Страница 54 из 68
Дубков машинально встал, с удивлением отметив, что он подспудно ожидал чего–нибудь такого. С мест поднялась и вся публика. На их лицах Дубков не мог прочитать ничего, кроме любопытства.
— Самая лучшая реклама для скандального произведения, — вполголоса сказал его сосед.
— Прошу садиться, — продолжила женщина. — Разрешите представить вам соратника и друга автора Евгения Владимировича Мячкова.
Слегка откашлявшись, Мячков обратился к залу:
— Уважаемые дамы и господа! Прежде всего, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли на презентацию нашей книги, и попросить не задавать мне никаких вопросов о трагической смерти ее автора. Сконцентрируемся на тех проблемах, которые отразил в «Бездне» Алексей Иванович.
Он сел и устремил взгляд глаз–буравчиков в зал. Встретившись с ним взглядом, Дубков почувствовал некоторое раздражение. Он не любил личностей, демонстрирующих свой магнетизм на слабонервных.
С места поднялся молодой человек, в котором Дубков узнал скандального репортера «Московского комсомольца». Держа в руке диктофон, он обратился к Мячкову:
— Евгений Владимирович, в книге «Бездна» автор в положительных тонах описывает установление диктаторского режима в нашей стране. Более того, он рисует диктатуру и диктатора–мессию как панацею от всех бед, которые на нас обрушились с наступлением демократии. Не кажется ли вам, что мы слишком много заплатили за демократию, чтобы откатываться назад к диктатуре?
— Спасибо за вопрос, — сказал Мячков, улыбаясь одними губами. — Я постараюсь дать не ответ на него, а анализ происходящего, с тем чтобы ответ на ключевой вопрос книги каждый себе дал самостоятельно. — Он помолчал, словно собираясь с мыслями, затем тряхнул головой и заговорил тихим вкрадчивым голосом. — ~ Итак, сначала о демократии. Что вы подразумеваете под этим термином? Если возможность кричать на улицах и в СМИ, что президент свинья, или публиковать факты казнокрадства, то у нас, безусловно демократическое государство. Потому что нынешний режим в отличие от прежнего, коммунистического, прекрасно понимает, что караван идет, даже если собаки лают. Но имеется ли у нас главный показатель демократии, свободный рынок? То есть равные для всех условия ведения бизнеса. Имеются ли у нас средства контроля за государственными финансами? Имеется ли у нас независимый парламент, который не покупается и не продается? Имеется и у нас Конституция, отражающая интересы общества, а не семейных кланов? Возможны ли у нас нефальсифицированные выборы? Может ли рядовой россиянин добиться соблюдения своих конституционных прав? Пусть каждый честно ответит самому себе на эти вопросы. Не вслух. Про себя.
Мячков сделал паузу и выжидательно посмотрел на зал. Аудитория слушала с интересом и не выказывала желания вступать в полемику. Все, о чем говорил оратор, было прекрасно известно каждому. И каждый подспудно понимал, что на пути демократии в России создана такая стена, в сравнении с которой весь прежний советский аппарат подавления — детская игрушка. И в то же время сущность каждого протестовала против ликвидации иллюзий, навеянных внешними признаками того, что называлось демократией.
— А теперь, — вновь заговорил Мячков, — пусть каждый даст себе ответ на второй вопрос. А нужно ли нам эту систему менять, или лучше оставить все, как есть? — Он помолчал несколько секунд, словно давая аудитории подумать, а затем продолжил: — И наконец, ответьте себе на третий вопрос: какими методами это можно изменить, а какие не дадут результатов.
Время Мячков рассчитал таким образом, что Дубков, как и все остальные, не имел возможности подумать и выискать аргументы, опровергающие основные идеи «Бездны», или найти хотя бы какие–нибудь доказательства пользы существующей формы правления. Он мысленно похвалил представителя «Бездны» за удачное построение схемы полемики, а точнее, воздействия на аудиторию, и встал.
