Страница 21 из 57
В цехах, разумеется, были недовольные, но они бывали и раньше, и они выглядели как всегда, то есть утомленными от непосильного труда рабочими; трудно было представить, что теперь они находятся на содержании у Москвы. Люди были неспокойны, до предела взвинчены войной, а она закончилась с досадной внезапностью, они не успели даже совершить геройские подвиги, к которым готовились. Эбнер видел, как на перекрестках улиц какие-то люди выступали с речами перед толпами народа, он проезжал мимо в своем форде, никогда не задерживаясь, но время от времени читал в газетах о том, что полиция арестовывала таких людей и при этом происходили беспорядки.
34
Генри Форд, больше чем добросовестно поработав на войну, поехал в Калифорнию отдыхать. Он снял скромный домик в городке Алтадена, где с женой и сыном Эдзелом, которому исполнилось уже двадцать пять лет, провел спокойную зиму.
По соседству с ними проживал писатель, он навестил их и нашел отца и сына в мастерской, устроенной в гараже, как на Бэгли-стрит в те времена, когда Эдзела еще не было на свете. В гараже они обнаружили старый карбюратор незнакомой для них конструкции; они очутились в положении Агасиза, воссоздающего скелет допотопного человека по обломку кости. Генри и Эдзел были крайне заинтригованы одним отверстием в карбюраторе, назначение которого не могли себе уяснить. Они показали находку писателю и спросили его мнение, но тот оказался велосипедистом и не имел понятия о карбюраторе.
Писатель этот был идеалист вроде Генри, мечтающий о вечном мире и братстве народов. Он видел насилие в современном мире, ждал еще большего в будущем и искал способа избежать его и убедить людей объединиться ради создания изобилия и безопасности для всех. Он надеялся обратить Генри в свою веру, а поскольку Генри был худощав и длинноног, они часами бродили по холмам Сиерры Мадры, любуясь видом снежных вершин и долин, зеленеющих апельсиновыми рощами, и обсуждая, каким способом можно привести в порядок карбюратор мира.
Генри Форду исполнилось уже пятьдесят пять лет; он был стройный, седовласый, с выразительными чертами лица и быстрыми нервными движениями; его длинные тонкие руки никогда не оставались в покое, всегда играли чем-нибудь. Он был добрым, не зазнавался, огромный успех не изменил его. Он не окончил даже начальной школы, и речь его была пересыпана народными выражениями Среднего Запада. Он не умел оперировать теориями и, когда сталкивался с такой необходимостью, прятался за факты, как кролик в свою нору. Тому, что он знал, он научился на опыте, и если ему суждено было еще чему-нибудь научиться, то это могло произойти только таким же путем.
Писатель спросил его, что он думает о системе прибылей, и Генри смутился. "Что это такое?" Этот вопрос в свою очередь поразил писателя. Величайший в Америке мастер по получению прибылей не знал о существовании системы прибылей! Мольеровский Журден, с изумлением узнающий, что он всю жизнь говорил прозой! Когда Генри выслушал объяснение, он стал настаивать, что прибыль необходима. Кто ж тогда станет работать? Кому это нужно?
В умах людей, не привыкших к отвлеченному мышлению, могут бок о бок существовать всевозможные противоречия. Генри Форд только что настаивал, что никто не может, не будет и не должен работать без прибыли, а спустя несколько минут начал рассказывать о том, как в день разрыва дипломатических сношений с Германией он обедал в доме у морского министра с президентом и миссис Вильсон и заявил им о своем намерении предоставить в распоряжение правительства свое предприятие и запасы сырья и работать без всякой прибыли.
Когда писатель указал ему на его непоследовательность, Генри воскликнул: "Да, но тогда же была война!"
- Но, - сказал писатель, - почему же не служить обществу в мирное время? Почему бы с тем же рвением, с каким убивали людей, не попытаться кормить и одевать их?
Генри охотно допускал, что инженеры и изобретатели делают свою работу из любви к ней. Они не принадлежат к числу стяжателей. То же самое может быть верно в отношении поэтов и им подобных - Генри слишком мало знал их. Лично ему деньги были нужны только затем, чтобы создавать вещи. Если общество обеспечит ему возможность осуществлять большие начинания, он будет доволен. Но когда писатель заговорил о передаче автомобильной промышленности в руки народа и назначении Генри ее руководителем, промышленник явно забеспокоился. Нет, Генри не желает, чтобы политики вмешивались в его дела. Он тут же стал приводить примеры взяточничества, невежества и кумовства: всего этого не существовало на фордовском предприятии.
Он указал на железные дороги. Они пришли в упадок за время войны, и правительству пришлось взять их в свои руки. Они требовали полной реконструкции. Генри беседовал с министром финансов, который вел это дело, и тот предложил ему представить свой проект и смету. Генри это сделал ценой некоторых издержек и хлопот, но все это оказалось ни к чему. Министр финансов держался за Уолл-стрит, он верил в банки Уолл-стрит и служил им и, следовательно, не мог служить общественным интересам.
- Вот в этом-то и все дело, - согласился писатель. - Именно частный интерес мешает политике и создает взяточничество, подкуп общественных деятелей.
Но такой скачок мысли был недоступен Генри Форду. Взяточничество, а также бездарность и пустая болтовня были, по его мнению, неотделимы от политики. Он утверждал, что на частных началах может наладить работу почтового ведомства лучше, чем это делает правительство. Он считал, что даже пожарная часть Алтадены не должна находиться в общественном владении. Пусть какой-нибудь знающий свое дело предприниматель займется тушением пожаров.
Писатель рассказал о том, как он шаг за шагом выбирался из этих проблем. Еще юношей, читая историю, он заметил, что монархия - чудесная вещь, когда попадается хороший король; неприятности начинаются лишь тогда, когда король попадается неважный и нет возможности сменить его. Поэтому-то королевское предприятие в конце концов и обанкротилось; а предприятие промышленных королей трещит по всем швам потому, что слишком мало имеется Генри Фордов. Скромность слушателя не позволила ему согласиться с этим аргументом; но немного погодя он косвенно согласился, заявив, что на фордовских заводах нет профсоюзов лишь потому, что рабочие их не желают. Если бы они хотели, они могли бы иметь их.