Аптекарь

– А скажите мне, пан Мартин, эта гуморальная теория, которая пришла к нам из античности, еще актуальна там, на Западе?

Я предложил ему сесть в кресло и засомневался, могу ли ответить то, что думаю, но он тут же добавил:

– Видите ли, я, конечно, сильно отошел от современной науки, но имею свои определенные взгляды на ту или иную теорию, сопоставляя ее со своей практикой. И скажу вам, что практика моя дает большие основания для сомнений. Ведь все идет хорошо, пока жизненные соки мирно сосуществуют друг с другом в состоянии равновесия: каждый из них в определенной степени соответствует постоянным телесным функциям – пищеварению, питанию, живучести и выведению стула. Болезнь возникает, когда один из гуморов накапливается или, наоборот, исчерпывается. Например, при слишком жирном питании тело начинает вырабатывать слишком много крови, приводя к «кровяным проблемам» или же к давлению и, соответственно, к лихорадке. Как следствие – кровотечение, паралич или сердечный приступ. Недостаток крови или плохая кровь вызывают ослабление жизненных сил, кровотечение при ранении – обморок или смерть. Та же логика работает и в отношении других гуморов. Но когда у нас начинают лечить ту или иную болезнь, каждая из которых имеет свою символическую окраску, травами соответствующей расцветки, я начинаю смотреть на это, как на шарлатанство.

– То есть, когда лечат желтуху желтым зельем, а кровяное давление – красным?

– Именно так. К этим средствам добавляется и магия чисел, определяющая благоприятное или опасное время суток, день, месяц или год. Она играет на симметрии цифр: чтобы вылечиться от головокружений, нужно трижды пробежать через поле льна. Лихорадка пройдет, если девять дней подряд поститься и съедать по девять листьев шалфея. Леча от желтухи, поят отваром из воды девяти волн с девятью речными камешками. Важную роль играет также сочетание цифр и цветов: чтобы прошла ангина, нужно девять раз обернуть вокруг горла красный шарф. А наш постоянный страх, в котором мы живем и от которого не можем избавиться, – язва? Существует убеждение, что результатом инфекции является постоянная материя, которая может передаваться через прикосновение и сближение, а также из-за проникновения разлитого в воздухе яда, который люди могут вдохнуть или вобрать порами кожи. Одни говорят, что это такое семечко, которое в организме дает роковой урожай, другие – что это невидимый ядовитый зверек с необычайной силой размножения. Поэтому лечат язву приложением сушеных лягушек, собачьих легких и вскрытых голубей, которые должны вытягивать из больного влагу.

– Знаете, на Западе тоже встречаются адепты такого лечения. Здесь все зависит от степени суеверия владыки той или иной страны. Насколько он позволяет науке двигаться вперед. Ричард Напьер, английский пастор и врач, врачевал с помощью религии: он молился об исцелении своих пациентов. В дополнение обеспечивал их магическими образками и оберегами, которые они должны были носить для защиты «от злых духов, фей и колдовства». Есть врачи, которые утверждают, что здоровье зависит от привычки регулярно менять рубашку, каждое утро принимать таблетки из терпентина и, конечно, носить на шее в качестве амулета заячью лапку.

– У нас еще и не такое услышите. Якуб Нигель, один из тех, что вас экзаменовали, среди своих рецептов пропагандирует следующий: больной должен отварить яйца в собственной моче, затем закопать их в муравейнике, и когда муравьи их съедят, болезнь пройдет. При коклюше надо выйти на берег реки и смотреть на ее течение. Болезнь пойдет вслед за ним. А сколько легковерных хаживают на похороны совершенно чужих им людей! И все ради чего! Чтобы прикоснуться к покойнику, благодаря чему болезнь покинет живое тело, перейдя в мертвое. У помоста или виселицы толпятся матери с больными детьми, чтобы те притронулись к трупу. Эпилептики ловят ртом брызги крови казненного. О-о, вы увидите здесь еще много интересного. Но бороться с этим бесполезно. Приходится закрывать на все это глаза и делать свое дело.

