Страница 71 из 84
Мальчик пытается быть храбрым. Это хорошо - храбрость ему ещё потребуется. Но - не здесь, не сейчас, не в этой... позе.
-- Милосердие смерти... Нет. Я не могу даровать тебе смерть. Я не могу отставить тебя у себя, я не могу продать тебя далеко. Это даст Пичаю явный повод для войны. И многие его поддержат. Я хочу мира. Поэтому верну тебя отцу.
-- Говорит: он убьёт меня.
Очень хорошо. Парень способен воспринимать очевидное. Не виртуал детства: "Папа - самый сильный и добрый", а кусочек реала: нац.герой, стремящийся к объединению народа, обязан, вот в этих условиях, тихо и быстро уничтожить своего наследника, ставшего ходячим "компроматом".
-- Пичай - захочет, попытается, решит... сделать это. И сделает. Если ты дашь ему время. Время его жизни для организации твоей смерти.
Фактор времени. Почему никто об этом не вспоминает? События происходят не в пространстве, не в - "здесь", а в пространственно-временном континууме - "здесь и сейчас".
Вот он тупо смотрит на меня, дрожит всем телом, хлопает глазами, а подумать... Придётся объяснять.
-- Вообрази: завтра я пошлю гонца к Пичаю с предложением о выкупе.
Сколько недоверчивой, трепещущей радости! Робкая надежда на чудо освобождения.
Жаль - мощная эмоция отключает логические способности. Хочется петь и танцевать. А не рассуждать и анализировать.
А теперь виден страх. Вдруг я передумаю? Или это уже ужас понимания смертельности встречи?
-- Приедет ли за тобой сам Пичай или пришлёт кого-нибудь?
-- Э... он говорит... да. У них есть тайный знак. Если гонец передаст его отцу - он приедет. Не сюда - выше по Оке есть место. Ты же не сделаешь ему ничего плохого?
Нет парнишка, я - ничего. Иначе начнётся война, а нам нужен мир. А вот ты...
-- Я - не сделаю. Тебе придётся самому убить отца. Быстро. В первый же день. Иначе... он мудрый человек, он поймёт о тебе всё. Убить тайно. Чтобы ты смог стать законным наследником, новым инязором. Властителем. Иначе тебя растерзают свои же.
Робкая радость сменяется паническим ужасом. Отвращением к самому себе. И пониманием безысходности. "Делай что должно". "Должно" - кому? Тебе? Например: убей своего великого и любимого отца? Иначе - он убьёт тебя.
Да за своего отца...! Он бы...! Готов жизнь отдать! Всегда!
В бою, на охоте, спасая родителя от врагов, от удара в спину... Но умереть тайно, от своих же, по его же приказу... Это... Это - подлость! Подлость кумира? Кумир - подлец?! Де-кумиризация? Де-сакрализация?
"А батяня-то у меня того - псина бешеная. Я для него - всей душой! А он...".
Не потому, что вы такие, виноватые или невинные, плохие или хорошие, а потому, что есть общественное мнение, набор ценностей и стереотипов. Этика вот этого народа, размером в несколько десятков тысяч душ, вот этой эпохи, продолжительностью в несколько десятков лет. Через 70 лет придёт Батый, здесь многие умрут, многое изменится, но вот пока...
Твоя смерть - цена его власти, его смерть - цена твоей жизни.
-- Я помогу тебе. Я дам тебе снадобье. И - верного слугу. Вон его - Саморода. Никто из твоего народа не надёжен, не сохранит твою тайну. Самород будет верным. Слушай его советов. Тогда ты будешь жить. Тогда ты станешь владетелем и героем. О тебе сложат песни и былины. Иначе... сдохнешь и сгниёшь. В боли и безвестности.
Явного ответа нет. Я отправляю Вечкензу мыться. Мы с Самородом рассматриваем через открытую дверь мыльни, как парень с остановившимися пустыми глазами, тупо водит по себе ненамыленной мочалкой. Пытаясь смыть с себя следы и запахи. И не понимает - что он делает.
-- Самород, выпей-ка.
-- С чего это?!
-- Когда я прошу сделать - делай.
Мужик недоуменно хмыкает, смотрит на маленький стаканчик в своей здоровенной лапище, запрокидывает стопарик в горло.
-- Крепкая, зараза.
