Страница 11 из 20
- Это старое название, мы, когда кафе купили, название решили не менять, тут все привыкли: «Ксюша» - это центр приморской жизни.
На площадке перед кафе стояли лишь пеньки, а столики и лавочки скрывались под деревьями с остатками прошлогодних жухлых листьев на полуголых ветвях. Вокруг – ни души. Пусто, как на дороге, пусто, как на улицах, по которым мы ехали.
- А где приморская жизнь? – спрашиваю Павла.
- Жизнь – летом, - он включил передачу и поехал к фигуре человека, появившегося на дороге.
Когда поравнялись, Павел выскочил и доложил «фигуре» в пятнистой форме: «Привез!». Я понял, что это Виктор Скрипченко, - человек, о котором я много слышал и читал, но которого видел первый раз в жизни.
Он провел меня в калитку мимо часового, затем между домиками с белыми ангелочками в нишах стен, вдоль полуголых нимф и граций у замерзшего бассейна, показал на ажурную металлическую лестницу, корректируя движение: «Сюда», на одну из двух дверей: « В эту», завел в комнату: «Здесь будем жить, снимай пальто, переодевайся». «Зачем?», - не понял я его. «Снимай штаны, примерь вот эти», - он подал мне пятнистые брюки, и я понял, что надо просто выполнять то, о чем он просит.
Выходим опять на улицу мимо часового, над нами уже светят звезды – яркие, как крошечный фонарик в руке у Виктора. Мы оба в военных бушлатах и соответствующих штанах. Сворачиваем к «Ксюше».
- Это заведение принадлежит Павлу, что привез меня сюда, - намекаю Виктору о моей осведомленности в некоторых местных делах.
- Оно принадлежит Галке, а Галка – жена Павла, - объясняет мне Виктор расклад в вопросах собственности.
- Павел согласился меня везти, чтобы я стал клиентом его кафе и у него поужинал?
- Не, всё закрутилось с другого конца, - продолжает объяснять Виктор, - я попросил Павла сгонять за тобой, а Галка предложила покормить нас и пожарить нам рыбу.
- А кто Сережа, что покупал в дороге маску сварщика?
- Детский друг Павла. Я его не знаю. Он сварщик, говоришь? Запомним, пригодится.
Входим в кафе, он ставит пакет на стол, в нем одна бутылка, но какая, круглая или квадратная? Я как этот пакет ему вручил, больше в него не заглядывал.
Достает: квадратная. Не зря я в круглых сомневался.
Американец «Джек», мы наконец-то встретились: я, ты, и Скрипа на волне «Амура». Ну, понеслось!
Воспоминания кружатся, как сны в постели после встречи с «Ксюшей». Ни разу не пришлось увидеть её снова. Может, увижу летом, в разгар приморской жизни?
КРЫШКА
Лежим наутро в роли отдыхающих пансионата «Александрия» в двуспальном номере. Скрипа на одной кровати, я на другой. Под красными шерстяными одеялами, но без простыней. В углах матрасов – стопки постельного белья, что мы давеча забыли расстелить.
- Есть хочешь? – спросил Виктор, когда заметил, что я пошевелился.
- Нет.
- Спим дальше, - он замолчал.
Слышу: стук в дверь. «Иду!», - кричит громко мой сосед, откидывает одеяло и бежит без тапочек в коридор нашего гостиничного номера. Возвращается, бухается на кровать и вновь натягивает на себя одеяло. «Спи, спи», - советует мне и опять замолкает.
В комнате появляется пожилой дядя в военной форме, я замечаю, что у него круглая голова и усики, после этого закрываю глаза.
Вроде, шуршит пакетами, потом, кажется, открыл краны в душевой кабине и пустил воду. Вот, у спинки кровати топчется, где стоит тумбочка и на ней электроплитка.
Виктор похрапывает, я, похоже, сейчас отключусь вновь после дороги дальней и встречи задушевной. Сплю, но слышу побрякивание какое-то. Не звон, не тиканье, ни тарахтенье, а глухое такое: динь-тинь, динь-тинь. «Серега! – кричит проснувшийся «отдыхающий» с соседней кровати, - Сними крышку с катрюльки, она, блин, прыгает, как ты под градом!».
В комнате снова бродит пожилой солдат с усиками и оправдывается: «Новостями зачитался на твоем компе, сейчас проверим, о, сварилась. Вставайте, будем завтракать, картошечка готова».
