Страница 117 из 136
— Хорошо, Митенька. Через пятнадцать минут я зайду за тобой, — мужчина взглянул на часы. — Только не смей отсюда никуда уходить.
— Нет, я никуда не уйду, — ответил мальчик.
Мужчина окинул взглядом павильон, ребят, чуть подольше посмотрел на меня и ушел.
Какое-то время мальчик стоял у двери, внимательно следил, как летал справа налево шарик, вертел тонкой жилистой шейкой, а потом смело двинулся к ребятам, стоявшим в углу. Они все были старше и намного выше его, и он, маленький, щуплый, с широколобым и серьезным лицом, похож был на мудрого гномика, которого не смущает ни его незаметный рост, ни щуплость: он знает и может нечто такое, что недоступно этим высоким и плечистым ребятам.
— Вы каждый день тут? — спросил мальчик.
— А что? Ну, каждый день, — отозвался паренек в синем свитере.
— А кто у вас чемпион?
— Не мешай, малый, — отмахнулся паренек.
— Я ведь не мешаю, — пожал плечами мальчик, — я просто спросил. — И он спокойно отошел к другой группе ребят, деливших на кусочки единственную пластинку жевательной резинки.
— Это какая у вас жвачка? — спросил.
Все обернулись к нему.
— «Дональд», — сказал рыжий в очках. — А у тебя что есть?
— «Холливуд».
— Не врешь?
— Нет. Правда. Я принесу. Я и обертки от них собираю.
— У тебя много этикеток? — загорелся рыжий.
— Полная коробка. А у Витьки Стебликова в два раза больше.
— Кто это — Витька?
— У нас во дворе живет. Он уже в восьмом классе Мы с ним дружим.
— Ладно, давай, приноси. Когда принесешь?
— Завтра, — сказал мальчик и, подойдя ко мне, сел рядом на подоконник.
— А вы — судья тут? — спросил он.
— Нет, наблюдаю, — сказал я. — Ты умеешь играть? Тебя, кажется, Митей зовут?
— Митей, — кивнул он. — Немножко умею. Что я! Вот Витька Стебликов здорово играет. У него такой крученый, с подрезом, удар! Ему купили за сорок рублей ракетку «Стига». Он говорит, что за границу на соревнования поедет.
— Ты живешь здесь? — спросил я.
— Нет, мы приехали отдыхать. Мы «дикарями» тут Вот не повезло — дожди и холодно. Плавать нельзя.
— Это, конечно, жалко, — посочувствовал я.
— Без плаванья скучно, — сказал Митя. — А вы до буйка доплывете?
— Доплыву. А ты?
— Нет, — сокрушенно покачал он головой. — Говорят, у меня узкая грудная клетка, дыхания не хватает Вот вы бы видели, какая грудная клетка у Севки Мирошниченко! Он и за буи заплывет, а с ластами тридцать метров ныряет.
— Это твой приятель?
— Наверное, — пораздумав, неуверенно ответил Митя. — Только он старше меня. Ему уже тринадцать. Но мы с ним дружим, он у нас в подъезде живет. Еще он химию здорово знает, на олимпиаде — первое место!.. — Митя умолк, сдвинул брови, отчего его широкий, вроде недетский лоб как бы навис над узеньким ребячьим лицом. Потом он сказал: — Скучно здесь, — и вздохнул.
Через пятнадцать минут отворилась дверь:
— Митенька, пора, — позвал мужчина в черном берете.
Мальчик соскочил с подоконника.
— Завтра приду, — сказал он.
Я часто встречал их — пожилого, с седым тяжелым затылком мужчину и Митю. Они жили в поселке и сюда приходили через калитку хозяйственного двора. Шли они по тропинке, утоптанной меж высокими перьями папоротника и кустами жимолости: впереди быстрым шагом — мужчина с толстой ольховой палкой, а за ним, почти не отставая, — Митя. Они пересекали хозяйственный двор, асфальтовую площадку у жилого корпуса и скрывались в сосновом бору над прибрежными дюнами. Маршрут их и время появления на тропинке были постоянны. Издали они выглядели как два странника, внезапно возникавшие тут, где шла неспешная, однообразная и понятная насквозь жизнь. И было что- то странное в деловом шаге, каким проходили мимо всего праздного пожилой мужчина и мальчик…
Митя пришел на следующий день. Он выполнил обещание: принес жвачку, коробку с этикетками, и сразу же его окружили, он оказался в центре внимания. Сидя на своем привычном месте, я слышал восклицания мальчишек, читавших надписи на этикетках: «Лотте», «Дэнди», «Адамс»…
Я видел, как счастлив был Митя, когда оказывался просвещеннее кого-нибудь из тех, кто, роясь в коробке, разглядывал его коллекцию и задавал вопросы. Он вставал на цыпочки, поднимал лицо, вытягивал худенькую шею и, улыбаясь, отвечал.
