Страница 6 из 20
В другой раз проверка иного рода. Он долго показывал мне поля, которые заминированы, овраги и балки, по которым тут скрытно передвигаются и «наши», и не «наши». О густой траве говорил, о сухостое, который тут не прижимает к земле снег, поэтому всю зиму – трава по пояс. О диверсионных группах, задача которых захват или уничтожение комсостава.
Потом вдруг, в предрассветном сумраке, сворачивает с асфальта на колею, ведущую в овраг, и говорит: «Давай борзонем». То есть сократим путь через минные поля.
Молчу, еду. Саперы – они же никогда не ошибаются, хотя и никогда не произносят слово никогда.
После проверок, на какой-то там уже …й день моего пребывания в его «пенатах», он спрашивает: «Ты не против проснуться завтра пораньше?».
Разумеется, я был не против, так как по его телефонным переговорам с командиром полка понял, что за линией разграничения появились танки, где они «накапливаются», пока непонятно, но путь их возможного прорыва в зоне полка надо перекрыть силами саперов.
В этот вечер я заснул на час позже, чем обычно - в полночь. Виктор потом мне сказал: «Завидую тебе». Сам он лег спать в 3 часа ночи. Он очень поздно ложится спать. Что делает? Переписывается с украинскими друзьями. Не шучу. В Афганистане в его роте служили преимущественно украинцы. Они до сих пор дружат, вернее, поддерживают по скайпу и с помощью месседжеров дружеские товарищеские отношения. Когда он приехал на Донбасс, они отписались, что раз Скрипа приехал, сыновей надо спрятать куда-нибудь от войны подальше. После каждого празднования Дня Победы 9-го мая присылают фотоотчеты – подняли и выпили. 15 февраля, в день вывода наших войск из «афгана» - подняли, помянули.
Что еще делает по ночам? Смотрит выпуски «Суть времени» этого чудаковатого американца Рассела Бентли из Техаса. В 2014 году американец-коммунист воевал в районе донецкого аэропорта на стороне ополченцев, а теперь ведет неистовую информационную войну со своими американскими соотечественниками. Принял православие, получил имя Борис Борисович. Избегает русского слова убивать. Предпочитает говорить «они были хорошими мишенями», «я помогал им самоликвидироваться».
Когда Виктора утомляют переписка с друзьями и новости украинских телеканалов, он смотрит или пересматривает весьма неплохие фильмы Голливуда: «Джанга освобожденный», «Большой куш», «Люси», «Законопослушный гражданин». В них есть кое-что по его саперной специальности.
Проснулись мы оба без будильника. Оделся я быстрее Виктора, но потом долго завязывал шнурки метровой длины на своих туристических «соломонах». Он смотрел на меня со «смешным» автоматом в руке, потом говорит: «В таких из блиндажа быстро не выскочишь. Пока завяжешь, для тебя всё закончится».
Мало приятного ехать по темноте по абсолютно пустой дороге в сторону «запада». Мерещится всякое: а вдруг? Как жгуты накладывать, пытаюсь вспомнить. Ты их хоть раз накладывал? – спрашиваю молча сам себя. Нет. Ну и успокойся. Теория всё равно не поможет, как получится, так и получится.
Приехали на место, там уже Алик с его взводом, все в касках, брониках – это огневая точка на краю поля. Ребята из взвода прикрытия – уже на местах. Идет работа, но – в тишине, без громких выкриков и стуков.
- Никому из стрелков голову не высовывать, об этом предупредил Джорджа? – спрашивает Виктор у Алика.
- Предупредил.
- Еще раз предупреди. Кому-то обязательно захочется посмотреть, как бабахнет. И всегда этому любопытному прилетит кусок асфальта в голову.
Достаю фотоаппарат, шепчу Виктору: «Можно?». Он махнул рукой, я понял, что можно. Включаю режим съемки со вспышкой, подхожу ближе к месту действия, щелк, щелк, щелк. Вспышки освещают бойцов в поле.
- Прекрати! – и пару слов покрепче. – Заметят вспышки, как ёб..т из пулемета в ответ!
Кажется, на меня прикрикнули сразу с двух сторон – и Алик, и Виктор. Завели вглубь окопа, сиди тут. Тянут провода, готовятся.
- Еще раз предупредите Джорджа, сейчас бахнем, - снова советует Виктор своим подчиненным.
