Страница 4 из 34
И она завела с Джимом разговор вполголоса.
— Так вот она, машина! — повторил я. — Огромный автомобиль? Или это может быть, лодка?
Насколько можно было рассмотреть в полумраке, я заметил, что машина имела форму гигантского ножа, не острого, а только остроконечного. Лучшего сравнения я не могу придумать. Длиной она была метров 40, а высотой метров 8, в то время как ширина была не больше 1 метра. Но эту ширину она имела только в кормовой части; нос был очень тонкий, узкий и, очевидно, предназначался для разрезания воздуха или воды. Машина стояла на четырех приземистых, колесах, снабженных шинами и рессорами. Между ними, под аппаратом, находились какие-то черные блоки, которые я не рассмотрел хорошо. Вся машина блестела каким-то матовым, блеском.
Этель оттолкнула ногой валявшиеся на земле предметы и отворила небольшую дверь, находившуюся в корпусе машины. Я увидел небольшую каюту: 4 метра в длину, 2 — в высоту и 1— в ширину. Там находились три сиденья, одно сзади другого, похожие на удобные сиденья автомобиля. Перед двумя передними блестел целый ряд рычагов, рукояток и педалей. Около третьего находились только два шнура с ручками, которые, очевидно, шли от руля.
— Вот твое место, — сказала мне Этель. — Ты займешь заднее сиденье, я — перед тобой, Джим — передо мной.
И не стесняйся своим незнанием. Никто не требует от тебя лоцманского диплома. Тебе не придется вести судно между подводными скалами. Этот руль имеет совершенно особое назначение, и тебе, может быть, совсем не придется трогать его.
— Ну, а для чего же все эти рычаги?
Этель не слышала. Джим позвал ее зачем-то к корме, и она оставила меня одного любоваться каютой.
Отличная это была каюта! Сколько в ней было ручек, кнопок, дисков, разделенных на градусы, секторов, стержней, шнуров, спиралей, ключей, проводов, кранов и индикаторов! И какое множество всяких таинственных инструментов! Ничто там не было похоже на обычные вещи, кроме трех, удобных кресел, о которых я уже говорил, да еще часов впереди.
Они были похожи на хороший хронометр, но за циферблатом была помещена карта обоих полушарий, способная вращаться вокруг вертикальной оси, как будто для того, чтобы об’яснять по ней приготовишкам последовательную смену дня и ночи. Но зачем нужна была эта согнутая стрелка, конец которой указывал на: Филадельфию? Я не мог об’яснить себе этого, и продолжал осмотр.
Меня очень заинтриговала корзина, наполненная закусками и бутылками. Но где же окно? Окон не было. Как же мы будем смотреть на дорогу? И потом что это за — аппарат, наконец? Автомобиль, лодка или дирижабль? И где механизм: на носу, на корме, над каютой? Каюта занимала четвертую часть высоты сооружения и десятую часть длины.
В эту минуту раздался голос моей сестры:
— Джим, открой ворота гаража. Пора выводить лошадку.
Джим отправился к воротам и медленно растворил их. В темной массе дверей появилась полоска звездного неба. Потом я увидел лужайку, всю залитую серебристым светом луны. Вдали блестело небольшое озеро. Наша огромная кинжалообразная машина стояла готовая устремиться вперед. Какая огромная, еще скрытая сила будет направлять это страшное оружие? Как станет оно двигаться, такое тяжелое на вид?
Мои мысли были прерваны внезапной темнотой, — сестра потушила лампу в каюте.
— Скорее, — сказала она. — Я хочу отправиться ровно в полночь. Ну-ка, Арчи, помоги мне. — И она налегла плечом на корму огромного аппарата как бы для того, чтобы сдвинуть его с места. Джим и я хотели ей помочь, когда увидели, что металлический великан, сдвинутый плечом женщины, медленно покатился из гаража навстречу своему неведомому будущему.
