Река жизни глазами Ра

А торговец из рода Шин нервно скривился. Только он знал цену этим словам. Никогда Рок не делился рыбой, если этого не видит хотя бы пять-семь человек. Ведь он это делал не для сытости того, с кем делился, а для того, чтобы его поступок увидели. Никогда он не был честен с торговцами, на дне мешка всегда можно было найти задохнувшуюся рыбину, и тем более, торговцы и менялы никогда не были честны с ним. Это было сказано, скорее, для смягчения торговцев и улучшения их репутации в глазах соседей. И, конечно же, нет такого закона приходить к пристани с рыбой, но что ты будешь делать, если не будешь рыбачить? Умрешь с голоду? И если тебе удача сует в руки рыбу, не выкинешь же ты ее за борт лодки. Ведь всё то, что ты ловишь, ты меняешь на хлеб и удовольствия. Он не мог всего этого возразить вслух. Идар понимал, что после столь пламенных речей этого рыжего и бородатого дылду нужно тащить к отцу на лодку, а всё это только из-за того, что пришелец говорит не на языке поселения Гай. «Да где вообще гарантии, что отец знает этот язык. Ведь сколько раз он сам вел торговлю, не зная языка. Но с Роком нужно считаться. Он главный поставщик рыбы и любимец публики, а толпа уже неуправляема».

– Хорошо, – сказал Рок. – Значит, решим так: мы этого здоровяка тащим к лодке уважаемого Уда Шин. А он там нам переведет всё, что хотят небеса нам передать с этим человеком!

Толпа ликовала, и в этой толпе где-то далеко стояла Гея, двадцати зим от роду. И тоже имела на этот счет мысли именно те, которые ей разрешили иметь, которые она, без разрешения Ушия, не осмелилась бы пустить в свою голову.

Она думала так:

– Хорошо, что рядом со мной живут добрые люди. Мы не выкинули этого бедолагу, мы сохранили ему жизнь. Очень хорошо, что Ушия мудрый и добрый человек. Жаль, что только торговцы могут понять слова этого бедняги. Ведь они обязательно его сделают таким же лживым, как сами, если он останется у них. Вот если бы Рок Хэм забрал его к себе в лодку.

Так думала мама тогда, а за руку ее держала маленькая Ида Ра, получившая совсем недавно четвертую отметку в форме рыбы на спину. Через десять дней после этого происшествия у мамы появился я.

*      *      *

Сошел снег с пристаней, и рыжий человек стал появляться на людях. Ему никто не был рад. Вот странно, Ушия теперь называли Великим, с Роком из рода Хэм здоровались так, как будто он лучший друг небес, а этого человека сторонились.

Всё, что знали о нем в деревне на воде, это то, что у него получилось найти общий язык с Уда из рода Шин. Что после знакомства с рыжим мужчиной древний торговец нашей деревни, встал с перины и даже иногда сам вел торговлю с рыбаками, чего не делал уже очень давно. Кстати сказать, это были худшие дни для наших рыбаков, ничего не получалось продать выгодно. И рыбаки ненавидели выздоровевшего «знатока торговли». И его целителя тоже, а вот весь род Шин, наоборот, был рад появлению этого рыжего великана: он был силен, и, как говорили, умен. Знал язык земных обитателей и пригодился в новом для него деле – торговле. Но к его имени не добавили «из рода Шин», он так и остался без рода. Его длинное и странное имя Ирбрус давало всем понять, что он чужак в этих краях.

6. День перед изгнанием.

Вот именно этот человек стоит перед дверями нашей лодки и хочет говорить о чем-то с Геей Ра.

Разговор был недолгим, мама скоро вернулась обратно в лодку.

– Что он здесь делал? – спросил строго я. – Мы не можем общаться с торговцами!

Но мама перебила меня, не дав договорить.

– Этот человек не торговец, он просто живет на лодке Уда из рода Шин.

– Это неважно, общение с ним все равно бросает на нас тень, – запротестовал я.

– Для мальчика, нарушающего все законы деревни, ты слишком заботишься о своем будущем. Этого будущего может и не быть, – резко оборвала меня мама. Ида и я посмотрели друг на друга с испугом, потом на маму. Гея Ра по этим взглядам поняла, что обороняться ей больше не придется в разговоре с детьми, а также оправдываться за общение с Ирбрусом. И продолжала спокойным тоном:

– Благодаря тому, что этот человек вчера ночью дежурил на караульной лодке, мы сегодня еще можем ходить по пристаням поселения Гай.

