Страница 10 из 11
Потом она сделала очень глубокий вдох и сказала:
– Латойя. Здесь написано «Латойя».
Я присмотрелась повнимательнее, и оказалось, что там действительно написано «Латойя». В свою защиту могу лишь сказать, что издалека это действительно было похоже на «Лабия».
Все равно что рассматривать картины Джорджии О’Киф.
Появился доктор Моралес и показал мне фотографии моего мерзкого вырезанного желчного пузыря, который был напичкан камнями, и, по его словам, мне очень повезло, что я решилась прооперироваться, потому что желчный пузырь был по большому счету уже мертвым и на нем началась гангрена, которая могла повредить близлежащие ткани.
– Гангрена? – спросила я. – Я даже не знала, что такое до сих пор бывает. Такое ощущение, что я снова на Орегонской тропе[13].
Затем Виктор заметил, что я, наверное, имела в виду дизентерию, на что доктор Моралес спросил:
– У вас была дизентерия на Орегонской тропе? В вашей историей болезни ничего про это не сказано.
– Наверное, вы не особо много играли в образовательные компьютерные игры, когда были маленьким, – заметила я.
На что он ответил, что в его детстве не было компьютерных игр, и я объяснила, что, наверное, именно поэтому ему и не доводилось подцепить дизентерию в компьютерное игре.
Доктор Моралес покачал головой:
– Это какая-то антисанитария. А куда именно вы засовывали эти игры?
Пришлось объяснить, что я вовсе не это имела в виду, и сменить тему разговора на обсуждение моего превратившегося в зомби желчного пузыря.
Виктор пытался возразить, сказав, что мой желчный пузырь вовсе не превратился в зомби, однако на это я привела ему кучу доводов. Во-первых, он был еле живым, но в основном все-таки мертвым, а потому заражал инфекцией все, к чему прикасался. Во-вторых, он был фактически живым мертвецом, а значит, зомби. Так что, по сути, изнутри я постепенно начинала превращаться в зомби. Кроме того, во мне находилась куча трубок для выведения из организма всякой гадости, что было не особо приятно, так как мне нужно было вот так жить с ними целую неделю. Когда я пришла домой, то мои коты решили, будто торчащие у меня из живота трубки – отличная кошачья игрушка, поэтому то и дело пытались ударить по ним лапой или повиснуть на них. Это все, конечно, забавно, но только лишь до тех пор, пока не перестает действовать обезболивающее.
Виктор сказал, что не удивлен тем, что обычная операция по удалению желчного пузыря – ради которой он сам в свое время ложился в стационар – обернулась несколькими неделями передряг, потому что мой организм точно так же отличается своей непредсказуемостью и замысловатостью, как я превосхожу себя своей эксцентричностью и придурковатостью.
Однако чудаковатые части тела есть не только у меня. Так, например, Виктор настаивает, что у него есть «внутренние заглушки», как «уши» у шапки-ушанки, что совершенно нелепо. Когда я погружаюсь под воду, то это всегда заканчивается ушной инфекцией, а потом Виктор ругает меня, якобы я не закрываю свои «внутренние заглушки». И он прав – я действительно этого не делаю, потому что их не существует. Муж со мной не соглашается и утверждает, что у меня просто слишком слабые ушные заглушки. Внутренние ушные заглушки Виктора, по его словам, почти сверхчеловеческие. «Я использую их, чтобы не слышать твой бред, так что они у меня очень хорошо натренированные», – говорит он мне. Я не верю в ушные заглушки, но если даже они у меня и были, то я, судя по всему, лишилась их, когда была маленькой, потому что у меня так часто бывают ушные инфекции, что мои барабанные перепонки просто лопаются. Моя мама всегда пыталась лечить их по старинке – наливала мне в ухо оливковое масло и засовывала туда ватный шарик. Когда я впервые попробовала оливковое масло в ресторане, то сказала: «По вкусу как мазь для ушей», – а все потому, что это действительно мазь для ушей. Вот почему я не люблю ни оливки, ни оливковое масло – по вкусу они напоминают мне ушную инфекцию.
