Страница 5 из 36
– Документов много?
– Много. Но за неделю управимся.
– За неделю? – переспрашивает Сергей Александрович. – Неделя – это хорошо. Это почти мгновенно.
Он разглядывает фотографию с похорон. Фото старое, желтоватое, сделанное на картонке. Люди, выстроившиеся возле могилы. Голые деревья. Снег. На заднем плане здание огромной усадьбы.
Он переворачивает карточку.
На картоне синяя печать с вписанным от руки архивным номером и надпись сильно выцветшими чернилами, явно сделанная женской рукой наискосок от названия фотографической мастерской города Глухова:
«Похороны папеньки. Февраль 1903 года. Усадьба Фрязино».
Сергей снова переворачивает фото и всматривается в лица стоящих у могилы людей.
И изображение оживает в его руках.
1903 год. Февраль. Вольфино. Имение семьи Терещенко
Серый зимний день.
Небольшое кладбище. Богатые памятники. За кладбищем – усадьба, за нею парк. Голые деревья, десятки ворон на ветвях.
Закрытый гроб возле свежевырытой могилы – черные комья на белом снегу, машет кадилом священник.
Возле гроба две группы людей. В первой – богато одетые родственники покойного: зимние пальто с бобром, шубы, трости, кожаные перчатки. И вторая – победнее, похожая на фабричных и приказчиков. Платки, картузы, меховые треухи, полушубки собачьей шерсти. Бородачи в крестьянских зипунах.
Среди родственников выделяется высокая женщина со скорбным застывшим лицом. Рядом с ней – рослый юноша с открытым лбом, три девушки (явно дочери, если судить по внешнему сходству) разного возраста. Чуть позади вдовы стоят мужчины из семьи покойного – родные и двоюродные. Их тоже можно отличить по фамильным чертам.
Гудит басом священник. Кричат вороны.
Один приказчик в толпе тихо говорит другому.
– Вон тот, молодой… Видишь? Младший Терещенко, Мишка… Ему все досталось.
– Повезло, – отвечает второй с завистью в голосе. – Поперву дед помер, потом сразу и отец…
– Отец и не был тута вовсе, все у моря жил, оттого, что чахоткой болел. Там и скончался, земля ему пухом. Сюда его к дочке привезли, видишь – могила с ангелом? – первый понижает голос до еле слышного. – Деда Николу Артемьича – в Глухове, в церкви похоронили. А Ивана Николовича здесь – с тестем и дочкой рядом…
– Это что ж теперь? Молодой здесь будет жить?
– Не будет, – шепчет первый. – Зачем ему? Он студент и мильёнщик. Ему наше захолустье без надобности. У Терещенок, говорят, и в Киеве дома, и в Москве, и в самом Петербурге даже, возле самого царя…
– Возле царя? – удивляется второй. – Врут, поди ж…
– А может, и не врут.
– Может, – соглашается второй со вздохом. И повторяет:
– Повезло парню.
– Аминь! – басит священник, и оба приказчика торопливо крестятся вместе с толпой.
Богатый, красного дерева с позолоченными ручками, гроб опускается в яму.
Подходят и кидают горсти земли родичи. Мерзлые комья стучат по крышке.
Стоит рядом с матерью и сестрами семнадцатилетний Михаил Терещенко – губы плотно сжаты, глаза сухи, подбородок чуть поднят.
– Аминь!
Все снова крестятся и начинают отходить от могилы.
Вдова с детьми и братья покойного все еще стоят и смотрят, как насыпают могильный холм.
– Прощай, Иван… – говорит Елизавета Михайловна Терещенко.
Лицо ее по-прежнему неподвижно, но из угла глаза катится по щеке слеза.
Кричат вороны. Между низкими серыми облаками пробивается неяркое зимнее солнце.
Монако. 31 марта 1956 года
Терещенко идет по набережной, рассматривая яхты.
Оказавшись перед входом в казино «Монте-Карло», он останавливается, закладывает за спину руки и улыбается, словно встретил старого знакомого. Он даже делает несколько шагов по направлению к лестнице, но глядит на часы и поворачивает обратно. По набережной, несмотря на «не сезон» и достаточно раннее утро, уже едут машины – в основном дорогие, хотя на дороге есть и фургоны, и грузовички, везущие свежие продукты в рестораны и кафе. И вдруг навстречу Терещенко выплывает огромный старый лимузин – кабриолет, весь белый, сверкающий хромом, с летящей фигуркой на капоте.
