Страница 31 из 41
«За образец возьмем крупное поместье – такое, что являет собой отдельный маленький мир и само обеспечивает значительную часть своих потребностей. Как в таком поместье господский дом образует центральный пункт, так и здесь лечебница образует центр. […] Как там деревня примыкает к господскому дому, так и здесь маленькие сельские дома должны окружать лечебницу как места проживания выздоравливающих больных, гостей курорта, которые, собственно, не являются больными, и вступивших в колонию здоровых людей».
По Мёбиусу, колония должна «в известной степени стать преображенной версией сельской жизни». Исполненный презрения к обычному тогда курортному стилю, Мёбиус рисует скорее монастырский идеал: чисто мужское общество, сообщество спокойных индивидуалистов, без секса, без алкоголя, с трудом в качестве главного средства разнообразия. С отвращением он ссылается на заведения, в которых «перед каждым гостем в обед и вечером стоит бутылка вина». Этими словами Мёбиус мгновенно заслужил аплодисменты Огюста Фореля, заверявшего, что «постоянно борется с так называемыми заведениями для невротиков, которые являются ничем иным, как дорогими отелями для пьяниц». Мёбиус, чьи семейные корни восходили к Мартину Лютеру, совершенно открыто признавал, что именно «мысль о монастырях» была его путеводной нитью. «Действительно, если вообразить себе идею монастыря, то замечаешь, что он представляет собой идеальную лечебницу для нервнобольных». Бедность освобождает от всех забот, связанных с имуществом, послушание снимает «любую ответственность» и «в том же смысле благотворно» воздействует «целомудрие» – «поскольку исключаются все возбудители, затухает и влечение». Без сексуального воздержания «никогда и ни в коем случае не получится» обеспечить невротикам «настоящий покой». В этом пункте Мёбиус был анти-Фрейдом, даже если был вовсе не чужд фрейдовского мнения, что корни неврозов кроются в либидо. Монастырский идеал многократно встречается в идеях по лечению неврозов (см. примеч. 59).
Если считать, что вера, брак и семья – это источник жизненной силы, центральное ядро буржуазной идеологии, то удивляет, как сильно в иных речах сторонников нервных клиник прорывается враждебность к семье. Женщина уже не выступает полюсом покоя в жизненных бурях. Брату одного из пациентов Арвайлера, 25-летнего торговца из Рурского региона, ведущий врач Эренвалль заявляет открытым текстом:
«Больше всего ему [пациенту] хотелось бы быть свободным и холостым; брак подавляет его, он хотел бы освободиться от его оков. […] Поэтому во что бы то ни стало необходимо пощадить Вашего господина брата, насколько это вообще возможно, от переписки, и прежде всего не являться к нему с семейными сплетнями (sic!) и тому подобным. До чего довели Вашего господина брата различные семейные разногласия, вы даже представить себе не можете» (см. примеч. 60).
Прорывом в массовом движении нервных клиник считается открытие «Дома Шёнов» в Целендорфе под Берлином. Идейным толчком здесь послужил труд Мёбиуса о нервных клиниках, написанный в 1896 году. В 1897 году берлинский банкир Берль пожертвовал на учреждение заведения капитальный взнос в 100 тысяч рейхсмарок. В 1898 году было основано «Общество клиники для нервнобольных “Дом Шёнов”», и уже в конце 1899 года заведение было торжественно открыто – такой темп был примечательным даже в условиях тогдашнего Берлина (см. примеч. 61).
Реклама для привлечения инвестиций сделала нервные клиники открытой темой. Появились первые протесты, сомнения в пользе подобной филантропии. В 1898 году из-за «Дома Шёнов» в газете «Die Zukunft»[112] завязалась очень серьезная дискуссия, впервые показавшая, какие ответные реакции способен вызвать рост культуры нервозности. Берлинский невролог Альберт Эйленбург, один из главных представителей медицинской гильдии в борьбе с больничными кассами, высказал резкую неприязнь к нервным клиникам, хотя в свое время их защищал. Теперь в его голосе появились тревожные нотки, и внезапно зазвучали совершенно непривычные для дискурса нервов слова:
«Вместо непомерной симпатии, которую мы выказываем обременительному переизбытку живущих, но не нужных для жизни “неполноценных” и “нервозных”, вместо раздутых и сверхтревожных усилий лечить всех этих людей за счет государства или общества, желания осчастливить всех и каждого в различных заведениях, давайте лучше обратим взгляд в будущее и попытаемся выступить против роста и развития обстоятельств, угрожающих надолго подорвать тяжелыми хроническими болезнями силу нашего народа, применив мощные средства и меры, пусть даже нежеланные и непопулярные».
