Я сгораю. Разве ты не видишь?

Из мамы плохой водитель, нет, даже больше, просто ужасный, но, к счастью, она ещё ни разу за свою жизнь не попадала в аварию. Как-то она предлагала мне сдать на права, чтобы я смогла сама подвозить себя до школы, но я категорически против. Никакое событие ни за что на свете не заставит меня сесть за руль! Я не знаю, откуда у меня такая ненависть к машинам. Наверное, не хочу быть как остальные глупые девчонки, стремящиеся показать, что они могут быть независимыми и крутыми за рулём своей тачки. У нас практически все старшие классы забили парковку возле школы. Это глупо. Мне лично нравится сидеть на пассажирском сидении и смотреть в окно, а не следить за дорогой и бояться, что я собью кого-нибудь.

Мама молчит. Она вообще у меня не разговорчивая, хотя со своими подругами поговорить любит. Иногда она часами проводит с телефоном в руках, обсуждая очередной маникюр у секретарши её босса. Со мной же у неё нет общих тем, кроме учёбы, отца и… И всё. Раньше она была другой. Как и я. Раньше мы любили проводить вечера вместе, обсуждать мальчиков и соседских девчонок, пить горячий шоколад, смотреть фильмы и танцевать. Я любила танцевать со своей мамой зимними вечерами, мы включали музыку на полную громкость и подпевали новогодним песням. Мама не только прекрасно играет на виолончели, но и красиво поёт. Пела. Раньше.

Пока мой старший брат не погиб год назад. Он служил вместе с моим отцом по контракту и его группа попала в зону боевых действий. Его убили прямо на глазах у папы, и тот до сих пор не хочет обсуждать этот случай и рассказывать подробности, но по официальной версии они все попали в засаду и были атакованы противниками. Моему брату просто не повезло.

С тех пор виолончель пылится в тёмном углу на чердаке, мама больше не поёт, не проводит со мной время и вообще не горит желанием общаться. Может быть, она винит меня в смерти Рори? Наверное, она хотела бы, чтобы я была на его месте.

Мама отчаянно давит на газ, словно хочет вывернуть руль и покончить с собой, но ничего подобного не происходит. Её красные лакированные туфли играют с педалями, словно со струнами, красный пиджак расстёгнут, блузка обтягивает грудь, а чёрная юбка слегка задирается. Мы тормозим на светофоре – мама поправляет прядь светлых волос, смотря в зеркало, и поджимает губы.

Я смотрю на свои наручные часы – до занятий ещё десять минут. В принципе, успеваю.

- Папа не звонил? – спрашиваю я, чтобы не сидеть в молчании.

- Нет, - коротко отвечает она, выворачивая руль так резко, что я практически ударяюсь любом о стекло. – Ты же знаешь, что он в горячей точке, возможности звонить домой каждый день у него нет.

- Я знаю, - помолчав пару секунд, говорю я.

Мы снова молчим. Мне неуютно находиться с ней наедине, словно что-то тяжёлое давит на меня сверху и тянет вниз. Я не могу долго смотреть в глаза матери, не могу говорить с ней, не могу дышать рядом, поэтому как можно меньше стараюсь проводить с ней времени. Мне немного обидно, что она забыла о моём существовании. Иногда мне хочется спросить, что я делаю не так, раз она не замечает меня, но каждый раз я себя останавливаю.

Машина останавливается возле ворот школы – я поспешно отстёгиваю ремень безопасности, хватаю сумку и, не проронив ни слова, выбираюсь на свободу. Дышать становится легче, и тошное напряжение испаряется. Бросив взгляд вслед уезжающей машины, я отворачиваюсь и иду в сторону школы.

Это просто очередной бессмысленный день моего существования. Вот и всё.

========== 3. ==========

Roya Torabi – Invasion

Рядом с кабинетом географии находится музыкальный класс, и каждый день после занятий кто-то закрывается внутри и играет на фортепиано. Каждый раз, когда я возвращаюсь с пробежки со школьного стадиона, где на футбольном поле тренер неистово надрывается, пытаясь натренировать команду по регби, я прохожу мимо запертой изнутри комнаты и слышу её, музыку, которую ненавижу больше жизни.