– Я к этому готов, – сказал я. – Но, знаете ли, касательно этих гуморов… сколько я не исследовал трупы, ни разу не видел ни флегмы, ни желтой или черной желчи, ни духа жизни. Все эти греческие фантазии мало что нам объясняют.

– Некоторым для медицинской практики вообще не надо никаких знаний. Вы еще не знакомы с нашим городским палачом? В связи с вашей должностью вы вынуждены будете и с ним общаться. Так вот – он тоже занимается медициной. В конце концов, это у палачей уже стало традицией. Он имеет исключительное право на то, чтобы взять себе отрубленную голову.

– Зачем она ему?

– О, у такой головы немало лечебных функций. Сначала ее нужно положить в муравейник, пока муравьи совершенно ее не очистят, а затем спрятать в подвале, где царит сырость, и ждать, пока она слегка не порастет мхом. Этот мох палач собирает и продает. Многие верят, что он лечит от различных недугов. А вы наведывались в другие наши аптеки?

– Нет, а надо было?

– Конечно, надо. Ведь ваша аптека – не типичная. В образцовой аптеке должно быть так называемое мумие, точнее, менструальная жидкость умершей женщины, маринованное человеческое мясо, человеческий жир, мох, выросший на черепе покойника, а также наливка на костях. Эти аптекари являются постоянными клиентами палача, он их обеспечивает всеми упомянутыми ингредиентами.

– Ну, это мне известно. Видел не раз в немецких землях, где издан был указ, чтобы фармацевты держали у себя под рукой не менее двадцати трех различных частей человеческого тела.

Говоря это, я обратил внимание на шпагу доктора и спросил:

– Вам тоже больше нравятся шпаги, а не сабли, как большинству шляхты? Судя по ножнам, там настоящая толедская сталь?

– А-а, да-да, – оживился доктор. – Это еще моя юношеская забава, но я не расстаюсь с ней никогда. И не раз она меня спасала. Сабля хороша для всадников, а я предпочитаю не подниматься слишком высоко над землей. А вы, я вижу, знаток?

Я снял со стены свою шпагу и, вынув из ножен, подал доктору.

– О-о! – не сдержал своего восхищения тот. – Это лезвие знаменитого оружейника Томаса д’Альяла. Я узнал его клеймо. Замечательная вещь.

– При случае хотел бы спросить, не посоветуете ли мне какого-нибудь учителя фехтования? Есть такие здесь, во Львове?

– Да-да. И не один. Только это у нас называется не фехтованием, а шермеркой. Но у вас уже есть практика?

– Да, конечно. Довелось немного повоевать, но с тех пор как у меня повреждена нога, я ограничен в маневре. Поэтому хотелось бы усовершенствовать шермерку – я правильно выражаюсь? – не слишком прыгая.

– Прекрасно. Я познакомлю вас с мастером Аланом Рамзеем. Он из Шкоции. Здесь у нас есть целая Шкоцкая улица, где живут тамошние купцы. А у Рамзея есть своя школа шермерки. К нему приезжают и из других городов, или он порой выезжает, когда в его учении нуждается слишком уж большая шишка. А знаете, – доктор поднялся, собираясь уходить, – я вас приглашу на наши посиделки. Мы собираемся время от времени в шинке «Под Тремя Крюками». Такая, знаете ли, своя компания. Ведь со временем друзей надо выбирать, как оружие. Там будет также и Рамзей. А еще лицо, вам знакомое, – доктор Калькбреннер. Его несколько демонизируют, но в целом – интересная персона.

– Однако он не был среди тех, кто принимает экзамены.

– Нет-нет, он слишком независим. Поэтому в магистрате его не любят. Зато он делает то, чего не делают другие. А именно – трепанацию черепа. О других его революционных шагах в хирургии распространяться не буду, потому что все это нелегально и тайно.

– О нем рассказывают, что он знаком с дьяволом. Что дало основание для таких слухов?

– Народ у нас суеверный, как, впрочем, много где. Где-то в Андалузии Калькбреннера уже сожгли бы. Он прибыл во Львов вместе с вами, но успел захватить воображение здешних легковерных. О вас, по крайней мере, он отзывался очень положительно.