Пленники Пограничья

— А Лукас?

— Побудет здесь.

— Вы хотите забрать себе Тхола-бочонка?

— Если ты поможешь, американцам он не достанется.

— Но Маркус не поверит, что вы меня отпустили!

— Твой Маркус спит этажом ниже, — Сергей Сергеевич не сдержал довольной ухмылки. — Никакого подвоха, тебе не придется врать. Скажешь, что напали в аэропорту, всех усыпили, а ты случайно находился в туалете. Отсиделся в подвале, телефон, ешкин кот, не отвечал, домой ехать побоялся, купил билет на другой рейс.

— Но я не знаю тех, кто должен был встречать… — Старший задумался, сердце отбивало чечетку. — Вдруг они не поверят?

— А у друзей Маркуса есть повод считать тебя вруном?

— Да вроде нет…

— Мы уже объявили тебя в розыск, — поделился Сергей Сергеевич и выразительно постучал ногтем по циферблату. — Но в Красноярск тебя пропустят. Три минуты на обдумывание, уяснил? Или передаем государству ключ к вражеской технике, или мать возвращается помирать в деревню, сестра садится за героин, а тебя…

— Не надо, я согласен, я полечу…

Сергей Сергеевич склонил голову набок, будто к чему-то прислушивался, и посмотрел на Вальку долгим обволакивающим взглядом.

— Ты, юноша, на авось-то не надейся! В телефоне и в курточке у тебя будут микрофоны, так что, не дай Боже, потеряешь или глупость какую сочинишь! И здесь, и на месте за тобой будут смотреть. Отзваниваться придется каждый час, за время полета выучишь специальные слова. И не напрягайся, я таких, как ты, хитровывернутых, много навидался!

Он плотно закрыл за собой дверь. Старший откинулся на плоскую подушку, жесткую, как половик. Он уже забыл о раздувшемся мочевом пузыре, он думал о маме Сергея Сергеевича. Ведь не может быть, чтобы у жирного гада не было матери? Наверняка у мамы Сергея Сергеевича тоже отняли квартиру, выкинули ее из больницы и отправили умирать на север.

Иначе, чем объяснить, что он — честный офицер, а Валька — подлый предатель…

Глава 13

ТАГАЙРИМ

Мария и Саня кое-как сумели направить неповоротливую лодку в непроницаемо-черный зев пещеры. Над нами вздымалась покрытая лишайниками влажная скала малинового оттенка. Когда начало стихать волнение и мы сумели приблизиться я с удивлением убедился в правильности своей догадки.

Пещеру вырубили в центре колоссальной скалы, состоящей из красного мрамора. Абсолютно немыслимое по своим объемам месторождение ценного камня! Красный мраморный архипелаг вздымался над нами, словно основание собора, построенного титанами…

Где-то на неимоверной высоте слабо мелькал огонек часовых над воротами заставы. Багровое море продолжало волноваться, далеко слева и справа свирепые валы бросались на отвесную преграду, но вокруг нас качка заметно ослабла. Дождавшись отлива, над бурлящей пучиной вспухал туман.

Видимость стремительно падала, пока, наконец, не создалось впечатление, что лодка висит над молочной паровой баней. Кое-как сквозь хлопья мокрой ваты проглядывал пунцовый блеск камня и неровная дыра, в которую предстояло пропихнуть наше неказистое судно.

Мне совсем не нравилось, что под дюймом мореного дерева не прощупывалось дно. Вода была, а дна никакого. Я ведь не впервые выхожу в море, и с родителями мы трижды плавали на паромах. Всегда, стоило чуть напрячься, я легко нашаривал дно. Где-то до глубины футов в сто пятьдесят — вообще никаких проблем, мы с папой даже играли в такую игру — кто первый угадает, что за останки застряли в иле.

Здесь под килем вообще не было дна.

Стоило мне задуматься о данном обстоятельстве серьезно, как немедленно начиналось головокружение и боль в ушах. Я сказал себе, что переволновался, что не буду пока об этом думать. Я убедил себя, что имеется более веская причина для волнения, и стал думать о кошках.

