Страница 19 из 34
Вначале мы поехали вдоль прямолинейной изгороди, тянувшейся на целых сорок миль и разделявшей землю фермы на две половины: на одной половине откармливались быки, предназначенные на убой, на другой — пасся племенной скот. В конце ограды находилась так называемая внешняя ферма, — небольшое строение, соединенное телефоном с главным зданием. Провод телефона шел прямо по изгороди, и это устройство давало возможность не держать пограничного сторожа, так как порча телефона сейчас же дала бы знать о прорыве изгороди. Посредине изгороди и под прямым углом к ней равнину пересекала река Митчель, впадающая в залив Карпентария.
Когда мы пересекали эту реку, я заметил, что в об’емистом русле ее, свыше 500 метров в ширину, протекала лишь по самому дну его тоненькая струйка воды. Я высказал свое удивление по поводу несоответствия величины русла и количества воды, но управляющий засмеялся и сказал:
— Вот подождите — увидите.
Вскоре после этого мы заметили первых кенгуру. В здешней местности сумчатых сравнительно мало. В других местах — напротив, их так много, что они являются настоящим бичом скотоводов. С тех пор, как охотившиеся на кенгуру негры исчезли под напором колонизации, эти животные начали сильно размножаться. Почти каждый округ обложен налогом, исчисляемым по количеству скота, и собираемые от налога суммы идут специально на образование фонда борьбы против этих губителей пастбищ. Сотни людей живут исключительно охотой на кенгуру, получая известную плату за каждый скальп убитого животного и, кроме того, продавая шкуры по нескольку марок за штуку.
Охотник за кенгуру должен быть хорошим стрелком и хорошим следопытом. Верхом на лошади преследует он семейство кенгуру, убивая одно животное за другим прямо с седла. При этом он должен, щадя шкуру, употреблять только пули. Проскакав миль десять, охотник возвращается по своим следам обратно, сдирает шкуры с убитых перед тем животных и нагружает их на лошадь, оставляя самые трупы на с’едение коршунам, воронам и диким собакам. Вернувшись в лагерь, охотник распяливает добытые шкуры на солнце, внутренней стороной вверх, и посыпает их солью с золой, подготовляя к отправке.
Головы диких собак, которые часто производят среди скота большие опустошения, ценятся еще дороже. В Южной Австралии власти одно время платили по 20 марок за каждый скальп дикой собаки, в то время как в соседней Западной Австралии, платили по 10 марок, но в качестве доказательства требовали хвост собаки. Между охотниками обеих областей возник оживленный обмен вышеназванными предметами; которым из них эта мена была выгоднее— неизвестно, но, во всяком случае, правительству каждая убитая дикая собака обходилась в 30 марок: 10—за хвост и 20—за скальп.
Поднявшись по крутому берегу реки, мы очутились на обширной равнине, поросшей деревьями. Наши охотничьи собаки вдруг залаяли, и в ста шагах от нас поднялось целое стадо кенгуру, рассыпавшееся по всем направлениям. Собаки выбрали самое крупное животное, повидимому, вожака стада, серого, ростом в два метра, «старика». Огромными прыжками, выпрямив хвост, как руль, «старик» бросился в кусты, а за ним — вся свора собак. Пригнувшись к седлу, забывая о деревьях и низко нависших ветвях, мы неслись за ними на свежем утреннем воздухе, одушевленные радостью охотников…
Миля пролетела за милей, но «старик» не выказывал и признаков утомления. Условия охоты тем временем изменялись к худшему, — мы приближались к холмам. Лошади начали спотыкаться о камни, неподкованные копыта их все чаще и чаще ударяли о каменистую почву. Дорога шла в гору, но «старик»-кенгуру мчался попрежнему далеко впереди. Мы пришпорили лошадей, собаки, задыхаясь, напрягали все свои силы…
Наконец, мы, добравшись до гребня горы, стали спускаться. Кенгуру сделал два-три громадных скачка, потом вдруг упал и кубарем покатился под откос. Он, правда, сейчас же поднялся на ноги, но, сделав прыжок, опять покатился. Кенгуру вообще плохо бегают с гор, они при этом теряют равновесие: им мешает хвост.
