Страница 8 из 46
— Да ты еще сопляк, черт тебя дери, — процедил он.
Я так и не понял, означает ли это, что меня пощадят. И словно отвечая на мой немой вопрос, незнакомец переломил дробовик и полез в карман за патронами. Оттолкнувшись от стены, я бросился вперед и с разбегу врезался в него.
Он пытался отбиться прикладом дробовика, но тот был переломлен пополам и потому держать его было неудобно. Я пригнулся, схватил его за ноги и дернул на себя. Потом попытался перескочить через него, но он успел поймать меня свободной рукой и хотел придавить ногами.
Я лягался, пока не высвободился, а потом бросился бежать по коридору и вниз по лестнице, рискуя упасть на каждом шагу. Внизу я поскользнулся на краю гигантской лужи крови, в середине которой валялся изуродованный труп Быка, но сумел сохранить равновесие. Грянул еще один оглушительный выстрел, люстра осыпала меня осколками разбитых подвесок.
Я рванулся в открытую дверь. Навстречу холодному воздуху. Второй незнакомец в сером вскинул руку, попытавшись ударить меня, но я уклонился, метнулся в сторону и побежал к деревьям.
Я мчался изо всех сил до тех пор, пока не зашло солнце. Наткнувшись на ручей, я смыл кровь с лица и рук. Отмыть куртку не удалось, и я снял ее, хотя было холодно. Блуждая по лесу, я слышал вдалеке завывания сирен и представлял, как полицейские пускают по моему следу стаю захлебывающихся лаем гончих и сами бегут за ними.
Наконец я вышел к какой-то станции. Перед ней ждало несколько такси, шоферы которых болтали, встав в кружок. Я сделал большой крюк и вошел на станцию с другой стороны, надеясь сесть на поезд до Нью-Йорка.
Я сел, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене, и стал ждать. Должно быть, от скуки я задремал, потому что следующим, что я помню, был скрежет тормозов остановившегося поезда. Он стоял прямо передо мной, огромный и гудящий. Открылись двери, начали выходить пассажиры — в основном прилично одетые мужчины и немногочисленные женщины. Только тут я сообразил, что этот поезд направляется на восток от города, значит, следует дальше в Коннектикут. Куда мне не надо. Я хотел вернуться домой, пусть даже считал домом комнатушку над китайским рестораном.
Пассажиры уже рассаживались по машинам. Включали фары и уезжали прочь. Некоторые подзывали такси. Я мог либо дождаться поезда, идущего на запад, либо сделать вид, что сошел с только что прибывшего. Слиться с толпой, выйти на стоянку такси и добраться на нем до города.
Я знал, что до Нью-Йорка отсюда меньше сорока миль. Не так уж много, особенно если показать таксисту деньги заранее. Встав в очередь последним, я дождался, когда человек передо мной сядет в такси и уедет. К тому времени на стоянке осталась всего одна машина. Значит, таксист будет рад любому пассажиру.
— Куда едем, сэр? — Таксист был чернокожий и говорил с мягким акцентом, наверное, ямайским.
Я изобразил, будто пишу. Озадаченно посмотрев на меня, таксист наконец сообразил, в чем дело, достал ручку и вырвал страницу из блокнота, лежащего на переднем сиденье.
«Мне надо в город, — написал я. — Я знаю, что это дорого».
И я указал адрес здания в нескольких кварталах от ресторана, а затем показал пять двадцаток из тех, что дал мне Трепач.
— Вас прямо туда довезти? — Голос таксиста звучал почти напевно. — А кто мне оплатит обратный путь?
Я согласился и на это, сел в машину и считал секунды, пока таксист не тронулся с места и станция не осталась позади. В ушах у меня все еще грохотали выстрелы. Всюду мерещился запах крови. Я был уверен, что буду помнить его до конца жизни, думал, что кровью пахнет и от меня, и опасался, что ее учует таксист.
Эта поездка обошлась мне в сто пятьдесят долларов вместе с чаевыми. Таксист поблагодарил меня и посоветовал скорее идти домой: не стоит в такой холод разгуливать по улицам без куртки.
