Центр роста

- А ты - мущщщина широких взглядов, - не то похвалила, не то упрекнула Садко Русудан.

- Свободных, милочка, космически свободных. В этих апартаментах слились прошлое, будущее и настоящее, - завел свою старую, педагогическую шарманку Садко, - причем одно умеет перетекать в другое, а значит - замыкать, направлять и пребывать в эпицентре.

- Это замечательно, - пропела Русудан, и голос у нее сделался низким - куда ниже, чем в подвальчике, откуда они только что сбежали, не в силах терпеть противодымных гримас обслуживающего персонала. - Ты знаешь, милый, что я и вправду нуждаюсь в Направляющем?

Устин Садко промолчал, угадывая, что она скажет дальше.

- Я давно искала мужчину, который сумеет меня направить. Он станет спутником - нет, поводырем моей жизни.

- Ты умеешь насылать сны? - спросил Устин при слове «поводырь».

- Я умею их прогонять, - улыбнулась Русудан. - Выключи свои проклятые машины. Где твой даймер? Может быть, мы уже при смерти?

Садко пренебрежительно улыбнулся и оставил вопрос без ответа.

- Достань бокалы, вино, - продолжила Русудан. - Мне тебя учить? Нарежь лимон, поставь сласти. Можно ли у тебя курить? Вентиляция, кажется, недурная, ты позаботился обо всем.

Хозяин исполнил все, чего потребовала Замыкающая, до некоторых пор - Центровая: условное понятие, сродни Настоящему - настолько же прочное и верное, насколько и призрачное, принадлежащее неуловимому мгновению, на поиски которого уходят впоследствии семитомные эпопеи. Он сделал это именно в той последовательности, в какой было велено.

- А свечи? Ты забыл свечи…

- Ты не сказала про свечи…

- Ты просто забыл, ты не слушал. Мог бы сообразить и сам.

- Они очень маленькие, - смутился Садко. - Остались от юбилейного торта…

- Тогда поставь и зажги маленькие свечи. Какая все-таки прелесть, эти нынешние юбилеи! Сколько в них остроты. У тебя есть гитара?

- Нет, - Ей удалось-таки смутить Устина, считавшего, что он владеет всем нужным.

- Черт с ней, не кисни, - Русудан сбросила туфли и забралась в кресло с ногами. Кресло было покрыто шкурой неизвестного животного: скорее всего, медведя, да только породу не удавалось установить: голова запрокидывалась за спинку, чтобы садящийся не напоролся на оскаленные клыки. Русудан оглянулась украдкой и заметила следы крови на клыках: в этом доме случалось нахлобучивать вылущенную башку неожиданно, когда сидевший в кресле ни о чем не догадывался. - Позолоти ручку, - прошептала она.

- Что? - переспросил он, тоже шепотом, внезапным для себя самого.

- Руку мне поцелуй, - она со вздохом протянула руку: тонкую, изящную, с коротко остриженными ногтями, почти не цыганскую, но звякнувшую браслетами. Под браслетами прятались округлые фиолетовые шрамы.

- Ты точно здоров? - глаза Русудан смеялись. - Какой-нибудь бич? Гепатит? Синдром иммунодефицита?

Тихон взялся за пуговицу.

- Ну тогда замыкай меня, - сказала она, вытягиваясь. - Или направляй. Жизнь - это очередь за смертью.

- Мы не в той комнате, - Садко взял себя в руки. - Есть другая, гораздо удобнее. Там найдется и бич, и что угодно еще.

- А мне хочется оставаться здесь.

- Пройди в другую комнату, - сказал тот, и в тоне безошибочно узналось Направление, предписанное ему наладонной судьбой.

4. Продолжение перформанса

Потянувшись из-под одеяла, на котором Русудан удалось настоять, хотя предлагались шкуры, банные комнаты и невесомые простыни, она добралась до сумочки. Не заметив, как та прихватила сей несессер, Устин Садко лежал на спине и курил далеко-далеко вверх, ближе к вытяжке. «Почему, интересно, «Устин»? - думал он, не особо вникая. - Наверняка произошел некий сбой, и надо было - «Остин». Плевать, что Россия. «Остин Пауэрс - любимец женщин».

- Посмотри, что у меня есть, - Русудан протягивала ему маленький револьвер, сверкнувший с ладони злым лучом.

- Зажигалка? - равнодушно молвил Садко.

