Страница 1 из 14
Предисловие
История появления этой повести берет своё начало от ярких эмоций и впечатлений, полученных от восприятия выдающегося романтического литературно-музыкального произведения – рок-оперы композитора Алексея Рыбникова на стихи Андрея Вознесенского «Юнона и Авось», блистательно поставленной на сцене «Ленкома» Марком Захаровым почти сорок лет назад. Этот спектакль, сменив уже не однажды актерский состав, по-прежнему чрезвычайно успешен, а мелодии и слова из этого замечательного произведения стали воистину гимном любви.
В основе произведения необыкновенные по силе чувства любви юной знатной испанки Кончиты, проживающей в Калифорнии и отважного мореплавателя, русского графа Николая Резанова. Как всякая история о великой любви, эта история полна драматических мгновений и повествует о могучей силе истинного чувства: яркая, как вспышка молнии любовь – трагизм быстрого, на пике чувства, расставания – опасный и долгий путь через океан − трагическая гибель героя и бесконечное, длиною в жизнь, ожидание возвращения любимого.
История о силе и драматизме любви вполне сопоставима с таким великим произведением как драма В. Шекспира «Ромео и Джульетта».
Другим, уже вполне индивидуальным источником повествования является интерес к истории и увиденное, при посещении Знаменского женского монастыря в городе Иркутске, надгробие на могиле известного российского землепроходца и купца Григория Ивановича Шелихова – русского Колумба, открывшего Америку для России.
Этому надгробию уже более 200 лет, а значит и таков срок событиям, описанным в повести.
И ещё один важный источник повествования – замечательный памятник, установленный в 2007 году в городе Красноярске Николаю Петровичу Резанову, который подсказал всем малосведущим, что прототипом героя легендарного произведения – рок-оперы «Юнона и Авось» был реальный человек, который был зятем известного сибирского купца Шелихова.
Еще большая интрига заключается в том, что памятник командору Резанову, как следует из распоряжения городской администрации г. Красноярска, установлен в честь 200-летия первой российской кругосветной морской экспедиции.
Но причем тогда здесь Николай Резанов, который мореплавателем не был и только часть пути в данном плавании провёл в качестве скорее пассажира, нежели активного участника экспедиции, руководителем которой был Иван Федорович Крузенштерн?
И вот когда все эти вопросы, события и личности выстроились в один смысловой ряд, возникло желание понять, разобраться в фактах и рассказать о тех далеких событиях и тех людях, которые в этих событиях участвовали.
Пресидио Сан-Франциско. 1807 год, февраль
…На самом краю скалистого берега у пресидио* Сан-Франциско, возвышаясь над морем, стояла девушка. Юная и тонкая, с длинными черными распущенными и развивающимися на ветру локонами, тонкими чертами лица, в алом теплом палантине и черном платье свободного кроя, которое трепетало под порывами ветра, облегало стройный стан и ноги…
Она молилась, сложив у груди тонкие руки и сцепив пальцы.
Её молитвы неслись над водами Тихого океана на запад вслед человеку, уплывшему более полугода назад.
Этот человек перевернул её жизнь, наметил иное будущее для неё, − с ним она стала женщиной.
Он показал ей иные перспективы в далекой и снежной стране с красивым названием Россия. В этом имени ей послышалось величие и великий рост державы, свет рассвета и мягкого заката, ибо когда солнце восходит на западных рубежах России, на востоке оно уже на закате.
А еще он говорил о Санкт-Петербурге, сверкающих снегах, замерзающих реках и прудах, об ослепительных залах дворцов, блестящих и шумных балах и маскарадах в этих залах, летящих по снежной дороге в вихре ледяной крупы санках, запряженных тройкой лошадей, дорожных бубенцах, силе, лихости местных мужчин, светлой и мощной красоте русских женщин. Он говорил о жизни в России под колокольный звон, купании в проруби в крещенские морозы, Пасхе и таких забавных куличах, снежной бабе с носом из морковки. Николай забавно рассказывал о торжестве Масленицы и взятии штурмом снежного города, кулачных боях, о невероятно горячих, обжигающих пальцы на холоде блинах и проводах зимы, о шубах до пола в которых зимней стужей жарко как на печи, величии императора, с которым он не только знаком, но и вполне дружен.