— Милостивый государь, — иронично заговорил Владимир Иванович, — должен признаться, что ваши вопросы исключают альтернативу в ответах, но… — он обернулся и обвел взглядом аудиторию, — вся положительная основа диктатуры, описанной в книге, и государственность диктатора зиждятся на его высоких моральных качествах. Где гарантия, что, получив неограниченные возможности в управлении государством, он не трансформируется в нынешнего президента? Ведь сегодняшний правитель в восьмидесятые годы представал перед нами не менее нравственной фигурой. А что было потом, мы все видели.
На лице оппонента отразилось полное понимание опасений Дубкова.
— Очень хороший вопрос. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — саркастически бросил Владимир Иванович и сел на место.
— Итак. Из вопроса следует, что отсутствие демократии в стране безоговорочно признается уважаемым… — он вопросительно посмотрел на Дубкова.
— Владимир Иванович, — поклонился, не вставая, Дубков.
— …Владимиром Ивановичем, — закончил фразу Мячков. — Теперь относительно гарантий. Посмотрим ретроспективно на события в нашей стране. Вспомним май 1999 года. Если вы не забыли, в стране имел место государственный переворот по латиноамериканской модели, хотя внешне все выглядело как очередная смена правительства. Я говорю по латиноамериканской, потому что власть была захвачена семейным кланом. Даже пресса использовала термин «Семья», как будто речь шла о клане Самосы или Стресснера. В течение двух недель в руках Семьи оказались практически все финансы государства. Казна, источники ее пополнения (я имею в виду государственные монополии). Центральный банк, Сбербанк и так далее. Со стороны населения не было ни малейших признаков протеста. В этой связи я позволю себе зачитать одну цитату из книги, на презентации которой мы присутствуем.
Он взял со стола книгу, полистал страницы и, найдя нужное место, начал читать: «Приход диктатора, а точнее, его замена была исключена в силу созданной режимом системы управления государством, поскольку захват финансов в стране, где все продаются и покупаются, где политические партии и общественные движения являются не чем иным, как коммерческими структурами, торгующими своими голосами в парламенте, означал такую непоколебимость семейного клана, которой еще не знала мировая история. Казалось, что новая форма диктатуры установилась на долгие годы. Однако, как это иногда бывает даже в самых просчитанных и управляемых исторических процессах, вмешался фатум. Начались стихийные волнения населения. То тут, то там возникали очаги сопротивления. Их подавляли, но они возникали вновь. «начиналась социальная цепная реакция».
Мячков закрыл книгу и посмотрел на Дубкова:
— Я не заметил гарантий, — сказал Владимир Иванович, сохраняя саркастический тон.
— Очень жаль, — не менее саркастично ответил Мячков. — Очень жаль, что вы не поняли, что при любой форме правления вы не получите никаких гарантий, если не создадите их сами. Только правильная реакция масс, и нас с вами в том числе, может быть гарантией того, что нас не будут очередной раз тыкать мордой в дерьмо.
— Мы это уже слышали от большевиков, — крикнула с места какая–то эксцентричная дама. — Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой.
— Ну! И разве они в этом были не правы? А теперь разрешите мне сказать несколько слов о книге. — И не дожидаясь, когда президиум ответит согласием, Дубков встал и вышел вперед, повернувшись лицом к залу. — Уважаемые дамы и господа, граждане и товарищи! Я внимательно изучил социально–политические концепции, изложенные в «Бездне», и пришел к следующему выводу. При этом сразу же оговорюсь, что автор выступал с либеральных позиций, и я не отметил в книге ни одного абзаца, который можно было бы расценивать как давление на читателя или навязывание ему своей точки зрения. Итак, к какому же выводу я пришел? Вывод неутешительный. Население нашей страны (мне не хочется употреблять слово народ) делится на три психологические группы. Первая — это интеллектуальная элита, составляющая примерно полтора процента населения нашей страны. Это люди, которые понимают, что происходит, и не вмешиваются в политические события. Вторую можно условно обозначить термином «быдло». Это категория людей, втайне считающих себя либеральной интеллигенцией, придерживающихся принципов демократических свобод, ею легко манипулировать при помощи жупела коммунистической угрозы. И третья группа — это недочеловеки, которым в прошлом вставили в психику программу в виде ненависти к буржуям и которыми манипулируют политические бизнесмены, именующие себя коммунистами, патриотами и прочее и прочее.