Посюстороннее

Дома в прихожей посмотрела на себя в зеркало: да уж, хорошо, что никто меня при попытке залезть в тот двор не поймал. Ни дать ни взять выгляжу как малолетняя хулиганка.

Кепку новую купить оказалось трудно. Ни одна мне не шла. Да и куртку надо было сменить, не ходить же с драным рукавом. Зашла как-то в сэконд -- смотрю: висит на вешалке пальто клетчатое. Не носила никогда ничего такого. Примерила -- село как влитое. Взяла. Подобрала к нему и шапку, и сапожки. Такая вся стала аккуратненькая, что даже другое прозвище себе придумала: Катя Гуд. Хорошая Катя. А что?

Екатерина Александровна ничего мне не сказала, все по-прежнему про погоду спрашивала, если мы встречались. Потом заболела она, как-то поднималась я по лестнице, а она из квартиры выглянула -- грустная такая, волосы белым пухом, глаза прозрачные, выцветшие. И все равно красавица!

-- Зайди ко мне, Катюша!

Я зашла. А она:

-- Катюш, у меня руки дрожат, а я тут в Интернете увидела, как теперь ногти красят -- в разные цвета, так охота попробовать.

Ну я и накрасила ей ноги -- в разные оттенки фиолетового.

Она повеселела, подвела меня за руку к шкафу, достала оттуда красивую синюю шаль и говорит:

-- Прими в подарок!

Я шалей отродясь не носила, но взяла, обидеть не хотела.

Екатерина Александровна умерла той же ночью.

Я в синей шали на похороны и пришла. Пусть не по правилам, а ей бы понравилось. На похороны приехала какая-то ее дальняя родня: тетки, дядьки -- самые обычные люди, безо всякой красоты.

А когда уходила уже с кладбища, услышала за спиной чей-то голос:

-- Передала-таки дар, старая ведьма!

Обернулась: поди догадайся, кто из родни это сказал -- вон та кривобокая в сапогах, которые всегда забредают не туда, тот длинный в костюме-карьеристе или толстая, одышливая тетка, у которой на руках загребущие перчатки?

Ведьма? Вот идиоты! Но мне эта мысль понравилась, и, чтобы слегка напугать суеверную публику, я купила в магазине ее любимые духи и регулярно распыляю чуток на лестничной клетке.

Мистика -- чушь. А вот красота -- совсем другое дело.

Одна из

В любой ситуации есть плюсы и минусы, правда, обычно плюсы достаются одним, а минусы -- другим.

Мой бывший парень всегда говорил мне, что я пессимистка. И чокнутая.

Прав был. По крайней мере в тот вечер в кафе "Одно из", когда я вписалась лбом в зеркальную стену, я сама подумала: рехнулась. Но ведь была уверена, что иду к выходу! Мне казалось, что в кафе два зала. Официантка потом говорила, что так многие ошибаются, неудачный у них дизайн, с этой зеркальной стеной... Но дело в том, что я... я не видела в том зеркале себя, то есть нет, иначе: я видела, как мне навстречу шла девушка, да, какая-то девушка, и я даже подумала, что она чем-то похожа на меня... но это была не я! Пальто похожего фасона, но не песочного цвета, как мое, а такое... скорее горчичное... и волосы...чуть длиннее моего каре "до плеч" и не русые, а такого приятного рыжевато-каштанового цвета... и лицо, его черты... что-то в нем было от меня, что-то неуловимо мое, знакомое по отражению... овал? разрез глаз? но вот рот был другой... не будь этого рта, я бы поверила, что это все-таки была я -- мало ли какая игра света: искажение цвета, формы... но та девушка улыбалась! Легкая, светлая, летящая улыбка на лице, а я -- я шла раздавленная, униженная, едва сдерживала слезы... я даже чувствовала, как болезненно дергается уголок моего рта... это не могло быть мое отражение... и поэтому, вдруг натолкнувшись на зеркало, я так испугалась, что аж вскрикнула.

Женщина, сидевшая за ближайшим ко мне столиком, опрокинула бокал с вином, а официантка чуть не выронила поднос. Все уставились на меня. Позор! Никогда больше не пойду в это кафе...

-- Ты просто была в стрессовом состоянии из-за того, что этот гад тебя обозвал чокнутой психопаткой, -- утешала меня Машка, подруга. -- Вот и примерещилось тебе чего-то там...