Предупреждают. Одна секунда проходит, две, три, четыре – земля вздрагивает, по ушам, как колуном по чурбану – чух! И сверху что-то сыплется, сыплется. На одеяло, которым завешен входа в блиндаж. Но кусок асфальта, вроде, на него не падал.
Выходим, небо начинает светлеть. На одном танкоопасном направлении противотанковый ров вырыли. Там, где были колеи проселочной дороги – глубокая яма с острыми краями из замерзшего слоя чернозема. Пехотинец попадет, сам не выберется. Танк, наверное, тоже.
Пригнувшись, бойцы отправились перекрывать другую дорогу, около асфальтированной трассы. Между Аликом и Виктором идет обсуждение, сколько зарядов тротила надо заложить. Каждый заряд – полуцилиндр почти метровой длины в зеленом кожухе.
- Десять? – Алик смотрит на Виктора.
- У всех домов в поселке крыши снесет, - оценивает Виктор силу взрыва.
- Придется отстреливаться от местных, - замечает командир взвода прикрытия.
- Давай шесть, - определяет нужный вес главный сапер полка.
- Понял, - Алик уходит.
Иду к его ребятам и щелкаю без вспышки. Самый лучший ракурс для съемки «полевых работ» - с асфальта дороги. Подымаюсь на дорогу, делаю один кадр и – и Виктор приказывает мне спуститься и подойти к нему. «Знаешь, откуда вчера вечером укры вели огонь из пулемета? Из точки у асфальта дороги, если смотреть прямо вон туда – в 400 метрах. Они тебя могли видеть без прицела. И ты их, когда рассветет».
- Вона, - мычут свое привычное вместо ответа.
- Вона, - копирует мой голос Виктор, - Они не стали стрелять, потому что им просто лень с утра. Или мучительно гадают спозаранку, что это у нас бахает.
К нам подходит Алик, который всю ситуацию тоже видел.
- Виктор Саныч, - обращается он к командиру, - почему он у вас без каски? - И показывает на меня.
- Забыл, - оправдывается командир.
- А сами почему без бронежилета?
- Я же тебе свой отдал.
- Вы говорили, что у вас запасной есть.
- Забыл.
В общем, получил Виктор Скрипченко выговор от тех, кого учил. Но он ничего не «забыл». Он просто спинным мозгом чувствовал, что всё будет хорошо без уставных мер предосторожности.
В ожидании второго подрыва меня спрятали в домик, где сидели бойцы роты Джорджа. Не скажу, что я сильно жалел, мол, светло уже, можно снимать и снимать. Что-то у меня в тот момент действительно затряслись руки. Чуть-чуть, но фотоаппарат дрожал в пальцах, а показывать это другим не хотелось.
О чем солдаты шутят поутру между первым и вторым трах-бабахом? О снах с участием женщин? Не, не угадали. О кабанах и ежиках.
Сижу молча, слушаю.
- Кабаны никогда не наступают копытом в мину, - говорит Виктор, который решил не оставлять меня без своей опеки, - по кабаньей тропе можно ходить смело. Звериное чутье металла – тончайшее.
- Не, дядя Витя, - говорит один из солдат, - у нас тут один кабан – трехногий. Наступил, значит.
- Отстрелили, наверное, - отвечает Виктор.
- А может, этот кабан – неудачник, и однажды был не его день, - шутит Советник (позывной), командир взвода.
- Будет "не его", если ветка треснет. Кабаны ладно, я никогда не думал, что ежики так могут шуметь. Лежишь в полосе, впереди шорох и громкий такой. Сейчас, думаешь, укр появится. Сожмешься весь, готовишься. А появляется ежик, вот, блять, такой маленький, а шуршал, как кабан метровый, - заканчивает рассказ другой солдат.
- Сколько я по этим ежикам боекомплекта выпустил, нервы не выдерживают, как дашь весь рожок по полосе, - разговор продолжается.
- Да вы еще про ежиков мало знаете, - вновь подключается к обсуждению темы Советник, - мы однажды с отцом в тайге сто километров ехали и собирали ежиков на дороге. В мешок обычный кидали, зачем, не знаю. Штук пятнадцать насобирали. Домой вернулись, устали, ежиков из мешка на пол высыпали и легли спасть. Блин, всю ночь заснуть не могли.
- Лапками по линолеуму царапали? – хотел уточнить детали Виктор.