Мы знали, что Ирбрус заступает иногда в караулы. Ради развлечения. Он не был торговцем и не обязан был подчиняться их правилам. Поговаривали, что он никогда, в отличие от других мужчин, заступающих в караул, не отходил от смотрового окна и всегда вглядывался вдаль. Его не клонило в сон, и этот великан никогда ни с кем не заговаривал. Просто слушал то, о чем говорят остальные. Хотя, по слухам можно было судить, что при нем-то особо и не говорили. Его недолюбливали. И старались держаться от чужака подальше.

– Он видел вас, – продолжила мама. – И ему пришлось проявить смекалку, чтобы отвлечь внимание караульных от вашей прогулки к большой лодке. Вы понимаете, что мне теперь не расплатиться с ним никогда?

И мама горько вздохнула, закрыв лицо ладонями. Мы были виноваты. Мы это понимали.

– Мама, – сказал я, – мы можем ему отдать всю нашу рыбу. Мы можем есть только то, что я поймаю на удочку. Я справлюсь, честно.

Но это маму не порадовало. Она еще раз вздохнула и вышла из лодки.

– Я ничего не понимаю, – сказал я сестре.

– Потому, что ты еще не был там, – ответила Ида Ра. Но ее ответ занес в мою голову больше вопросов, чем ясности.

– Где там? – удивился я.

– В месте для приема лекарств.

О существовании этого места я знал и даже видел пару раз, когда забегал на рыбацкую пристань. Место было странным, ни на что не похожим. Оно было поднято над водой на сваях. Скорее, это был плот с крышей и стенами. Очень большой, прикрепленный с одной стороны к берегу. Это место называли Пляс. Слово, не имевшее значения, поэтому ни с чем не ассоциировавшееся, вызывало интерес и страх одновременно. О нем не говорили вслух.

– А что в нем происходит? – продолжал допытываться я.

– Там происходит всё! Это место встреч мужчин и женщин. Там пьют лекарство и выбирают себе мужчину, а мужчины женщину. Мужчины своим женщинам приносят еду и украшения. Но мужчины такие непостоянные. Сегодня ему нравится наша мама, а завтра нет. А Ирбрусу она нравится всё время, только брать от него она ничего не хочет, ведь он наполовину торговец, да еще и чужак ко всему прочему. Если она с ним будет проводить вечера, а потом разонравится ему, ни один мужчина из нашей деревни не захочет после этого иметь дела с нашей мамой. Она и так переживает, что стареет и ей сложно конкурировать с молодыми красотками, ей дают меньше продуктов, чем раньше. Я уже не говорю про украшения и жемчуг. Ведь она никогда не была красавицей, чтобы так дорого стоить. А теперь получается, что она не сможет отказать ему. Из-за нашей выходки.

Ида замолчала. И я, ошеломленный таким скоропалительным взрослением, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом, сидел не шевелясь. Этот поток знаний не просто с шумом ворвался в мою голову, он снес всё на своем пути. Всё то, что туда погружали всю мою жизнь. Сестра встала на ноги и, пригнув голову, чтобы не ушибить лоб, пошла к выходу, по пути потрепав рыжую голову Маар, которая беззаботно играла у дверей лодки ракушкой и куклой сплетенной из водорослей.

Когда я немного отошел от новых знаний и вылез на пристань, мама стирала одежду, а Ида развешивала рыбу на лодке. День, казалось, был обычным. Но что-то настораживало меня, что-то было не так, как всегда. Мальчишки из рода Дор махали мне с соседней пристани и звали жестами к ним, но я не хотел играть, я не хотел ничего. У меня были еще вопросы и мне нужны были ответы сию минуту. Немедленно. Мне казалось, что если я их не получу, моя голова разлетится на тысячу брызг. Но по настрою мамы и сестры было понятно, что никто говорить со мной об этом больше не будет.

С виду картина была обычная. Семья трудится на пристани у лодки. Но в голове у каждого члена нашей семьи бушевал ураган мыслей, я это чувствовал. Мамины мысли печалили особенно, она ведь теперь была не только днем связана правилами и законами, но и вечером не могла распоряжаться собой. О чем думала Ида, я не знал. Но понимал, что она не из тех, кто с легкостью подчинится чьей-то воле. Это понимала и мама. Что, собственно, ее беспокоило не меньше, чем мысли о рыжем человеке. За любую выходку нас могли выгнать. И это маму пугало куда больше круглосуточного смирения.