Страница 18 из 33
Пусть великая Ян-цзы кишит теперь миноносцами и крейсерами империалистов, пусть на ее берегах торжествует мировой капитал, но эта победа только временная! Китай проснулся и хочет быть равноправным членом в семье народов. В стране, где еще недавно все мужское население носило косы, и где вы теперь на каждом шагу встречаете стриженых студенток, растет и развивается новая жизнь. И эту жизнь не заглушить никакими расстрелами, как нельзя остановить великую реку Ян-цзы в ее течении к океану!
Пожар в китайском городе
Архитектура европейских городов после больших пожаров совершенствуется, и улицы застраиваются более современным типом зданий. В Китае этого не замечается. Пожары в китайских городах — явление обыденное. Обыкновенно пожар не ограничивается одним домом. Благодаря скученности построек и горючести материала, из которого построены китайские жилища, в пламени погибают целые улицы и даже кварталы.
Так как пожар в Китае считается величайшим бедствием, то общество приходит на помощь погорельцам. Не дремлют и ростовщики, охотно дающие деньги под новые постройки. Почти каждый китаец находится в долгу у местного паука-ростовщика, которому к новому году и уплачивает проценты, не вылезая из долга, оставленного ему по наследству отцом.
Сгоревшая улица месяца через два становится как две капли воды похожей на ту, которая существовала до пожара.
Китайцы не решаются внести что-либо новое в архитектуру, завещанную им предками. Постройки возводятся без планов и не архитекторами, а плотниками и каменщиками, по установленному веками трафарету.
Китайцы больше всего на свете боятся пожара — и в то же время меньше всего заботятся о мерах для его предотвращения. С тех пор, как в их домашнем обиходе стал употребляться керосин, пожары сделались чуть ли не ежедневным явлением.
В каждом квартале китайского города имеется бдительная пожарная стража. Стража это совсем не похожа на наши пожарные команды. Только за последнее десятилетие, да и то лишь в больших городах, смежных с европейскими концессиями, как в Шанхае, Пекине и Кантоне, образовались пожарные части на европейский или американский лад. Но их пока очень мало.
Дело в том, что не все города расположены вблизи воды. Если же они находятся на побережьи больших рек, то, во-первых, на некотором расстоянии от берега, а во-вторых, не имеют водоснабжения. Теснота построек, узость улиц и горючесть строительного материала потребовала бы десятка больших помп, чтобы потушить быстро развивающийся пожар. Вот почему вода не играет никакой роли при тушении пожара в китайском городе. Пожарная стража при помощи местных жителей прежде всего старается разрушить горящее здание, а также прилегающие к нему дома, — словом, локализовать пожар. В ветреную погоду это не всегда удается. Пламя перекидывается через улицу на хаотические обломки разрушенных строений и распространяется на другие кварталы.
Легко представить, что произошло в Нанкине после разрыва первых снарядов, пущенных англо-американским флотом.
Я помню один из пожаров во время моего пребывания в городе Чанша, столице провинции Хунань.
Я уезжал из города и уже занял место на небольшом китайском пароходе. Однако капитан его, китаец, объявил, что не выйдет раньше утра, так как вода в реке Сиангкьянге (приток Ян-цзы) настолько спала, что киль парохода уже задевает за дно. Пришлось возвращаться на берег. Оставаться на пароходе не было возможности. Он был переполнен пассажирами, и в общей каюте царил такой смрад, который в состоянии выдержать только привыкшие к подобной атмосфере люди. На верхней палубе, несмотря на прекрасную погоду, спать также было немыслимо. Пароход со всех сторон был окружен своеобразными местными лодками — сампангами, откуда несся неумолкаемый шум голосов, музыка и пение. Сампанги беспрерывно бились о борт парохода, производя такой треск и скрип, под который уснуть было трудно.