Удивительно, как тот самый Эйленбург, который несколькими годами позже, в 1905 году в одном из номеров «Gartenlaube»[113] при слове «нервозность» впадает в услужливый тон и беспокоится о том, что для «обессиленных неврастеников» не благотворна «атмосфера иных мест на Ривьере», в «Die Zukunft» отстаивает идеи жесткого социал-дарвинизма. Может быть, он хотел привлечь внимание к только набиравшей популярность газете. Вскоре он же опубликовал на ее колонках рассказы о маркизе де Саде и Леопольде фон Захер-Мазохе (см. примеч. 62). Но надо отдать должное «Die Zukunft» – в том же году Мёбиусу была предоставлена возможность ответить, и споры продолжились.
На торжественном открытии «Дома Шёнов» 3 декабря 1899 года выступил бранденбургский оберпрезидент Теобальд фон Бетман-Гольвег, будущий рейхсканцлер. Он сообщил, что в учреждении заведения принимал участие сам кайзер, – с приходом нового века отношение к неврологическим клиникам стало в высшей степени серьезным. Первое время заведение могло принимать до 80 пациентов, среднее время пребывания которых составляло около двух месяцев. В составе больных 1-е место занимали неврастеники. Затем заведение расширилось, в 1903 году одних неврастеников было уже 210 человек. «Бесплатных коек» было немного, тарифы ориентировались на предварительно рассчитанную себестоимость. В 1901 году 60 % пациентов оплачивали свое пребывание сами, за 30 % платили больничные кассы. Большинство составляли выходцы из среднего сословия. Но были и неврастеники из рабочего класса, именно здесь они впервые появились как ограниченная группа, доступная для медицинской статистики. Это включило в нервный дискурс новый элемент (см. примеч. 63).
Следующим учреждением имперского значения была лечебница Раземюле под Гёттингеном, торжественно открытая 29 сентября 1903 года и рассчитанная на 75 пациентов. И здесь весь процесс – от первой инициативы до открытия клиники – прошел быстро и беспрепятственно, акция была подхвачена и осуществлена на волне единого активного настроя. Основным двигателем здесь выступил психиатр из Гёттингена Август Крамер – человек, который, по словам одного биографа, «обладал исключительной силой убеждения и умел для исполнения своих планов пустить в ход все возможные службы без исключения». Правительство Ганновера он убедил в том, что возможности источников Раземюле еще далеко не исчерпаны функционирующими заведениями, и что неврологический санаторий станет самым прибыльным делом. В зажигательной речи перед парламентом Ганновера он объяснил, что лечебница совершенно необходима как превентивная мера для содержания неизлечимых психически больных, и что если ее не будет, то такие больные тяжким грузом лягут на плечи общества (см. примеч. 64).
Крупнейшей нервной клиникой кайзеровской Германии, не ориентированной на получение прибыли, стал Родербиркен близ Золингена, на окраине Бергского текстильного и металлургического региона. Это величественное заведение торжественно открылось в 1906 году и было рассчитано на 145 пациентов. Первая инициатива исходила из Бергского благотворительного общества, затем ход событий определяло тесно связанное с ним Земельное страховое общество (LVA) Рейнланда. Сходным образом учреждалось и расположенное неподалеку заведение для легочных больных Ронсдорф: просматривается связь различных инициатив по учреждению лечебниц и более глубокая подоплека гигиенического движения, которое в Рейнской области развернуло особенно активную деятельность. Заметен также немалый вклад государственных страховых учреждений. В остальном Родербиркен интересен высокой долей сотрудников из нижних слоев общества и тем, что это заведение, вопреки исходному плану народных нервных клиник, исходно предназначалось только для женщин. Лейтмотивом здесь было не столько содержание умалишенных, а как можно более дешевое и в то же время эффективное лечение выздоравливающих пациенток – в большинстве своем «нервозных» или «слабонервных». В неотложности и важности этой задачи сомнений не было. В 1903 году было основано спонсорское общество «Рейнское народное заведение для нервнобольных», куда вошли сливки рейнской экономической буржуазии, включая Круппа и Стиннеса. Даже из Йены от Цейса пришел взнос в размере 1000 марок. В Рейнской провинции неврологи и психиатры имели совместное общество, и оно также выступило в поддержку народной лечебницы. Немало психиатров чувствовали себя задавленными всей этой активностью, развитие неврологических клиник грозило сделать их существование еще более плачевным, отнимая у них более легких больных. Но в обществе подобные голоса отклика не находили. Уверенность в пользе и общем благе неврологических клиник господствовала тогда практически повсеместно.
112
Будущее (нем.). Выходила с 1872 по 1931 год как «Еженедельник о литературе, искусстве и жизни общества» (подзаголовок). Послужила ареной скандала вокруг гомосексуальных кругов в кайзеровском окружении (об этом см. далее).
113
Садовая беседка (нем.). Одно из популярнейших печатных изданий эпохи модерна, выходившее с перерывами с 1853 до 1982 года. Предтеча нового жанра иллюстрированного журнала для семейного чтения – так называемый семейный листок. Например, в Петербурге с 1859 по 1862 год выходил «Иллюстрированный семейный листок» (1862–1863 – «Иллюстрированный листок», затем «Иллюстрированная газета»).