— Он встал! — крикнул вдруг управляющий, у которого лошадь была лучше всех и который скакал сейчас же вслед за собаками. И правда, бросив тщетные попытки убежать от своих врагов, «старик» встал спиной к огромной скале и ждал нашего приближения, готовый к бою. Он, видимо, не был еще утомлен, но понял, что ему не уйти.
Собаки с визгом набросились, было, на него, но тут же с воем отскочили, а одна из них, раненая ужасными когтями задней ноги кенгуру, завертелась по земле, испуская дух…
Управляющий подоспел собакам на помощь. На всем скаку он отстегнул от седла стремя, взмахнув им над головой, нацелился в голову кенгуру, — и промахнулся…
Все последующее произошло так быстро, что я не успел ничего сообразить. Вероятно, сила взмаха заставила его потерять равновесие, и он упал с лошади прямо в лапы стоявшего кенгуру. Как медведь, облапил его «старик», и одна из его задних лап уже; поднялась, чтобы разодрать свою жертву так же, как только-что была разодрана собака. Но в это мгновение мимо кенгуру, размахивая стременем на длинном ремне, промчался старший ковбой… Как сраженный пулей, «старик» рухнул на землю, все еще держа в лапах управляющего.
Собаки бросились на свою жертву, а управляющий, весь изодранный, в крови, поднялся на ноги, крепко ругаясь: он призывал проклятия на кенгуру и весь его род до четвертого поколения, проклинал всех его предков, и затем обратил свой гнев на окружавший нас ландшафт. Неодобрительно отозвавшись о гранитных скалах, он еще более непочтительно выразился о климате, обругал управление колонии и доверчивых поселенцев, клялся, что сейчас же застрелит лошадь, которая его, якобы, сбросила, и, наконец, добросовестно отколотил всех собак, оставшихся в живых, и единственного сопровождавшего нас негра, — благо, разница между неграми и собаками, на его взгляд, равна нулю… После этого ему, видимо, стало легче.
Он заявил, что охота на кенгуру годится только для новичков и городских франтов, а он, мол, сейчас же вернется домой. Нам же управляющий предложил не стесняться и продолжать охоту, которая всем очень нравилась. Но дурное настроение охотника-неудачника подействовало и на остальных, только старший ковбой ехидно улыбался, пристегивая стремя к седлу.
Стремя — очень простое, но очень опасное оружие в руках человека, умеющею с ним обращаться. В одном из городов Квинсленда однажды произошло восстание негров — рабочих сахарных плантаций — против хозяев-эксплоататоров. Рабочих было в десять раз больше, чем хозяев, и они были вооружены охотничьими ножами и копьями. Однако, хозяева вскочили на лошадей и, атаковав негров, вооруженные одними только стременами, легко одержали над ними верх.
Правда, с тех пор негры стали умнее. Они поняли, что бороться с белыми эксплоататорами нужно их же оружием. И при последующих восстаниях у негров появились и винтовки…
Молча направились мы обратно к реке, где перед тем оставили другого негра, поручив ему приготовить завтрак. Лошадь управляющего скрылась где-то за горизонтом, но так как ее всегда кормили на ферме (особая роскошь, которую позволял себе управляющий) и она очень хорошо знала свои ясли, то нечего было беспокоиться за нее. Негру, уступившему свою лошадь управляющему, пришлось итти пешком, — только и всего. Никто не обратил на это внимания — так и следует; не может же какой-то «грязный негр» ехать верхом, в та время как рядом «белый джентльмен» идет пешком!
Сев на лошадь негра, управляющий бешено шпорил ее, и я мог наблюдать все прелести скачки на полудикой австралийской лошади.
Австралийское седло устроено, как английское, но имеет по обе стороны спереди предохранители для колен. Эти предохранители дают возможность очень крепко держаться в седле, но фокусы, которые, может проделывать здешняя лошадь, когда ей что-нибудь не нравится, возбудили бы зависть в самом лучшем акробате.