Страница 5 из 16
Так ли должно действовать, так ли надо управлять людьми, для которых нет страха, нет преград, в душе которых только и было одно слово действовать, и с исступлением каким-то бешеным и отчаянием!»
Причины, по которым Муравьев-Апостол водил мятежные роты по небольшому сравнительно пространству, можно объяснить отдаленностью частей, на присоединение которых он мог рассчитывать, и, скорее всего, надеждой – о чем пишет Горбачевский, – что посланные против него войска откажутся стрелять по своим братьям-солдатам и у него будет возможность сообщить им о целях восстания – в частности, о радикальном сокращении срока солдатской службы.
Безоглядно решительный Сергей Иванович Муравьев-Апостол в сложившейся ситуации проявил совершенно на него не похожую растерянность и наивность. Он ведь помнил, что за несколько дней до черниговского мятежа давний и убежденный член всех трех тайных обществ – Союза спасения, Союза благоденствия и Южного общества – полковник Артамон Захарович Муравьев, некогда вызывавшийся на цареубийство, несмотря на уговоры Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов, отказался поднимать Ахтырский гусарский полк, которым командовал…
Это и многое другое свидетельствовало о психологическом надломе, который произошел у членов тайного общеетва, неожиданно оказавшихся перед роковым выбором.
Недаром радикал Пестель, готовый – на словах! – к истреблению всего августейшего семейства, незадолго до описываемых событий признавался своему другу и товарищу по заговору майору Николаю Ивановичу Лореру, что он, Пестель, замышляет открыться во всем императору Александру и просить его, обещая поддержку либерального офицерства, начать в России необходимые реформы. Лорер отговорил Пестеля от этого шага.
Недаром арестованный 13 декабря Пестель, когда с ним сумел увидеться генерал Волконский, отказался дать сигнал к восстанию, ибо осознал безнадежность этой неподготовленной попытки.
Психологическую атмосферу, царившую в эти дни в верхах тайного общества, выразительно описал тот же майор Лорер: «Всю ночь мы жгли письма и бумаги Пестеля. Возвратившись к себе, я занялся и у себя тем же и для верности сжег все, что у меня было писанного. Хранители „Русской правды“ уехали, а мы стали ждать развязки… Пришло повеление 2-й армии присягнуть на верность службы цесаревичу Константину Павловичу, что и было выполнено по полкам. Как теперь вижу Пестеля, мрачного, сериозного, со сложенными перстами поднятой руки… Мог ли я предположить тогда, что в последний раз вижу его перед фронтом и что вскоре и совсем мы с ним расстанемся? В этот день все после присяги обедали у Пестеля, и обед прошел грустно, молчаливо, да и было отчего. На нас тяготела страшная неизвестность…
Великий князь Константин Павлович. Гравюра с оригинала П.-Р. Виньерона. 1810-е гг.
Вечером, по обыкновению, мы остались одни и сидели в кабинете. В зале не было огня… Вдруг, вовсе неожиданно, на пороге темной комнаты обрисовалась фигура военного штаб-офицера, который подал Пестелю небольшую записочку, карандашом написанную:
„Общество открыто. Если будет арестован хоть один член, я начинаю дело. С. Муравьев-Апостол“.
Стало быть, дело наше начало разыгрываться. Легко себе представить, как мы провели эту ночь.
На другой день мы узнали, что общество открыто через донос Майбороды….Предчувствия мои сбылись».
Все они безропотно пошли на заклание. Все, кроме Сергея Муравьева-Апостола и нескольких офицеров его полка, – членов Общества соединенных славян.
Вспомним Горбачевского…
Всеподданнейший доклад аудиториатского департамента от 10-го июля 1826 г.
Его императорскому величеству.
Аудиториатского Департамента
Черниговского пехотного полка штабс-капитаны Маевский и барон Соловьев, порутчики Сизиневский и Петин, подпорутчики: Быстрицкий, Войниловичь, Рыбаковский и Кондырев, прапорщики: князь Мещерский, Апостол-Кегичь, Белелюбский и Мозалевский, переведенный из того полка в Александрийский гусарский полк Порутчик Сухинов и 17-го егерского полка подпорутник Молчанов, по приказу главнокомандующего 1-ю армиею, генерала от инфантерии графа Сакена, отданному 28 генваря и по предписаниям, последовавшим от него 26 февраля и 25 марта сего 1826 года, преданы военному суду, из них барон Соловьев, Быстрицкий, Мозалевский и Сухинов закованными в кандалах, а прочие арестованными, за участие их в произведенном в том полку подполковником Сергеем Муравьевым-Апостолом возмущении.
По суду же открылось:
Бывший командир Черниговского пехотного полка подполковник, что ныне полковник, Гебель 26 декабря 1825 года в три часа пополуночи получил от приехавших к нему в г. Васильков двух жандармских офицеров, порутчика Несмеянова и прапорщика Скокова, секретное повеление начальника главного штаба 1-й армии генерал-адъютанта барона Толя, об арестовании, по высочайшему повелению, подполковника того полка Сергея Муравьева-Апостола, который пред тем за два дня был отпущен Гебелем в корпусную квартиру в г. Житомир, уехал туда вместе с братом своим отставным подполковником Матвеем Муравьевым; а как те же жандармские офицеры предъявили Гебелю повеление об арестовании сего отставного подполковника Муравьева, то Гебель и жандармские офицеры, отправясь в квартиру Муравьевых, застали там подпорутчика Полтавского пехотного полка Бестужева-Рюмина и разжалованного из полковников в рядовые Башмакова, при чем обыскав квартиру Муравьевых взяли к себе и запечатали все найденные в оной бумаги, письма и разные книги Муравьевых, потом для отыскания самих их того же 26 декабря поутру уехали полковник Гебель и жандармские офицеры в город Житомир; но когда они не нашли там Муравьевых-Апостолов, то осведомляясь куда они из Житомира уехали, где потом останавливались и переменяли лошадей, и продолжая путь вслед за ними из местечка Любар по Бердичевской дороге, съехались у корчмы с жандармским порутчиком Лангом, посланным от корпусного командира, генерал-лейтенанта Рота, для отыскания подпорутчика Бестужева-Рюмина, о коем в Бердичеве хозяин квартиры его сказал, что уехал он в Любар; когда же полковник Гебель и бывшие с ним два жандармские офицера уверили Ланга, что в Любаре нет Бестужева, Ланг вместе с ними прибыл в Бердичев, где Гебель узнал, что Муравьевы-Апостолы отправились, ночью на 28 число декабря в местечко Паволочь, и предположив следовать туда с одним только порутчиком Лангом, послал прочих бывших с ними жандармских офицеров в разные места для отыскания Муравьевых-Апостолов, по прибытии в Паволочь того 28 числа полковник Гебель и порутчик Ланг, осведомясь, что Муравьевы-Апостолы проехали по дороге к местечку Фастову, отправились туда, но в продолжении пути остановились в селении Трилесах кормить лошадей и, желая по тогдашнему холодному времени обогреться, пошли в квартиру бывшего командиром в 5-ой мушкетерской роте Черниговского пехотного полка, порутчика Кузмина, которого тогда не было в оной, и лишь только Гебель и Ланг вошли с огнем в ту квартиру Кузмина, как увидели там подполковника Сергея Муравьева-Апостола, стоявшего посреди комнаты совсем одетого, что было в 4 часа с полуночи, а после того нашли в другой комнате лежавшего на кровати и брата его отставного подполковника Матвея Муравьева, почему Гебель поставя у дверей внутри комнаты бывшего с ним жандармского унтер-офицера, и призвав фельдфебеля 5 мушкетерской роты Шутова приказал ему нарядить в караул 12 человек рядовых и поставить из них трех у окон с улицы, а четвертого у дверей комнат в сенях, остальных же 8 человек, в кухне, подтвердив всем им, чтоб они караулили Муравьевых, после сего Гебель возвратясь в комнаты к Муравьевым объявил им высочайше повеленный арест, и узнав от денщика порутчика Кузмина, что Бестужев-Рюмин куда-то поехал с вечера, и что приказано ему от Муравьевых возвратиться в Трилесы непременно с рассветом, решился, обеспеча себя достаточным караулом, дождаться Бестужева, чтобы всех их взять вместе; между тем по рассвете 29 декабря приехали туда, первоначально порутчик Кузмин, и Щипилло, потом вскоре штабс-капитан барон Соловьев и порутчик Сухинов, сей приезд их в необыкновенное время подал повод полковнику Гебелю к сильному подозрению в каком-либо злонамерении; а потому он послал порутчика Ланга узнать, готовы ли лошади; но лишь только Ланг отворя дверь хотел войти в избу, где были караульные солдаты, как вдруг порутчик Щипилла, повстречавшись с Лангом и схватя солдатское ружье, около дверей стоявшее, намерен был пронзить Ланга штыком, говоря: «Этого первого надо убить», при чем находился и Сухинов, однако Ланг ушел в избу и держал за дверь до тех пор, пока Щипилла не отстал от оной; после чего Ланг вышел из избы на двор, где Сухинов, увидя Ланга и подойдя к нему сказал, что он будет спасать его жизнь, не говоря же ничего о Гебеле и Муравьевых, Сухинов отвел Ланга в дом священника, прося его скрыть Ланга от опасности; между тем полковник Гебель прийдя в кухню лично отдавал, приказание караульным «в случае сопротивления Муравьевых колоть их как важнейших преступников» и не успел еще кончить сего приказания, как вдруг за Гебелем вошли в кухню барон Соловьев, Кузмин, Щипилла и Сухинов и спрашивали у него: за что Муравьевы арестуются; на сие Гебель отвечал, что знать о том не их дело, а Щипилло закричав на Гебеля: «Ты варвар хочешь погубить Муравьевых» и схватив из рук у одного из стоявших там караульных ружье, пробил Гебелю штыком грудь, потом Соловьев, Кузмин и Сухинов взялись также за ружья, и хотя Гебель закричал на караульных солдат, чтобы их кололи, однако ж солдаты не исполнив того остались в виде посторонних зрителей; после Щипилла, барон Соловьев, Кузмин и Сухинов, как видно из объяснения полковника Гебеля, бросились колоть его штыками, а он обороняясь сколько было сил и возможности выскочил из кухни на двор, но был настигнут ими, равно и выбежавшими из покоев Муравьевыми, из коих старший нанес Гебелю штыком сильную рану в живот, а прочие кололи его; он, Гебель, вырвавшись от них бежал, однако был преследован Щипиллою, который переломил Гебелю стволом правую руку между кистью и локтем и нанес несколько ударов и сильную в голову рану штыком, при чем Гебель в жару бросившись на Щипиллу вышиб у него ружье и побежал к корчме; в сие время погнались все они за Гебелем, который, немного прежде их прибежав к корчме, упал в стоявшие там порожние сани, в коих были упряжены пара крестьянских лошадей, И не чувствуя в переломленной руке боли, погнал тех лошадей по дороге; порутчик же Сухинов, преследуя Гебеля верхом на лошади и не слезая с оной, поворотил бывших у Гебеля лошадей назад, но вскоре повстречавшийся с ними на дороге рядовой 5 мушкетерской роты вскочил в сани и узнав от Гебеля кто он; привез его, по приказанию его, к корчме, несмотря на все запрещения и угрозы Сухинова, приказывавшего Иванову везти Гебеля на ротный двор, потом Иванов доставил Гебеля в господский дом, а оттуда степью в селение Снятинку в 1-ю гренадерскую роту к капитану Козлову.