-- Это, Самород, "хвост оленя". Настойка. Мара делает. Повышает выносливость и сообразительность, защищает от болей в спине и в почках, помогает не подхватить заразу. А главное: стоять у тебя будет. Как у волка на морозе. Лучше, чем от оленьих пантов. Вот тебе вся корчажка. На будущее. И вторая - с маслицем. Потому что ты, с этой минуты, при нём постоянно. Нянькой, сторожем, полюбовником. Накормить, одеть, утереть... Присмотреть, чтобы руки на себя не наложил, чтобы ноги были сухие... Он должен просыпаться и засыпать, со словами прославления меня, своего господина, на устах. И с твоим удом - кнутом господским - в заднице. Каждый день.
-- Ыгыкх... Дык я ж... Оно ж мне... Не-не-не...! У меня ж жена!
-- Не некай. Ты взялся служить мне. Присягнул. Исполняй службу. Мне тоже многое не нравится. Но дело-то делать надо. Если поганые соберутся, да всем скопом навалятся... Тут никого живого не останется. Тебе людей наших - не жалко? Ведь пожгут-вырежут. Тебе что краше: свой уд в этом... в этой дырке пополоскать, или могилы рядками по пепелищу копать? Так что своё хочу-нехочу... засунь в задницу. Хоть - в свою, хоть - в его. А жена твоя... Мадина - умная женщина. Здесь поживёт. Сделаешь дело - и с ней ничего не случится.
"Нет лучшего лекарства для человека, чем человек же" - давняя мудрость. Самород будет "лечить" Вечкензу, "принц" - "вылечит от нац.героизма" своего папашу.
Появившийся из мыльни голый, скрючившийся Вечкенза дрожал от свежего воздуха. Самород, зло глядя мне в глаза, ухватил поводок от ошейника раба, несколько раз подёргал, пытаясь выразить обуявшие его эмоции. И поволок парня в пустую келию. Ставшую им обоим опочивальней на несколько последующих недель. Откуда вскоре донеслись характерные звуки и ахи.
Правильно приготовленная настойка из хвоста оленя - мощное и быстродействующее средство.
Николай отправил свою лодейную команду в поход на Унжу, чтобы не болтали лишнего, а сам начал принимать выкуп от Пичая.
Это было... фантастически! Мы перекрыли все наши потребности в скоте! Ещё порадовали эрзянский мёд, воск, пушнина... И - тёплая зимняя одежда!
Три первые вещи превратили Всеволжск в главный региональный рынок основных экспортных товаров. С этого момента я мог начинать серьёзную игру с купцами, устанавливать свои правила, свою монополию. Не только "фокусами", как было с Булгарским караваном, но и просто товарными объёмами.
Зимняя одежда и обувь сняли панику, которая охватывала меня при мысли о будущей зиме. При воспоминаниях о мучениях зимы прошедшей. Эта была большая проблема: большинство новосёлов приходила ко мне "голыми". Очень немногие тащили с собой тулупы и тёплые сапоги. А собственного производства у нас пока не было.
Пичай вытряс свои запасы. А не запрашиваемое мною - "злато-серебро, жемчуга-яхонты, халаты шелковые, чаши серебряные..." - продал соседям в обмен на скот и другие, требуемые нами, товары.
Ещё, пользуясь своим авторитетом, он у очень многих кудатей набрал в долг.
Со слов Вечкензы мы имели представление о том, чего и сколько можно получить у эрзя и, не ставя невыполнимых требований, хотели "всё возможное".
Пичай не мог отказать: не выкупить сына - "потерять лицо". Соседи, соратники ему бы этого не простили:
-- Не тот инязор пошёл. Загордился. Об людях думать перестал. Если уж он сынка своего любимого Зверю Лютому на съедение бросил - что ему мы?
Если бы Вечкенза умер или был убит у меня - зимой инязор поднял бы эрзя. Ради всем понятной кровной мести, он выжег бы Всеволжск. Как сжигают медведя, напавшего на охотника.
Он бы поступил так же, если бы узнал о моём сговоре с Куджой.
Мы старательно "наводили тень на плетень": подробности обнаружения Вечкензы, место, уплаченная сумма... Ничего, кроме факта: он - есть. Это вызывала подозрения, но... Кроме меня и Николая никто не знал о Кудже. Те, кто ходил туда - были для Пичая недосягаемы. Единственное, видимое со стороны, звучало так: