Центр роста

Машина затормозила. Круть, извергая клубящийся пар, выкатилась наружу и рявкнула на жидкую стайку тележурналистов.

- Никаких интервью! - заревела Круть, хотя журналисты молчали и об интервью не просили.

Петр Клутыч захрустел снегом, стараясь идти солидно.

Станция излучала победоносное сияние. Он вспомнил начальника, перебрал в памяти машинистов и ремонтников.

- Локти будете кусать, - пробормотал Петр Клутыч себе под нос. - Не ожидали? Привыкайте трепетать…

Вдруг он замедлил шаг: у дверей, почти бесплотный и только угадываемый, его поджидал пришелец. Каким-то образом тому удалось настроиться на волну Петра Клутыча, одновременно оставаясь неприметным для свиты и встречающих: игра теней и света.

«Спохватились! - подумал Петр Клутыч и нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок. - Забегали! Надо у него быстренько выспросить про Луну».

«Мы все равно посрамим вашего Бога, - в голове Петра Клутыча заскрежетал ненавидящий голос. - Ваше самосознание ничему не поможет».

Чувствовалось, что инопланетянин изнемогает от бессильной ярости, готовый на все и не знающий, за что зацепиться.

«Мы… - пришелец никак не мог подобрать подходящую угрозу. - Мы… все взорвем здесь! Все! Так и знайте! Мы отравим поля и реки, похитим стада, надругаемся над девами…»

- Петр Клутыч! - обеспокоенно произнес чей-то голос.

Лидер партии УМКА поднял глаза от ботинка.

- Что-нибудь случилось? Вам плохо?

- Шнурок запутался, - объяснил Петр Клутыч.

То немногое, что было видно в инопланетянине, с неохотой растаяло.

- Пойдемте скорее, все готово…

- Да, конечно, - Петр Клутыч направился в двери.

Он понимал, что положение захватчиков безнадежно, их дело проиграно, а запугивания - пустые слова. Скорее всего. Но не наверняка.

«Кто их знает, - мрачнел Петр Клутыч, и мысли его возвращались к необходимости подвига. - Надо что-то решать, что-то предпринимать. Надо защитить поля, реки и дев…»

Глава 6

Медор Медовик раскрыл ежедневник и любовно, каллиграфическим почерком вывел: «Библиотечный день».

Наедине с собой он часто нарушал инструкцию, считая, что положение в иерархии давно позволяет ему попирать стандарты и плевать на табу. Вести ежедневники было строго запрещено. Один такой ежедневник попал на глаза куратору Медовика, генералу Точняку.

«Что это такое? - орал Точняк, потрясая блокнотом. Раскрывшийся ежедневник так и прыгал перед дородным, полным достоинства лицом Медора; цветные закладки прыгали, визитные карточки разлетелись по приемной. - Вы записываете в ежедневник секретные сведения! Настоящий разведчик хранит информацию в памяти! У вас что, болезнь Альцгеймера? Недержание масс?»

Медор Медовик стоял навытяжку и косился, поглядывая на свое отражение в зеркале. Живот увеличился, подбородок утроился - все, как ему хотелось. Дома, в спальне, майор повесил себе рукотворный портрет Берии в полный рост и сокрушался из-за недостижимости идеала. Берия стоял в длинном просторном пальто и шляпе, руки заложены за спину. В очках, если присмотреться, можно было различить искаженное лицо художника. Сходство портрета с Медором ежедневно усиливалось и приближалось к фотографической точности. Но у майора были нешуточные проблемы с потенцией, и Берия насмешливо улыбался змеиными губами.

«Прекратите любоваться фигурой! - негодовал генерал. - С кем мне приходится работать!…»

Точняк не хотел утверждать майора руководителем операции. Он долго перебирал личные дела, разочарованно бормоча: «Ярослав Голлюбика… Наждак… Вера Светова… это орлы, но орлы на задании… Медор Медовик! Вот кто не на задании!»

«Но он же непроходимый дурак, - минутой позже говорил себе генерал. - Он беспробудный идиот. Почему его еще не украли? Есть информация, что они крадут дураков…»

Медовика утвердили, хотя естество генерала, что бы ни понимать под этим словом, противилось и бунтовало. Кандидатура Медора вполне подходила для дурацкого дела о дураках, но государственной важности этого дела никто не отменял.