- Не трогай, Направляющий, - Русудан свела угольные брови и отвела его кисть. - Он настоящий. У тебя древний фонд, старый дом, толстые стены, евроремонт со звукоизоляцией. Он бьет негромко. Он вообще, почитай, не бьет, он жалит.

Садко не без усилия перевернулся на бок:

- Ты собираешься стрелять?

Русудан выскользнула в теплый ворс, ковром устилавший пол, и, в чем была, то есть ни в чем, впорхнула и вжалась в кожаное кресло. Устин не успел помешать ей; Русудан прицелилась в гибрид собачки и льва, хорошо видневшийся в соседней комнате; лопнул выстрел, и статуэтка распалась на двух относительно независимых представителей неодушевленной фауны.

- Вот и все, - улыбнулась Русудан. - Разбилась посуда, а это к счастью.

Садко сурово переводил глаза со льва на собачку.

- Цыгане, русская рулетка - все это, казалось бы, из одного котла? - осведомилась Русудан, не рассчитывая услышать ответ. - Рулетки хочется, но тебе в нее нельзя, ты Направляющий. Зато можно мне. Мой страж, должно быть, бессильно ломает руки где-то вдали от меня, угодившей в опасность. Найди-ка моего дурака-даймера, в кармане плаща, и посмотри, что там с моим числом. Не прыгает, не убавляется? Не номер Один?

- Это и невозможно. И я не хочу на это смотреть, - наотрез отказался Садко, ероша свой вздыбленный ежик.

- А на это?

Русудан крутанула барабан, сунула дуло в распавшиеся черные пряди к виску и спустила курок. Устин Садко негромко вскрикнул, и это было как выстрел. Улыбаясь еще шире, Русудан провернула барабан вторично, на сей раз она вложила короткое дуло в рот, привычно, по-женски, к нему подавшись - выстрела не последовало. Она проделала это несколько раз, и с каждым холостым щелчком парализованный Садко вздрагивал, хотя и не должен был по причине паралича. Зрелище завораживало его.

- Видишь? - крикнула Русудан, вывернула барабан и высыпала себе в ладонь пять патронов - одной пули, угодившей в памятник пионерам-генетикам, не хватало. - Я заговореннная, - усмехнулась она, заряжая револьвер наново. - Замыкающий не может умереть прежде Направляющего. Исключения невозможны. Все учтено, секунда в секунду - почему-то по московскому времени. Никаких часовых поясов. А вот ты прежде меня - можешь. Лови, тихоня! - она - «тихоня»: неужто ей было известно про Тихона? - швырнула Садко револьвер, и паралич у того мигом прошел; Устин, позабыв о показателях, настолько ловко и скользко увернулся от оружия, что съехал на пол вместе с простыней. - Пластилиновый Ёжик, - Русудан Монтекян сверкнула зубами. - Я знавала таких. Их можно любить… оберегать от судьбы… Не бойся. Все дело в том, что время еще не пришло.

- Но что ты думаешь о самоубийцах? - спросил Устин тупо, хотя знал о них все. - Ведь они все же есть. Они встречаются, хотя и реже…

- Значит, их час пробивает, - Русудан подошла к нему как была, нагая; нагнулась, пощекотала струями волос искренне, но по другим причинам, перепуганное, вспотевшее лицо. - Таких выявляют, по врачам водят, таблетками кормят, но это бессмысленно… Я не знаю, зачем это делают, если даймер отсчитывает последние десятки…

Она поднесла к лицу Садко свои запястья, уже лишенные назойливых побрякушек.

- Ты видишь эти шрамы? Я вешалась, травилась, стрелялась - из чистого цыганского азарта, из жажды воли, из лихости, но знаешь ли - меня неизменно спасали.

- Замыкающие? - кивнул Устин Садко.

- Да нет же, говорю тебе, золотце, что этот субъект прохлаждается где-то… и никто не замкнет, а есть судьба, а у судьбы - звезда путеводная. Ты теперь - моя путеводная звезда.

- Не думаешь ли ты убить меня? - спохватился Устин, запоздало поглядывая на брошенный револьвер и дальше уже игнорируя раскрытые перед ним женские прелести и тайны.

- Нет, милый, я за тебя замуж выйду, - сказала Русудан. - Мне так велели звезды.

Загорелся телефонный фонарик, зазвучал зуммер - очень и очень, пусть и классическая, но неприятная мелодия.