Мы сели на маленький катер, который должен был отвезти нас на берег. Спускалась ночь. Проталкиваясь между сампангами, на которых мерцали фонарики, мы с трудом продвигались вперед. Нашему рулевому все время приходилось перебраниваться с перегораживавшими ему путь пловучими домиками. Одни представляли собой целые лавки. Хозяева их предлагали нам товар. На других находились нищие, просившие милостыню.
Наконец, пробившись через этот пловучий городок, мы пристали к берегу. Но что это?
Со стороны города до нас донесся странный звук. Это был не то звон тысячи гонгов, не то неведомая дикая музыка, сопровождаемая гулом человеческих голосов и протяжным воем собак. Над городом по небу задвигались огненные лучи. Затрещали шутихи и трещотки. Вой все усиливался. Вдруг вспыхнул особенно яркий свет. Он осветил на мгновение белые дома и потух.
Теперь уже ясно различались удары в литавры и медные тарелки. Трубы немилосердно выводили однообразные ноты. Черная масса города с зубчатой стеною, залитая ярким лунным светом, временами озарялась странным сиянием. Мы уже начинали улавливать звуки оркестра. Да, это была музыка!
— В городе, должно быть, праздник, — заметил мой спутник. — Идем скорее.
Нас обогнало несколько китайцев. Они что-то кричали друг другу, направляясь к городским воротам.
Снова над городом вспыхнул свет. Теперь он не нежно-зеленый, а огненно-красный. Он уже не гас, а становился все ярче и ярче. Пламя огромными языками вырывалось к небу из-за зубчатых городских стен. А музыка делалась все громче. Сильнее гремели литавры, резче свистели флейты, трубили рожки, — и все это сопровождалось треском шутих и громом трещоток.
От гавани бежали в город люди. Было светло, как днем, и казалось, что весь город объят пламенем.
Каждый из бежавших имел в руках большую бамбуковую палку. Ни одной корчаги с водой. Пожар это — «гнев богов», — вода его не потушит. У ворот толкотня. Поток людей вливался в горящий город. Мальчишки вертели трещотки и жгли шутихи и петарды, отгоняя прочь «злого духа». Оркестры музыки неистово ревели, стараясь умилостивить местного бога — «князя города». Бонзы в блестящих ризах поднимали руки над своими бритыми головами…
Толпа увлекла нас за собой. Над низкими черными крышами пылала красная ночь, а в небе уныло висел месяц. Бледный, как репа, он поминутно скрывался из глаз в клубах черного дыма и снопов вьющихся в воздухе искр.
Дети шныряли под ногами, падали и, вскочив, снова бежали вперед. Вдоль стен домов пробирались женщины. Забинтованные уродливые ножки не позволяли им втереться в густую взволнованную толпу.
Улица, по которой двигалась толпа, круто поднималась в гору. Зарево делалось все ярче и ярче. Становилось заметно теплее.
Вдруг толпа дрогнула и остановилась, встретив улицу, объятую пламенем. Одна сторона ее уже догорала, дымилась, трещала — и занималась уже другая.
В начале ее стоял человек, неистово дуя в громадную трубу. Она звучала дико, властно и жалобно.
Из загоравшихся домов выносили женщин, детей, перины, мебель, узлы. Пожарная стража и жители растаскивали горящие постройки. В небо летели тучи искр. Женщины плакали. Причитания и вопли заглушались треском горящего дерева, шутих и ревом музыки. Но, видимо, «князь города» не внимал ни этим мольбам, ни этой отчаянной музыке.
А пожарные продолжали работать бамбуковыми шестами, разрушая горящие дома.
Вот на улицу сползла пылающая крыша. Толпа шарахнулась в сторону. Балки горели посреди улицы. Люди вскакивали на них и топтали огонь ногами. Нигде— ни струйки воды. Над погоревшими домами поднимались клубы белого дыма. В воздухе — тихо, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.
Необходимо до рассвета покончить с пожаром, иначе из окружающих горных ущелий потянет сквозняк, и снова раздует угомоняющееся пламя. Тогда весь город запылает общим костром. Неутомимо работали пожарные. Их скуластые желтые лица раскраснелись и казались налитыми расплавленным чугуном.