Но не смотря на мою неприязнь к классике, мне нравится, как этот таинственный человек играет на старом, потрёпанном временем, пианино. Я не знаю, он это или она, но ему стоит отдать должное. Музыка прекрасна. Я, человек, выросший среди музыкантов, могу с уверенностью сказать, что в мелодии нет ни единой погрешности. Ни одного изъяна. Она великолепна и идеальна, и каждый раз, когда я слышу игру этого человека, моё сердце замирает.

Я замираю. Я останавливаюсь возле кабинета, прислоняюсь спиной к стене и слушаю. Коридор пуст, школьники давно разошлись по домам, кроме тех, кто всё ещё тренируется на футбольном поле, ни один звук не перекрывает игру фортепиано, и в этот миг есть только я и только этот таинственный незнакомец.

Я никогда не пыталась узнать, кто это, потому что не хочу. Не хочу рушить иллюзии, не хочу терять эту ниточку, связывающую меня как с прошлым, так и с будущим. Мне нравится эта неизвестность, поэтому каждый раз, когда мелодия растворяется в тишине, я ухожу.

Но в этот раз всё переворачивается с ног на голову и рушит мой привычный распорядок событий.

- Эмма? – голос моей подруги вырывает меня из своих мыслей, эхом разлетаясь по пустому коридору, и мелодия в кабинете резко обрывается, словно незнакомец, услышав голоса, испугался. – Что ты тут делаешь? Я думала, ты уже ушла домой.

Я отстраняюсь от двери – сердце взрывается адреналином, и я буквально вижу у себя в мыслях, как дверь открывается, выпуская на свободу музыканта.

Я не хочу, чтобы он знал, что я стояла под дверью и подслушивала. Я не хочу вообще знать, кто это такой.

- Как раз собираюсь, - переборов смущение, выдавливаю я.

Нина подходит ближе и бросает взгляд на дверь позади меня. Я не знаю, слышала ли она музыку и знает ли вообще про то, что кто-то каждый день запирается в музыкальном классе, чтобы поиграть.

- Как тренировка? – я пытаюсь сменить тему и отвлечь её от мыслей о том, почему я стою здесь в одиночестве последи пустого коридора.

Нина улыбается и первая направляется в сторону раздевалки, и я облегчённо вздыхаю, следуя за подругой.

- Устала до чёртиков.

Нина – теннисистка в третьем поколении. Её мать и бабушка участвовали в соревнованиях и занимали первые места, они популярны, богаты и помешаны на спорте, но я дружу с ней потому что вокруг неё крутится куча парней, фанатов и прочих ненормальных. Мы с ней похожи. Она ненавидит спорт, а теннис особенно, так же как я терпеть не могу музыку, но в отличие от меня, Нина не может признаться в этом своим родителям. Она боится подвести их, боится опозорить семью. Она вообще трусишка, хотя со стороны и не скажешь.

- И я. В последнее время жутко устаю, сегодня вообще заснула после утренней пробежки, - жалуюсь я.

- Это же хорошо, - Нина поправляет съехавший хвост, и теперь её рыжие волосы выглядят ещё небрежнее, чем раньше. – Твоя бессонница отступает, выспишься хотя бы.

- Не думаю, что это хорошо, - я захожу в раздевалку – дверь скрипит, но я уже давно перестала обращать на это внимание. – Мне это не нравится.

Подруга заходит следом и прикрывает дверь. Я вижу, как Нина закатывает глаза.

- Тебе всегда не нравится, когда что-то идёт не по плану, - она стягивает блузку и бросает её на лавку, затем принимается за юбку. – Помнишь, что говорит по этому поводу Мил?

- Если что-то идёт не по плану, на то воля Императора! – хором пародируем мы свою подругу, а потом начинаем смеяться.

- Её, кстати, сегодня не было в школе, - замечаю я.

Нина пожимает плечом, роясь в своём рюкзаке.

- Наверное, опять со своими дружками-задротами ищет еретиков.

Я фыркаю, немного улыбаясь. Мил ещё одна моя подруга, она учится со мной в одном классе, в отличие от Нины: та из параллельной группы. Мил тихая и странная. Любит компьютерные игры и фанатеет от вселенной Warhammer. На эту тему она может говорить бесконечно, но единственное, что я понимаю из её болтовни: модифицированные люди сражаются против своих братьев, погрязших в ереси. Они отошли от Императора, стали демонами или что-то вроде того и теперь пытаются захватить вселенную и свергнуть своего отца-Императора. Сама Мил на стороне Империи и якобы борется против «еретиков». Хаос. Красивое и будоражащее слово.