От кошек зависела наша жизнь. Убедившись, что отлив достиг нижней точки, дядя Саня снял обувь. С самого носа он прыгнул вперед. Мария последовала за ним, вдвоем они втянули лодку под мокрые гудящие своды. Для лодки как будто нарочно был оставлен глубокий желоб, а вдоль него, с обеих сторон, можно было идти по узким тропкам. Я не мог даже предположить, кто и когда выдолбил эти ходы в сердцевине горы. Сверху, из крепости, спуститься сюда можно было только на очень длинной веревке. Сане и Марии приходилось пробираться в полной темноте, пока над нами не забрезжило слабое розоватое свечение.

Сначала наметилась узкая расщелина, пропускавшая лучи луны, затем стало ясно, что пещера гораздо больше, чем показалась на первый взгляд. В скальном монолите имелось достаточно дыр, пропускающих естественный свет. Неудобство заключалось в том, что все мы словно попали под дождь; после скоростного отлива отовсюду капало за шиворот, моя грива насквозь промокла.

Беснующаяся стихия осталась позади. Два крутых поворота — и днище заскрежетало по камням.

— Вижу крюк, — произнес, наконец, дядя Эвальд и зажег фонарь.

Впереди расстилалась довольно сухая пещера с полого поднимавшимся полом. Слева она была похожа на глубокую горизонтальную трещину, а справа, одна над другой, вздымались несколько естественных ступеней. Свет фонарика рассеивался не достигая темных углов. В камне действительно обнаружился забитый в незапамятные времена причальный крюк.

Меня сразу непроизвольно потянуло взглянуть направо и наверх, туда, где клубился мрак.

Тот, кто приходил, приходил именно оттуда. Из пещеры не было иных выходов, кроме водного коридора, по которому мы приплыли, но Тому не нужны были двери. Как и Черному пастуху. Но Черный пастух благоразумно отправился в Изнанку своими тропами, предпочитая не связываться с другими демонами.

Хитрый Ку Ши берег себя. Пахло отвратительно. Едва я ступил на камень, мне захотелось вернуться в лодку. Это не были запах гниения или вонь от химикатов. Так не пах ни один знакомый мне зверь, но я бы назвал это запахом зверя. Пожалуй, пещеру посещали очень странные существа. Сейчас вокруг нас было пусто на сотни ярдов, но спокойнее мне не становилось. Кое о чем я догадался без подсказки дяди Эвальда.

Те могли вернуться гораздо быстрее, чем за четверо суток обычной земной церемонии. Потому что мы оказались гораздо ближе к их тропе. И еще я уловил.

Те никогда не поднимались даже в Пограничье. Иначе их запах ударил бы мне в ноздри еще раньше, среди Священных сидов. Те туда не могли подниматься, хотя иногда им этого очень хотелось. Их не пускали заклятия и травы знахарей.

— А вот и трава, — удовлетворенно произнесла тетя Берта, указывая налево.

— Дети, поможете набрать Ахир-Люсс? — бодро спросил дядя Эвальд и незаметно мне подмигнул.

Впрочем, он мог бы не подмигивать. Для Ани было слишком темно, она его хитростей не заметила. Она не заметила, чем отличается левый берег лагуны от правого. На левом, при свете фонарика, нам предстояло собирать траву, а высокие ступени правого берега скрывал от нее борт лодки. Хорошо, что обычные не видят в темноте. Хотя именно поэтому они приписывают темноте нелепые мистические свойства.

Когда мы с тетушкой забрались на правый бережок, оказалось, что скорее это похоже не на ступени крыльца, а на широкие, удивительно гладкие террасы. Меня поджидало очередное открытие: под лучом фонаря в камне заплясали тысячи золотистых блесток. Потолок, там, куда доходил свет, тоже стал неровным, шероховатым, появились наплывы, похожие на карстовые образования в испанских горах, куда мы ездили с папой на экскурсию. Мрамор сменился пористым золотисто-красным кварцитом. Фэйри полагается разбираться в минералах, но такой камень я встречал впервые, и о нем не упоминали учебники.

Пол на верхней террасе густо устилал слой золы.

Кости валялись повсюду.

Многие из них готовы были рассыпаться на части при первом прикосновении, они пролежали тут не один десяток лет. Я нагнулся и потрогал рукой сухую золу. Она сыпалась сквозь пальцы, как остывший вулканический пепел. Это было совершенно невозможно, но это было так. Каким-то чудом во время прилива тут оставалось не просто сухо, на террасы даже не залетала соленая водяная пыль. Я расправлял кисточки на ушах и тянул сквозь себя тишину прошлых дней.