Яд в крови

— А где Лидия? — вдруг спросила Перпетуя. — Что-то я не видела ее сегодня.

Ей никто не ответил. Иван, весь какой-то расслабленный и разомлевший (давно, очень давно не чувствовал он себя так легко и приятно), облокотясь затылком о столбик, слушал ночную музыку цикад — она всегда вызывала в его памяти Третий концерт Рахманинова.

Женщины не спрашивали, кто он, откуда и зачем появился в здешних краях. Они были с ним открыты и доверчивы, ничего не требуя взамен. Это были какие-то новые отношения. Но Иван не смог бы объяснить себе толком, в чем их новизна.

Он думал о том, что надо бы встать, поблагодарить радушных хозяек за чай и ласку и, как говорится, откланяться. Но ему очень не хотелось возвращаться в свою палатку в угрюмой ночной тени леса. Впервые за неделю он почувствовал, что сыт одиночеством. Все, больше не выдержит.

Вдруг старуха с римским профилем — Лоида — сказала:

— Можешь переночевать на сеновале. Тебе не стоит сегодня возвращаться туда. Там бродят злые духи.

Иван не нашелся что ответить на столь необычно мотивированное предложение Лоиды — разумеется, в духов злых и добрых тоже он не верил. Но приглашение переночевать на сеновале было им принято с благодарностью, которую он выразил коротким «сп-бо», сказанным прерывающимся от волнения голосом.

На сеновале было душно, мягко и очень уютно. Иван мгновенно заснул. И через какое-то время так же мгновенно проснулся.

В маленькое окошко наверху заглядывала луна. Он слышал чьи-то торопливые шаги, шорох травы или одежды. Казалось, кто-то бегает поблизости, и у этого кого-то много мягких лапок или ног.

Иван встал и подошел к дверному проему — он нарочно не закрыл на ночь дверь, чтобы было не так жарко. Выглянул наружу. По полянке перед сарайчиком носилась темная тень, время от времени чем-то тускло поблескивая и позвякивая. Женская тень, понял Иван, приглядевшись внимательней. Женщина бегала по кругу, то и дело высоко подпрыгивая. Она была в длинной широкой юбке и с распущенными по плечам волосами. Это все, что смог разглядеть Иван в не слишком щедром лунном свете.

Вдруг она подскочила к нему, схватила за руку, увлекла за собой. Он споткнулся несколько раз, но она не дала ему упасть, потом его точно кто-то подхватил под руки и понес. В ушах свистел ветер. На душе стало весело и бесшабашно.

Рука женщины была прохладной и очень цепкой. Подняв голову, Иван увидел над собой ухмыляющееся лицо луны. Ему тоже стало смешно. Он громко расхохотался и упал на землю.

Женщина тут же очутилась рядом. Она смеялась. Иван увидел, что она молода и красива. Впрочем, в лунном свете все кажется либо красивым, либо безобразным. Так думал Иван.

— Тебя зовут Лидией? — спросил он женщину. — И это ты купалась в тумане на том берегу, — утвердительно сказал он.

Вместо ответа она рассмеялась еще заливистей.

— Чего смеешься? Я ведь угадал, скажи?

Она перестала смеяться, повернула к Ивану голову и серьезно на него посмотрела.

— Меня зовут Иван. Я живу на том берегу. В палатке. А ты… ты живешь здесь?

Она смотрела на него так, точно была чем-то удивлена. У нее были крупные, но правильные черты лица и темные волнистые волосы.

— Ты цыганка? — неожиданно спросил Иван.

Она кивнула, все так же удивленно его разглядывая. Ему сделалось неловко под ее пристальным немигающим взглядом, и он сказал:

— Хватит меня гипнотизировать. Мужчины гипнозу не поддаются. Тем более молодые. Ну, я пошел спать. Спокойной ночи, красавица.

Он встал на ноги. Женщина тоже встала.

— Ты очень плохо воспитана, — сказал Иван. — Ты должна ответить мне: «Спокойной ночи, добрый мОлодец».

Он направился в сторону сарайчика. Она шла за ним по пятам. «ЧуднО как-то, — думал Иван. — Я, конечно, не ханжа, но нельзя же вот так, сразу…»

Он остановился на пороге и сказал:

— Послушай, я тут в гостях. И мне как-то неудобно… Тем более что они настоящие монашки. Или же это считается в ваших местах верхом гостеприимства? Но я, похоже, сейчас не смогу. Как бы это тебе объяснить… Я пережил удар.