Дождавшись, когда он уедет, я прошел по улице, свернул за угол и увидел впереди ресторан. Его огни сияли в темноте. Я поднялся по лестнице и вошел в свое убежище.
Там в обувной коробке гудел белый пейджер.
Глава 5
Первым, что я заметил в Милфордской школе, был шум. После пяти лет, проведенных в институте, я вдруг очутился в одном здании с двумя тысячами здоровых детей с нормальными голосами. В большом вестибюле стоял гул, как от реактивного двигателя: все орали, мальчишки носились повсюду, толкали друг друга на шкафчики, размахивали кулаками. Мне казалось, что я попал в сумасшедший дом.
Конечно, в школе были и другие новички. Почти все они выглядели такими же ошарашенными, как и я, и настолько же молчаливыми. Но вскоре я выделился из толпы. На каждом уроке учитель подробно представлял меня классу и оповещал всех о моих «особых обстоятельствах». Эту «проверку» я выдержал с честью. Встречаете Майка словами «добро пожаловать»? Только не ждите, что он ответит «спасибо». Ха-ха.
Не помню, как я провел в школе первый день. Все было как в тумане. Помню только, что обедать я не ходил. Некоторое время я просто блуждал по школе и осматривался, лишь бы побыть в одиночестве. В институте я знал места, куда никто не заглядывал: какие-нибудь кабинеты в стороне от остальных или даже чуланы. Но здесь все было незнакомым. И я бродил по коридорам, пока не вернулся к своему шкафчику.
На следующее утро я ехал в школьном автобусе, сидя в коконе собственного молчания и не слушая вопли остальных. Весь первый семестр в школе со мной никто не разговаривал. Меня вообще не замечали.
Проходили недели, становилось холоднее, укорачивались дни. Утром я вставал в шесть часов в полной темноте, чтобы успеть на автобус в шесть сорок и в четверть восьмого быть в школе.
Во втором семестре мне пришлось разыскивать новые кабинеты, а новой группе сверстников — привыкать к тому, что я всегда сижу в последнем ряду и не издаю ни звука. У меня начались уроки по новому предмету — живописи для начинающих. Молодой учитель, мистер Марти, носил бороду, глаза у него всегда были красными, и на первом уроке он сидел, вполголоса жалуясь на размеры, форму и цвет своих головных болей.
— Не будем чересчур разгоняться в первый же день, идет?
Он ходил между нашими столами, отрывал от большого блокнота и раздавал листы рисовальной бумаги. Дойдя до моего стола, он оторвал лист и положил его на стол, даже не взглянув на меня. Он не остановился, выделяя меня из числа учеников, как делали все учителя. Я решил, что, если повезет, на уроках рисования я сумею слиться с обоями на стенах.
— Просто нарисуйте что-нибудь, — предложил учитель. — Что хотите.
Он сел за свой стол и запрокинул голову.
— Убил бы сейчас за сигарету, — пробормотал он.
Я взял карандаш и задумался, не зная, что нарисовать. Потом начал набрасывать железнодорожный мост в центре города. При этом я представлял себе, что стою по другую сторону от моста, спиной к дядиному магазину. С моего места был виден ресторан и большая вывеска: крупными печатными буквами «Пламя», а под ними, помельче — «24 часа». Все темные места я заштриховал погуще, вспоминая, как мост отбрасывает тень на дверь ресторана. Не хватало еще мусора, банок и бутылок, с грохотом катающихся по парковке. Не хватало грязи, пыли, пятен и убожества.
Я погрузился в размышления, с головой ушел в свой рисунок и не заметил, как мистер Марти вышел из класса. О нем я вспомнил только потом, когда он вернулся через дверь за моей спиной. На ходу заглянув мне через плечо, он увидел, как я силюсь придать своему рисунку сходство с картинкой в голове.
Он ничего не сказал. Только положил руку мне на плечо и мягко отвел его в сторону, чтобы лучше рассмотреть рисунок.
Так началась единственная светлая глава моей жизни.
Она продолжалась два с половиной года. Удивительно, как меняется жизнь, стоит обнаружиться чему-нибудь этакому. Способностям, о которых даже не подозреваешь.