— Давай на что-нибудь поменяемся? — предложил Мите рыжий в очках, свесившись над ним.
— Зачем? Я подарю, — великодушно сказал Митя. — Выбери, которых у тебя нет.
Я понимал: это — нелегкая плата за внимание к нему, за то, что он был принят в иной возрастной круг, куда так тянет, ибо приятно быть равным там, где царят свои интересные, хотя иногда и жестокие по отношению к младшим законы. Да, это была Митина плата, но не угодливый расчет хитреца и не обманутая ничем доброта.
— А вы на рыбалку ходите, на пирсы? — спросил Митя ребят, уже дружно жевавших его дары.
— Ходим.
— А мне можно с вами?
— Чего ж, давай, — добродушно ответил рыжий.
И вновь отворилась дверь, и Митю позвали:
— Митенька, пора.
Мальчик подбежал к мужчине и радостно заговорил:
— Меня берут с собой на рыбалку. На реку. Наверное, на рассвете пойдем! Ты знаешь, как они умеют ловить? У них такие спиннинги! Особенно тот, — Митя указал на рыжего. — Он лучше всех ловит! Ты мне разрешишь?
— На какую рыбалку? — удивился мужчина. — Что ты, Митенька!
— Ну хоть разок! — взмолился мальчик.
— Нет, там опасно. Можешь поскользнуться на пирсе и упасть в реку. Тут каждое лето кто-нибудь тонет.
Дело принимало трагический оборот, и я подошел к ним.
— Можете его пустить, я пойду с ними, — я положил руку на слабое плечико мальчика.
— Ну, разве что, — улыбнулся мужчина.
Митя, не ожидавший такой поддержки, удивленно и радостно смотрел на меня…
На реку мы отправились после завтрака. Было пасмурно, тихо и безветренно, как перед осенним грибным дождиком. Вдоль реки шла железнодорожная колея. После моря и сосен здесь остро пахло мазутом, пропитавшим щебень и песок, гнилостной стоячей водой, затекшей под осклизлый причал. Пощелкивая щебнем, мы перешли колею, спустились к серым тяжелым плитам пирса с торчавшими ржавыми скобами. К одной из них цепью была привязана наполовину затопленная белая лодка с красной надписью «Велта». Темная, с глинистым отливом вода текла медленно, почти незаметно, ее движение угадывалось лишь по тяжелым продольным жгутам, возникавшим на стрежне, они шевелились, словно вздутые мышцы.
Ребята расположились на пирсе, выложили консервные банки с червями и хлебным мякишем. Разумеется, спиннингов не было: либо обычные бамбуковые трости из отдела спорттоваров поселкового универмага, либо самодельные удилища из вырубленных гибких веток. Я полагал, что никакой рыбы тут быть не могло: слишком шумное место, то и дело грохочет, сотрясая берег, электричка, вода мутная, со щепками, огрызками яблок и обрывками грязных газет.
Митя сидел возле меня на корточках, старался следить за всеми четырьмя поплавками, мертво лежавшими на спокойной воде. Тянуло глубинной пресной сыростью. Не так, как на юге: там у речных берегов всегда стоит особый резкий запах гниения и жизни…
— Ты не озяб? — погодя спросил я Митю.
— Нет, — шепотом ответил он, косясь на поплавки Он все еще во что-то верил.
Я понимал, что мне вскоре это надоест, и уже сожалел, что ввязался в такую затею. Я курил, смотрел за реку на низинный луг, сочно зеленевший под серым, вроде опустившимся небом. Там, лениво передвигаясь, поводя головами, щипали траву рыжие, со вздувшимися боками коровы.
— А ты когда-нибудь рыбу ловил? — спросил я Митю.
— Пробовал. Ничего не получается. У нас во дворе живет такой дяденька Петя — «керосинщик». Про него говорят, что он здорово керосинит, ну, водку очень пьет. Вот он рыбак! У-у!.. Тот рыжий, — тихо сказал Митя, указав пальцем на очкастого паренька, сидевшего к нам спиной, — должен здорово ловить. Вы видели, как он забрасывал?! А как червяка насаживал! Они вообще хорошие ребята. Этот, в синем свитере, должен быть сильным гимнастом. Может, уже разрядник. Я видел, как он делал утром зарядку на пляже. Сто два раза отжимался. Его Сашкой зовут. Мы с ним подружились. Он самый главный на их улице, знает карате.