Она вдруг улыбнулась ему, сверкнув зубами, обняла, быстро поцеловала в щеку и шмыгнула мимо в сарайчик. Но свернула не налево, где спал Иван, а в противоположную сторону.

Он еще какое-то время стоял в раздумье, потом поплелся к себе. И заснул только на рассвете, удрученный своей импотенцией (пусть временной, все равно это очень тревожный симптом) и тем, что с изменой Юли завершилась целая полоса в его жизни. Самая, наверное, радостная. Ибо Юля была его первой любовью.

Проснулся он, судя по солнцу, поздно. Встал, стряхнул с трусов сено, устыдившись своего почти голого вида. Увидел Перпетую, бредущую к дому с двумя полными ведрами воды. Подбежал, забрал ведра, бросив на ходу «здрасьте».

Она спросила у него на крыльце:

— Лидию видел?

— Да. Мы с ней… В общем, она пригласила меня на танец. — Он поставил ведра на лавку в сенях и потер не привыкшие к тяжестям ладони. — Но она такая неразговорчивая.

Перпетуя смотрела на Ивана внимательно и, как ему показалось, испытующе. Внезапно она протянула руку и похлопала его по плечу.

— Ты хороший парень, — сказала она. — Храни тебя Господь. Я, признаться, боялась, что ты воспользуешься случаем и добротой Лидии. Она так наивна и совсем беззащитна. Настоящее дитя природы. Спасибо тебе. Можешь, если хочешь, пожить у нас несколько дней. Работа для тебя найдется. Лидия глухонемая. Она немножко понимает по губам, но больше чувствует. Говорить не может совсем.

С помощью Лидии Иван перевез с противоположного берега свое имущество. Он сидел на веслах, а она безостановочно вычерпывала ковшом воду из полусгнившего баркаса. Из тушенки сварили замечательный борщ. В сумерках они с Лидией три раза прошлись бреднем возле берега и наловили ведро рыбы. В ту ночь Иван спал как убитый, и ему снилось, что Лидия танцует. Она, наверное, на самом деле танцевала, потому что он проснулся раньше нее и, выходя во двор, нечаянно увидел спящую девушку. Ее волосы разметались по большой голубой подушке, из-под пестрого одеяла торчали босые ноги с грубыми пятками. Лидия спала на спине с открытым ртом. Она показалась Ивану совсем девчонкой. Он вспомнил, что днем на его вопрос, сколько ей лет, она старательно вывела пальцем на горячем песке «100» и серьезно посмотрела ему в глаза.

Женщины по утрам и вечерам молились в маленькой часовенке, где тоже висело распятие и вырезанная из журнала картинка «Мария с младенцем» Рафаэля. В остальное время занимались огородом, хозяйством (они держали трех коз и с десяток кур), рукоделием.

Ивана попросили помочь заготовить в зиму дрова.

Он отпиливал сухие ветки, тут же рубил их, а Лидия, впрягшись в тачку с велосипедными колесами, возила их в дровяник. За пять дней они заготовили целую гору дров. У Ивана обгорела спина, и Перпетуя каждый вечер мазала ее густой белой мазью из поллитровой банки.

Как-то, смазывая Ивану спину, Перпетуя сказала:

— Ну вот, я так и знала: Лидия влюбилась в тебя. Не знаю, что делать теперь. Может, Лоида поможет.

Иван уже догадывался о чувствах Лидии. Он симпатизировал девушке — она была по-настоящему красива, но, анализируя ночами свое чувство к ней, пришел к выводу, что так любят собаку — пылко, преданно, до слез и боли при одной мысли о том, что с дорогим существом может что-то случиться, но это чувство примитивно и однобоко. Но собака иного и не требует. А вот Лидия…

Про нее Иван знал мало, точнее, совсем ничего не знал.

За столом она часто и подолгу смотрела на него, чем приводила в смущение, а когда Иван поднимал на нее глаза, своих не отводила. Первым всегда отводил взгляд он. Они вместе купались в реке — Лидия купалась в трусиках и белой маечке, плотно облегавшей стройное тело. Она нисколько не стыдилась, когда майка, намокнув, прилипала к коже и становилась прозрачной. Под ней обозначались высокие груди с темными сосками.

Как-то они переплыли на другой берег и углубились в лес. Иван, увидев место, где совсем недавно стояла его палатка, почувствовал ностальгию, ибо и та полоса его жизни, отмеченная до боли острой жаждой полного одиночества, тоже завершилась. Новая, теперешняя, полоса пока была отмечена полной неизвестностью. Правда, одно точно известно: домой он не хочет. Он никуда не хочет. И в то же время знает, что так вечно продолжаться не может.