-- Не психопаткой, а пессимисткой, -- поправила я, но настаивать на том, что все-таки видела перед собой в тот момент другую девушку, не стала, а то так чего доброго превращусь в глазах людей из безобидной чокнутой в опасную психопатку.

Но я часто думала об этом. Растягивала эту историю-резинку, и в два-три охвата перевязывала ей все свои мысли, как волосы. Ни о чем другом думать не получалось, даже о дипломной работе. Ее третья, последняя, глава получилась отстойной и на встречу с научным руководителем я шла с замиранием сердца.

Но он меня почему-то похвалил:

-- Все хорошо, мне понравилась ваша идея насчет того, что даже в классическом тексте при желании можно найти скрытую возможность другого финала... Аргументацию вы, правда, порой притягиваете за уши, но в нашей науке это делают даже некоторые маститые ученые...

Профессору за пятьдесят, он большой, высокий, носит бороду и волосы до плеч. И он рыжий. Такой большой горячий человек. Я его очень люблю.

-- Я сегодня не смогу с вами обсудить все детали, понимаете: у дочери день рождения, намечается семейный обед. Я обещал жене помочь на кухне. -- Он улыбается.

У него на столе -- фотография: жена -- какая-то холодная блондинка с рыбьими глазами -- и дочка -- девушка моего возраста, светло-рыжая, лицо в веснушках.

Я недолюбливаю жену профессора, а Машка говорит, что это потому, что я сама в него влюблена.

-- Глупости, -- говорю я, -- профессор меня совершенно не возбуждает, а эта его баба на самом деле мерзкая. По ней же видно.

-- Ты ее ни разу не видела!

-- По фото заметно. Я бы человеку с таким лицом запрещала в холодильник заглядывать. От одного ее вида молоко скиснет! И что он в ней нашел? Неужели не встречалось ему лучшей женщины?

Машка только пожала плечами.

-- Встречалось наверняка. Но влюбился-то он в эту.

-- А что если... если человек влюбляется в того, кто оказывается в определенный момент в определенном месте. Например, в метро "Восстания" в центре зала, в таком-то часу в такой-то день такого-то года... И там может оказаться кто угодно вообще... какая угодно женщина или мужчина... все, механизм сработал... мышеловка захлопнулась...

-- Ну ты нагородила!

-- Ну а что! Это все объясняет!

-- Что -- все?

-- Почему люди так себя ведут! Почему бросают лучших ради худших! Просто срабатывает программа...

Машка уставилась на меня. Я -- на нее. Машка как Машка. Короткая стрижка, косая челка, кольцо в носу. И тут она порывисто обняла меня и сказала:

-- Твой бывший мудак. Обычный мудак. Не суши мозги.

-- Ага, и отец -- тоже мудак?

-- И отец мудак, если хочешь. -- Машка продолжала меня обнимать. -- Ты меня покрасишь в синий? Я сама боюсь, что плохо промажу волосы... тут, на затылке... -- и она смешно взъерошила свои волосешки.

Наверное, я бы забыла об этом всём, если б...

Если б не та поездка на старую квартиру. Старую квартиру, которая давным-давно пустовала. Мама хотела ее сдавать, но для этого нам надо было вывезти оттуда горы хлама. Летом мы собирались устроить там генеральную уборку, ну и косметический ремонт заодно.

И вот мне пришлось туда съездить, маме понадобились какие-то записные книжки еще со времен студенчества, она хотела найти адрес какой-то подруги и написать ей, вроде так.

Я давно не была в том районе, и у меня вообще топографический кретинизм, так что я не удивилась, когда вышла из автобуса и поняла, что не знаю, куда идти. На секунду мне вообще показалось, будто я никогда раньше не была здесь.

Но потом я сориентировалась и все-таки нашла дорогу. Правда, меня не оставляло странное чувство: все так, да не так. И дома вроде знакомые, и магазины, и качели во дворе, которые я смутно помню по детским играм, но что-то все равно не так. Ну, я несколько лет здесь не была, за это время и деревья подросли -- а некоторые были спилены, и стены домов перекрасили, киоск "Ремонт обуви" куда-то исчез -- но это точно тот же самый дом, вон и табличка с адресом. Я вошла в парадное. Как же тут убого все-таки! И лифт зассан. Я задержала дыхание, чтобы не вдыхать вонь, и лифт, как-то подергиваясь, будто у него нервный тик, потащил меня на 9-й этаж.