Михаил Иванович замирает, не в силах оторвать от машины взгляд.
«Роллс-ройс» неторопливо проезжает мимо старика. Крыша опущена, а за рулем…
За рулем сидит молодой Терещенко во фраке, автомобильном шлеме и сдвинутых на лоб очках-консервах. Он катится мимо Михаила Ивановича, смотрит на него с прищуром – мешает солнце, сдвигает очки на глаза, переключает скорость, и «роллс-ройс», взревев мотором, срывается с места…
Франция. Лазурный берег. Июнь 1907 года
Залитая солнцем извилистая дорога в горах. Вечер. На склонах – зелень. Внизу – сверкающее море.
По дороге мчится длинный открытый автомобиль – это самый красивый автомобиль 1907 года – «роллс-ройс» «Серебряный призрак». За рулем лимузина – повзрослевший на четыре года со времени похорон отца Михаил Терещенко.
Он один в машине и едет очень быстро, значительно быстрее, чем позволяет узкая прибрежная дорога, но наслаждается скоростью и риском: он – превосходный водитель, это сквозит в каждом движении. На Терещенко смокинг, бабочка и шоферские очки-консервы, встречный ветер треплет его волосы.
Поворот, другой, третий… Летит из-под шин мелкий гравий покрытия.
Смеркается. За скалами и зеленью над самым морем видна россыпь огней.
Автомобиль уже в городе, мчится по горящей огнями набережной, сворачивает к величественному зданию с фонтанами и, проехав по подъездному каретному кругу, тормозит у парадной лестницы.
Монако. Казино в Монте-Карло. Июнь, 1907 год
Михаил входит в игровой зал.
Среди столов для баккары множество гостей – женщины в вечерних нарядах, мужчины в смокингах. Михаил выглядит очень молодым на их фоне, среди игроков практически нет людей его возраста. Он проходит через зал, где играют в карты – его интересует рулетка. Здесь тоже полно гостей, вьется над головами табачный дым, вращаются колеса, щелкают скачущие по кругу шарики.
За одним из игровых столов есть место.
Михаил садится напротив женщины в темно-лиловом костюме и шляпке с прозрачной вуалью, и они обмениваются улыбками. Дама играет по маленькой, перед ней небольшая горка фишек среднего достоинства.
Терещенко покупает фишки на пятьдесят тысяч франков.
– Надеетесь выиграть? – спрашивает дама с улыбкой.
Она похожа на итальянку, но говорит по-французски.
– Я выиграю, – отвечает Михаил, улыбаясь в ответ. – Сегодня особенный день.
– Я попробую угадать, – говорит дама. – Вы получили наследство?
– Нет…
– Ограбили банк?
– Нет, – смеется Михаил, с интересом поглядывая на женщину. – Давайте еще раз угадывайте, последний!
Она, несомненно, хороша, но явно немолода. Тридцать или за тридцать. Темные глаза, тонкий нос, яркие, умело накрашенные губы, рыжие волосы, убранные в модную прическу. На пальцах дорогие кольца, в ушах серьги с изумрудами, отделанный серебром и перламутром мундштук, в котором дымится турецкая сигарета.
– У вас день рождения!
– Признайтесь, вы знали!
– Нет, не знала! Просто вы выглядите, как юноша, получивший долгожданный подарок! Вы любите подарки?
– Обожаю!
– С днем рождения…
– Мишель, – представляется Михаил. – Мишель Терещенко.
– С днем рождения, Мишель!
Она берет с подноса бокал шампанского.
– Спасибо… – он глядит на женщину вопрошающе.
– Моник. Просто Моник.
– Спасибо, Моник.
Михаил тоже берет бокал у проходящего мимо официанта.
– И как вы собираетесь выиграть? – спрашивает Моник.
– Я буду ставить на две даты… 17 и 23, – отвечает Мишель, наклоняясь к столу.
Он делает ставки.
– По две тысячи франков на 17 и 23!
– Ставки приняты, месье! – подтверждает крупье.
– И что это за даты?