— Он хорошо уравновешен сегодня, — спокойно заметила Этель. — Я думала, что нам придется сдвигать его вдвоем. Нет, нет, оставьте! Это совсем не тяжело, — и она направила аппарат на середину лужайки. Я шел за ней.
— Прости уж, братец, — сказала Этель, — я тебе об’ясню устройство в пути, сейчас же я должна быть очень внимательной.
Какое волнение слышалось в ее голосе! Сколько долгих месяцев, полных напряженного труда, ждали изобретатели этой торжественной минуты!
Под открытым небом сооружение казалось мне не таким подавляюще огромным. Если смотреть на него спереди, оно было похоже на огромную саблю. Отойдя на некоторое расстояние, я заметил на нем некоторые выступы наверху и с боков. Этель осмотрела блоки между колесами.
— Отлично! — сказала она. — Все в порядке. И никакого ветра. Идеальная погода. Садитесь.
Мы вошли в каюту. Джим герметически закрыл дверь, и шумы природы, такие слабые, что я только-что принимал их за тишину, замерли в наших ушах.
Мне сначала показалось, что в каюте была темно, и я опять начал недоумевать, какой смысл был в этом путешествии слепых пленников, когда мой взгляд упал на слабо светившуюся точку над головой моей сестры.
Там помещался род большого абажура, внутри которого что-то светилось. Опишу его подробнее: большая воронка ввиде полушария, повешенная широкой частью вниз, в то время как узкая уходила в потолок. Эта узкая часть могла вытягиваться по желанию, опуская, полушарие. Этель потянула за полушарие и надвинула его себе на голову. Вся голова ее осветилась бледным лунным светом. Тогда она встала и предложила мне сесть на ее место.
Я не мог удержать возгласа восхищения. Мне показалось, что я какой-то сказочной силой переместился наружу. Внутри воронки отражалось небо с нарождающейся луной, млечным путем, глубиной темного небосвода, блеском звезд, а ниже — белая равнина и серебристые холмы. Я оглянулся назад и увидел очертания Филадельфии со статуей Пенна и туманной шапкой, которая покрывает по ночам все большие города. Я увидел в воронке и скромный домик Корбетов, где больной Ральф в своей постели думал о нас. Вид этой живой миниатюры привел меня в восхищение. Я могу сравнить ею с теми крошечными видами, которые фотографы видят на матовом стекле камеры. Но здесь пейзаж не был, как там, перевернут низом вверх, и потом он был здесь целиком в форме панорамы.
Я еще долго просидел бы под абажуром, если бы сестра не прогнала меня, ворча:
— Что ты находишь такого чудесного в этой игре стекол? На каждом подводном судне нашего флота есть такое приспособлений. Как направление, Джим?
Воронка испускала свой голубоватый фосфорический свет. Приборы слабо выделялись при этом освещении. Джим наклонился над компасом.
— Правильно, — ответил он. — Линия с востока на запад пересекает нас по длине.
— Отлично! Арчи, на руль! Держи его прямо вперед до нового распоряжения, понял?
— Да.
— Джим, вы здесь? Да? Внимание! Сбрасывайте балласт!
Негр нажал сразу на две педали, и я услышал под собой двукратное щелкание: впереди и позади что-то с глухим шумом упало на землю. Тогда мне показалось, что какая-то сила навалилась на меня, и вызвала тошноту, как будто вогнав голову в плечи, грудь в ноги, а ноги в землю. Словом, я испытал то отвратительное чувство, которое всегда вызывается слишком резким под’емом лифта. Но это продолжалось очень недолго. Через минуту ничто не давало знать о движении нашего «вагона».
Я посмотрел вниз и заметил у своих ног что-то блестящее. Нагнулся — и не мог удержать восклицания. Мне стало страшно. Я закрыл глаза и крепко вцепился в ручки руля, испытывая сильнейшее головокружение. Пол каюты был сделан из совершенно прозрачного стекла, и мне показалось, что там ничего нет; сквозь зиявшее отверстие я видел город, который быстро- погружался в какую-то бездну… Мы поднимались вверх.