Страница 36 из 101
Теперь начинается работа нашей команды. Почти бегом мы спешим на кухню, где уже залита чаем походная кухня. Лошади нам не полагается, но мы сами ничем не хуже ее. Ввосьмером беремся за оглобли и весело, с шуточками катим. У всех на ногах колодки - деревянная долбленая обувь, но никто не спотыкается и не замедляет шага. К деревянной обуви привыкаешь и ее не чувствуешь. Она имеет достоинства: суха, тепла и гигиенична.
Сначала мы едем в блок рабочих команд. На облучке восседает с половником в руке наш бригадир - красивенький, на вид лет пятнадцати мальчик Саша. Вероятно, он старше, но выглядит совсем мальчиком. Саша любимец Бомбовоза и при всем своем детском виде очень властолюбив.
Ловко, озорно подкатили кухню. Саша отбрасывает крышку и сноровистыми быстрыми движениями опрокидывает поллитровый черпак в подставляемые котелки. Кажется, что чай - эта теплая, зеленоватая, чуть-чуть подслащенная водица - и не представляет большой ценности, но немец, да и сам Саша зорко следят, чтобы кто-нибудь не полез за второй порцией. Напоив чаем рабочие команды, так же проворно катим в блок транзитных, в лазарет и в другие.
Обед - дело уже более серьезное. И опять мы саврасые, по четверо впрягшись в каждую оглоблю, весело вкатываем кухню в рабочий отсек. Теперь Саша меня и Ефрема поставил впереди. Сам он, пока кухня еще полна и может его заплеснуть, на облучок не садится, а важно шествует рядом, с половником на плече. Однако в оглобли не впрягается.
В рабочем блоке Саша разливает справедливо. Каждый получает свой литр с равным количеством жижи и гущи. Последняя, состоящая из сильно разваренного картофеля, гороха, брюквы и каких-то круп, ценится, разумеется, больше. Никаких претензий обычно здесь не бывает.
Совсем не так у транзитных. В лагере они птицы перелетные и больше нескольких дней не задерживаются. Их привозят из восточных лагерей, комплектуют этапы и отправляют дальше на запад - в Германию. Здесь Саша немного плутует, а иногда и кухня наливается для транзитных пожиже. Зачастую попрошайки, или, по-здешнему, "шакалы" ноют и канючат. Они еще не знают характера Саши. С виду он ангел, но в душе зол как черт и терпеть не может попрошаек.
Очередь идет быстро, Саша работает по-деловому и сноровисто. За порядком смотрит Бомбовоз, двое полицейских, да и мы - саврасые стеной стоим у повозки. Вдруг кто-нибудь из очереди протягивает Саше налитый котелок и плачущим голосом говорит, что ему налили мало или жидко. Тут начинается спектакль. Саша приостанавливает раздачу, медленно кладет черпак, берет злополучный котелок и внимательно его рассматривает. Иногда даже обнюхивает или копается в нем пальцами. Затем, смотря по настроению, выливает на землю или половину, или все, и с любезной улыбкой, иногда и с шуткой, возвращает нытику полупустой или совсем пустой котелок. Жаловаться бесполезно. Немец делает вид, что ничего не видит, а полицейские смотрят так, что язык присыхает к гортани. Кроме того, как мне пришлось не раз видеть, такое представление всем нравится. Очередь сейчас же или из злорадства, или из подхалимства, думая, что теперь остальным будут наливать получше, поднимает обиженного на смех. Его бранят, ему угрожают, справедливо или несправедливо считая виновником задержки раздачи. Не встретив ни в ком сочувствия, нытик умолкает, и, отойдя в сторону, доедает остатки, если Саше угодно было что-нибудь оставить.
Но вот все раздачи окончены. По пути на кухню мы где-нибудь за углом делим остатки. Выходит обычно от половины до целой порции. Ничего предосудительного в этом не видит никто. Так поступают в лагере все, кто имеет такую возможность.
Проходит несколько дней. Впечатление такое, что жить в лагере можно. Голода особого нет, работа, не в пример хозяйской, невелика и на людях не соскучишься. Что будет дальше, это никого не интересует - все живут только одним днем.
Однажды утром немец, проходя вдоль строя, внезапно нацеливается на меня и на стоящего рядом Ефрема. Раздув щеки и тряся около них ладонями, тычет в нас корявым пальцем и на лагерном воляпюке произносит:
- Один - гольцкоманда, цвайтер - ландринкоманда!
Мы, конечно, не толстые, но после жизни у крестьян выглядим здоровыми и загорелыми. За несколько дней мы еще не приобрели бледного и запущенного вида, характерного для давних обитателей лагеря. Спорить и возражать нельзя. Нельзя даже показать недовольство, иначе немец придумает что-нибудь похуже, вроде отправки с транзитными на этап, и свои поднимут на смех. Поэтому с веселым видом перехожу в конец шеренги и становлюсь в команду дровоколов, или по-здешнему - гольцкоманду. Плутни русской полиции немцу известны, и он, где может, старается внести справедливость. Мне от этого, однако не легче.
Ефрем, правда, не внакладе. Команда ассенизаторов, или, как здесь говорят, ландринкоманда, плоха только по понятиям немцев. Видите ли, от них плохо пахнет. На самом же деле, это одна из зажиточных команд. Они, так же как суповозы, вдесятером возят бочку, только не с супом, а с фекалиями. Они объезжают все блоки и немецкие казармы. Полную бочку вывозят за лагерь на земли окрестных крестьян. По пути содержимое плещется, обдавая ароматными брызгами и бочку, и возчиков. Разумеется, нехорошо от них пахнет всегда. Мне даже кажется, что они иногда не очень аккуратно закрывают люк, чтобы больше выплескивалось и хуже от них же пахло. И вот почему: немцы с их повышенной нетерпимостью к нечистоте и дурным запахам воротят от них носы и никогда не обыскивают. А напрасно - ассенизаторы ведут широкую торговлю. Посредничают они и между блоками, и торгуют с населением. У них никогда не переводятся и деньги, и продукты. Последние, должно быть, с запахом, но кого это здесь останавливает?
Вот дровосеки - гольцкоманда, куда я попал, - команда нищая. Работают они всегда в одном месте - сразу за оградой лагеря - и ни с кем не общаются. На их продукцию не разживешься, да и сами дрова кусать не будешь. Дровосеков много - человек тридцать, и их команда все время пополняется разными разжалованными. Например, сегодня рядом со мной становится разжалованный из лазарета фельдшер Алексей.