А далее, в его рассказах, простиралась Европа с её бесчисленными городами и королевскими приемами…
И где-то там у другого моря Испания – страна, которую покинул её отец и многие, ныне живущие здесь на новом континенте в этом благословенном месте, где тепло и удобно…, но так порой скучно, однообразно и мало надежд на какое-либо новое яркое событие и иную перспективу. А когда ты так молод и полон надеж, жаждешь новых впечатлений, то манит всё, что спрятано за морем и горизонтом.
Этот неизведанный сложный мир – как бабушкин сундук, в котором так мало по-настоящему нужных ребенку, но столько увлекательных спрятано вещиц.
И теперь, в этот февральский день, как и другой иной ранее, она пришла на эту величественную скалу, чтобы с попутным ветром отправить ему, такому взрослому и серьезному человеку, свой привет, свою надежду и свою веру в то, что все свершится, как было задумано и решено. И чтобы он, такой необыкновенный, благополучно миновав неисчислимые пространства и временные сроки, снова был здесь, рядом с ней.
– Кончита! – раздалось рядом, и на тропе возникла фигура женщины, в которой угадывалась служанка.
– Мамочка послала за тобой. Пойдем, милая, тебя ждут, – продолжила женщина и, приобняв девушку за хрупкие плечи, увлекла за собой.
* − укрепленный населенный пункт.
Русская Америка. Остров Ситка. 1807 год, февраль
…… А на другом берегу, самом краю Севера Америки, у темной скалы, у заледенелого, в эту февральскую пору, берега у русской крепостицы, стонала в отчаянии другая – совсем еще девочка. Обессиленная она сидела на земле у скалы и чертила на песке странные и сложные знаки, поднимая изредка к небу заплаканные темные, слегка раскосые глаза, она отчаянно шептала одной только ей понятные слова-заклинания.
Она вспоминала сейчас, как её в разоренном колонистами поселке, подобрал бородатый и, как показалось, огромный человек с ружьем. Она укусила его за руку, и он сказал, усмехнувшись: – Ах, сукина дочь! – и обхватив вокруг талии, легко вскинул себе на плечо и отнес в баркас. Потом она оказалась в доме в крепости на берегу залива, где дичась, долго не могла прийти в себя и наконец, приобщилась к ходу жизни, стала помогать по хозяйству, с интересом крутиться возле зеркала. Её не обижали, а хозяин все посмеивался, глядя на нее, нарядив в холщовую рубаху до пят и легкие кожаные туфли. Она подпоясалась своим кожаным ремешком колошанки и теперь бегала по дому быстро, быстро успевая собрать все на своем пути, − разбросанное кем-то, и одновременно опрокинуть то ведро, то посуду на столе. Это вызывало смех Баранова* и он, веселясь, баловал её, одаривая незатейливыми вещицами. Она вспоминала, как в её девичьей жизни появился он, прибывший на корабле − высокий, взрослый и строгий мужчина. Она пробегала мимо него, когда он пришел к Баранову после приезда, и оказалась в его руках. Он смеялся, держал её за плечи и глядел прямо в глаза, и она вдруг поняла своим женским чутьем, что будет дальше.
Поговорив с Барановым и поглядывая на Слоун, он забрал её к себе в дом, где она впервые узнала силу и тяжесть мужчины. Ей было и больно, и страшно, и в ней родилось томительное ожидание какой-то невзгоды и в то же время ощущение растущего счастья, которое вот-вот проявится и даст дышать легко, свободно и радостно. Но счастье не наступало, ласки были кратковременны и то, правда, ведь они даже не могли говорить о чём либо, − слов было так мало общих.