Через неделю после операции моя подруга Майли подвезла меня в клинику, чтобы из меня вытащили все эти трубки. Доктор Моралес был в наилучшей форме и начал рассказывать про катакомбы и растущий национальный долг, а в заключение сказал:
– Мы все обречены. Конец света. Слава богу, я скоро умру и ничего из этого не увижу, в отличие от вас.
Я вовсе не преувеличиваю – он действительно так сказал, хотя и довольно радостным голосом. Этот старик был чертовски хорош с точки зрения врачебного такта.
Наконец, доктор Моралес хлопнул в ладоши, словно подавая сигнал к окончанию болтовни, и сказал Майли «прижать меня к столу». Майли посмотрела на него с недоумением и в надежде, что он пошутил, на что доктор пояснил, что кому-то нужно прижать меня к столу, чтобы я не ударила его, когда он выдернет у меня из живота все эти трубки. Майли добродушно пожала плечами и действительно как следует придавила меня к столу. Поверьте, на такое способна только или хорошая подруга, или ужасная. Возможно, обе.
После того как врач убедился, что меня держат, он снял с меня швы и дернул, – было такое ощущение, словно мою печень резко стянули скакалкой или будто я одна из тех кукол, которые умеют говорить, если их дернуть за веревочку на спине. И я воскликнула: У-а-а-а-а-а!
Что грубо можно перевести как: «Теперь я знаю, как чувствуют себя в этом случае пациенты, а также понимаю, почему вы боитесь, что они могут вас ударить!»
По дороге домой Майли сказала:
– Знаешь, такое могло случиться только с тобой. Словно ты специально материализовала именно такого безумного, невообразимого врача, который бы идеально вписался в твою жизнь. Я бы ни за что на свете не поверила в это, если бы своими глазами не видела.
Да, она права, именно в таком ключе и проходит моя жизнь.
Коты – эгоистичные зевуны, и им это запросто сходит с рук
Я:
– Я только что подумала, что когда вижу зевающего человека, то тут же зеваю сама, потому что это заразно, но мне не хочется зевать, когда я вижу зевающего кота.
Виктор:
– Знаешь, тебе вовсе необязательно рассказывать мне все, что придет тебе в голову.
Я:
– Потом я полезла в интернет и узнала, что, оказывается, мы зеваем вслед за другими по той причине, что видим, как они глотают кучу прелестнейшего воздуха, и наш мозг думает: «Черт, выглядит аппетитно. Возьми себе тоже немного, пока эта сучка все не захапала».
Виктор:
– То есть ты зеваешь из эгоизма. Понятно.
Я:
– Не только я. Все на свете зевают из эгоизма.
Но я думаю, что мы не зеваем, когда видим зевающих котов, по той причине, что у них очень маленькие рты и нам не страшно, что они заберут у нас воздух. Кстати, ты когда-нибудь замечал, что коты не издают этого всасывающего, как у пылесоса, звука, когда зевают?
Виктор:
– Чего?..
Я:
– Ну знаешь, обычно, когда человек зевает, слышно, как он заглатывает в себя много воздуха, как спущенная покрышка, только наоборот. При этом, когда зевают коты, они вообще не издают никакого звука. Почему так происходит?
Виктор:
– Ты спрашиваешь у меня, почему коты неправильно зевают?
Я:
– Дело в том, что на самом деле они вовсе не зевают, а просто растягивают мышцы у себя на щеках, или они научились не издавать звука, говорящего «я ворую у тебя весь хороший воздух, чтобы ты дышал одним углекислым газом», чтобы мы не принялись жадно глотать воздух после их зевка?
13
Под названием «Орегонская тропа» в историю США вошел сухопутный маршрут из территории Миссури в форт Ванкувер, по которому американцы мигрировали с восточного побережья на западное. Первыми по этой тропе прошли люди Льюиса и Кларка, но до середины 1830-х годов она почти не использовалась. – Прим. ред.