Встаем в пару и ароматах картофельного кипятка. А что, неплохо бы её горяченькую с кусочком сала и крепким чаем с утреца «намять»! Включаем чайник, умываемся – и наша жизнь уже парит и закипает.
За столом Виктор представляет мне утреннего гостя: «Мой детский друг, мы оба из Хабаровска, зовут – Серега». После этого представляет меня детскому другу: «Из Тюмени, он там рядом жил, спортсмен».
Сергей заинтересовался: «Какой вид спорта?». Я отвечаю: «Давно всё это было, в другой жизни». И дальше не продолжаю. Сергей подождал немного, понял, что я закончил излагать свою биографию, и ни о чем спрашивать не стал. Тут ни о чем не спрашивают тех, кто говорит немногословно.
Ну, а дальше пошли разговоры про рыбу, поскольку мы признались Сергею, что делали намедни в «Ксюше».
- Тут рыбы нет, - начал Сережа с той же фразы, что и КУзьмич в одном из эпизодов фильма про особенности национальной охоты, - какая тут рыба, так, мелочь. Вот у нас рыбы – по ней ходить можно, скажи, Саныч.
- Слышь, Серега, до сих пор не могу забыть того медведя. Лежит поперек речки, лосось через его пузо косяком прыгает. Медведь лапу поднимет, на его коготь налетит рыбина килограмма на четыре, он её другой лапой вскроет, икру высосет, а тушу на берег бросает – енотам и лисам. А на Камчатке помнишь, рассказывал. Мы в лагере летом на одном островке стояли, я лейтенантом еще был, утром в палатке слышу: бам, бам, бам – кто-то чем-то гремит, аж звон в ушах. Выползаю из палатки, вижу: солдат молотком по железному ведру стучит. Ты что, умом тронулся? – набрасываюсь на него. Он отвечает: старшина приказал. Ищу старшину, какого хрена ты солдата заставил по ведру херачить? Дырки делаем, сейчас на рыбалку пойдем. Надо, думаю, посмотреть, что это за рыбалка такая. Пошли. Они ведро дырявое в море кинули, вытащили, в нем полведра мойвы. Там, ведром рыбачат, понимаешь?
Они бы еще долго мне про рыбу рассказывали, хорошо, что не охотники, а то бы еще и про охоту начали. А я охоту не люблю и каждый раз, по весне, жалею уток, что в страхе носятся на фоне светлеющего неба над моей дачей на озере Андреевское в первый день «открытия сезона».
Я тут, за столом помалкивал, но вечером, когда мы с Виктором одни остались, спросил: «Почему ты с утра кричал на Сережу фразой «прыгает, как ты под градом»? У меня память на фразы хорошая, но я не понял её смысла».
- Да попадали мы с ним тут пару раз, - чуть подробней рассказал мне Виктор о сути некоторых словесных выражений, - его накрыл обстрел из «Града» с той стороны. Взрывалось так, что он подпрыгивал над землей на полметра: он же тощий, легкий, как вдарит рядом, он взлетает. А я тяжелый, толстый, меня качает. И я – под свой попал, от наших.
- Как от наших, почему?
- Ну, решили выдвинуться на самый передок и осмотреться: я, Утес, Мамай и СМС. Командирам иногда надо увидеть обстановку самим, не по докладам подчиненных. Сказали артиллерии: мы будем в квадрате таком, укры будут там-то и там-то, если нас обнаружат, лупите вот сюда. Объяснили, договорились. Поползли. Нас, как это всегда бывает, обнаружили случайно. Сначала расчесали пулеметом, потом прижали из автоматов и полезли с двух сторон отрезать от своих. СМС мне шепчет: не уйдем, окружат. А у него чутье, он просекает быстро ситуацию. Я шепчу Утесу: посылай сигнал артиллерии. Тот дал приказ, ждем. Бах, бах, но не по ним, а по нам. И точно так стреляют: разрывы рядом, и они всё ближе, ближе. Земля подпрыгивает, сверху пламя. Ну, всё, нам крышка. Жаль, что от своих. Потом тишина: я в космосе? Нет, на земле. Живы? – спрашиваю у ребят. Живы все.
Вернулись, артиллерист радехонький, недавно из России, докладывает: в соответствии с вашим приказом открыл огонь по…Утес ему как даст в зубы.
- Утес – командир полка?
- Да, но это бывает. Я тоже человек нервный, могу и не сдержаться.
- Артиллерист как мог ошибиться?