Майор захлопнул ежедневник и погладил обложку. Он никогда не записывал секреты. Бессмысленные записи велись для отвода глаз диверсантов, кротов и перевертышей.

«Это не ежедневник, а тайм-менеджер, товарищ генерал», - нагло сказал тогда Медовик, поедая генерала уже наевшимися глазами. Он не любил начальника. Он даже подослал к нему, действуя через доверенных предателей, инопланетян, чтобы те его поскорее забрали как первостатейного дурака и пьяницу, но генерал был еще достаточно крепок, и ни один инопланетянин не вернулся с задания. Не помогло даже виртуальное представительство.

Медор Медовик проверил часы: время текло медленно. Под платком ворочалась птица. Попугай плохо спал с тех пор, как пришельцы, обманутые даром речи, устроили ему адресное посещение и попробовали изъять из-под божественной юрисдикции. Майор включил телевизор, настроил государственный канал и поудобнее устроился, готовый к прослушиванию теледебатов. На календаре была пятница, последний день разрешенной агитации, после которой полагалась суббота молчания. Медовик отметил гармонию политического устройства: Бог тоже почил от трудов и отдыхал - в субботу? в воскресение? Короче говоря, все продумано и рационально, общественные события устроены по образу и подобию, а разные мерзавцы недовольны устроителем, хотят разбежаться по независимым астероидам.

Когда появилась заставка, майор прибавил звук и сдернул платок с клетки, где жил попугай.

- Попрошу без комментариев, - предупредил он животное.

Попугай вцепился клювом в клеточный прут и дернул.

Медор посмотрел на экран: там уже приготовились наутюженные и причесанные соперники. Ведущий занял место за пультом, аудитория гудела. Майор отыскал знакомые лица: сосредоточенный Балансиров, который искренне переживал за стоявшего на сцене Петра Клутыча; капитан, бесстрастный на первый взгляд, гнул и ломал себе пальцы. В первом ряду восседал дедушка Блошкин с клюкой, приглашенный для привлечения пожилых голосов. Барахтелов, нарядившийся в трехцветную одежду. Круть, которой было неуютно в пиджаке. Петр Клутыч оглаживал паричок и выглядел озабоченным. Медора Медовика кольнуло предчувствие: в глазах харизматического лидера угадывалась мысль, а это было совершенно лишним. Майор перевел взгляд на оппонентов, тех было двое. Петру Клутычу предстояло посадить в лужу доисторического марксиста, красного профессора, который не вызывал у Медовика никаких опасений, и ядовитого, как две капли воды похожего на Эренвейна, барина-либерала, тоже безобидного, ибо речи его, несомненно, окажутся непонятными и неприятными электорату.

Медор устроился поуютнее, дождался гонга. Марксист, дрожа от возбуждения, начал отвечать на вопрос из публики.

«Третье место, - свербило в майорском мозгу. - Третье место сегодня - это первое завтра».

Марксист, как и следовало ожидать, на вопрос не ответил. Вместо этого он взялся привычно вещать вне всякой связи с тем, о чем его спрашивали:

- …Сегодня многим недоступна булка хлеба!…

В словах претендента сквозила какая-то огородная обида.

- Вопрос оппоненту задает лидер партии УМКА, - сказал ведущий.

Медор Медовик подался вперед. Петр Клутыч переминался с ноги на ногу и тискал свиток с текстом выступления, где были записаны ответы на все возможные провокации. Он хрипло вымолвил:

- У меня нет вопросов.

Японский телевизор был очень хороший, богатый красками; Медор увидел пятна, которыми покрылось лицо Балансирова. Дедушка Блошкин неподвижно смотрел перед собой, Круть жевала резинку.

- Тогда имеется вопрос к вам, - ведущий чуть поклонился. - В лозунге вашей партии написано: «С нами - Бог». Аудитория интересуется вашими действиями в отношении церкви и государства, когда вы придете к власти.

Петр Клутыч наморщил лоб.

- Я потом отвечу, - сказал он.

В зале прыснули. Ведущий приподнял бровь.