Страница 1 из 16
Роберт Сойер
Квантовая ночь
Возможно, это обязательное свойство любой теории сознания — чтобы она содержала по крайней мере одну безумную идею.
Посвящается
Чейз Мастерсон
прекрасной внутри и снаружи
1
Некоторые мои коллеги с факультета психологии Университета Манитобы считают преподавание неудобством — «неотвратимым злом», как его называл Менно Уоркентин, возмущаясь количеством времени, которое оно отнимает от его исследований — однако я обожаю преподавать. О, возможно, не так сильно, как люблю бананы, или смотреть по десятку старых эпизодов «Умерь свой пыл» или «Замедленного развития»[1] кряду, или фотографировать в телескоп шаровые звёздные скопления, но если брать только то, за что мне платят деньги, то преподавание — одно из моих самых любимых занятий.
Да, учить первокурсников — та ещё морока: огромные аудитории, заполненные спёртым воздухом и бесконечными рядами исходящих страхами подростков. Хотя мой собственный первый курс был больше двадцати лет назад, я живо помню, как записывался на вводной курс психологии в надежде разобраться в сбивающей с толку мешанине тревожности и влечений, что бушевала тогда — да и сейчас тоже — внутри меня. Cogito ergo sum? Скорее sollicito ergo sum — беспокоюсь, следовательно, существую.
Но тем серым утром у меня было занятие по курсу «Неврология этики» для третьекурсников, на который записалось меньше студентов, чем в феврале дней, и это сделало возможным не только лекцию, но и диалог.
На прошлом занятии у нас была оживлённая дискуссия о Ватсоне и Скиннере, конкретно об их идее о том, что люди — не более чем реагирующие на стимулы машины, чей «чёрный ящик» мозга предсказуемо реагирует на входные сигналы. Но сегодня вместо того, чтобы продолжить разрушение бихевиоризма, я счёл необходимым уклониться на тёмную сторону, продемонстрировав с помощью смонтированного на потолке проектора фотографии из Саваннской тюрьмы, появившиеся на WikiLeaks в эти выходные.
Некоторые из них были просто отдельными кадрами из видеозаписей камер наблюдения; охранники на них сняты камерой под потолком и не позируют. Хотя изображённое на них было жестоко, не эти фото были самыми страшными. Нет, по-настоящему тошнотворными — до колик в животе, до желания отвести взгляд, до отказа верить своим глазам — были постановочные фото: фото охранницы, которая поставила ботинок на спину заключённой и с радостной рожей показывает большой палец кретину, держащему айфон; фото двух мужчин в униформе, подбрасывающих измождённого голого заключенного к потолку, да так сильно, что, как показал позже рентген, его череп треснул в трёх местах; снимок усатого сержанта, присевшего над лежащим заключённым и испражняющегося ему на грудь; одной рукой он зажимает заключённому рот, другой показывает знак мира. Фото потом было прогнано через Инстаграмм, чтобы сделать его похожим на старомодный снимок «Поляроида», с белой рамкой и прочим.
У меня закрутило в животе, когда я демонстрировал всё это слайд за слайдом, одно злодеяние сменяя другим. Господи, да ведь прошло уже шестнадцать лет с Абу-Грейб и полстолетия со Стэнфордского тюремного эксперимента Филипа Зимбардо. Мало того, что, как предполагается, охранникам рассказывают о ситуативном давлении и учат ему противодействовать, двое из изображённых на снимках учились на курсах надзирателей. Они знали о Зимбардо; они знали об экспериментах Стэнли Милгрема с электрошоком и подчинением авторитету; они читали конспекты отчёта Тагубы о зверствах в тюрьме Абу-Грейб.
И всё же, несмотря на то, что их специально учили распознавать и избегать этих ловушек — слово на первый взгляд безобидное, но, если задуматься, подразумевающее падение в бездну, следование за Люцифером в самое пекло Ада — эти мужчины и женщины дегуманизировали того, в ком ощущали врага и в процессе утрачивали свою собственную человеческую сущность.
— Итак, — говорю я шокированным лицам моих студентов. — Что мы из этого можем извлечь? У кого есть идеи?
Первой поднимается рука Эштона, у которого до сих пор прыщи и который ещё не знает, что бороду, вообще-то, можно и подстригать. Я указываю на него:
— Да?
Он разводит руками, словно истина в данном случае очевидна.
— Всё просто, — говорит он, кивая на экран за моей спиной, на котором я оставил последний слайд — долговязый охранник по имени Девин Беккер убивает голого заключённого, удерживая его голову под водой в раковине тюремной камеры. — Невозможно изменить человеческую природу.
Примерно год назад мне позвонили.
— Алло? — произнёс я в чёрную трубку офисного телефона.
— Профессор Джеймс Марчук?
Я закинул ноги на красновато-коричневую крышку своего рабочего стола и откинулся на спинку кресла.
— Он самый.
— Меня зовут Хуан Гарсия. Я из команды защиты Девина Беккера, одного из охранников Саваннской тюрьмы.
Я хотел было сказать «Ну, он оставил вам не слишком много работы», но вместо этого просто ответил:
— Да?
— Моя фирма хотела бы вызвать вас в качестве свидетеля-эксперта на процессе мистера Беккера. Обвинение требует смертного приговора. Мы, по всей видимости, проиграем процесс — видео с камер наблюдения чертовски убедительно — но мы можем по крайней мере не дать казнить Беккера, если убедим присяжных согласиться с тем, что он по-другому не мог.
Я нахмурился.
— И вы так считаете, потому что…?
— Потому что он психопат. Вы писали в своём блоге по поводу Леопольда и Лёба: нельзя казнить человека лишь за то, что он тот, кто он есть.
Я кивнул, хотя Гарсия не мог этого видеть. В 1924 году два состоятельных университетских студента, Натан Леопольд и Ричард Лёб, убили мальчика чисто ради развлечения. Леопольд считал себя и Лёба образцовыми примерами ницшеанского Übermensch и, в силу этого, не связанными законами, обязательными для обычных людей. Суперменами они не были, а вот психопатами были определённо. Их родители наняли в качестве защитника самого Кларенса Дэрроу. В своей ошеломительной двенадцатичасовой заключительной речи Дэрроу избрал стратегию защиты, о которой, по всей видимости, думал сейчас Гарсия, доказывая, что Беккер не может быть казнён за деяния, продиктованные ему его природой.
Я снял ноги со стола и наклонился вперёд.
— А Беккер в самом деле психопат? — спросил я.
— В этом-то и проблема, профессор Марчук, — ответил Гарсия. — Окружной прокурор велел провести оценку по методу Хейра, который дал Беккеру семнадцать баллов — гораздо меньше, чем требуется для признания психопатом. Но мы считаем, что их эксперт ошибся; наш эксперт получил тридцать один балл, что означает явную психопатию. И, в общем, воспользовавшись вашей новой процедурой мы могли бы доказать присяжным, что правильна именно наша оценка.
— Вы знаете, что результаты моего теста ещё ни разу не были приняты судом?
— Да, мне об том известно, профессор Марчук. Мне также известно, что никто пока не пытался приобщить их к делу в качестве доказательства. Но я держу в руках вашу статью из «Nature Neuroscience». То, что она была опубликована в таком уважаемом и престижном научном журнале, даёт нам прекрасный шанс; Джорджия следует Добертовским стандартам приемлемости доказательств. Однако нам нужны вы — лично вы, основной автор публикации — для того, чтобы применить ваш метод к Беккеру и дать показания о результатах; только тогда у нас будет шанс заставить суд принять это свидетельство.
— Что если я покажу, что Беккер не является психопатом?
— В таком случае мы всё равно оплатим затраченное вами время.
— И похороните результаты?
1
Американские телесериалы-ситкомы.