Бочаров Ручей

А я вот проснулся, и не ищу пистолетика. Я ищу книжку, которую купил пару дней назад. Сегодня в моем южном распорядке - день расслабленного чтения. Никаких экскурсий и восхождений, хватит, натерпелся. Супруга, думаю, со мной согласна, потому как отказывается открывать глаза, и я ищу книгу предельно осторожно, стараясь не шуршать вещами.

В уличный книжный киоск я заглянул лишь один раз, где-то в районе пешеходного моста через реку, но понял, что сделал это зря. Киоск по форме и внешнему виду напоминал круглую тумбу для афиш и был размером едва ли больше. Продавец, женщина, сидела на стульчике в его центре, а книги стояли стопками от пола до потолка. Каждая стопка - почти три метра высотой. На верхотуре - какие-то иностранные авторы, я там даже буквы на торцах переплетов не мог толком рассмотреть. Прямо перед глазами - женское обаяние современной российской прозы: Устинова, Толстая, Рубина. На уровне пояса и ниже: мужицкая сила художественного творчества: Быков, Пелевин, Прилепин. В самом низу, у подошвы моих кроссовок, в стопке оказались классики: Чехов и Тургенев.

Я уж было хотел встать на четвереньки, чтобы проползти вдоль каждой стопки все 360 градусов круглого пола и осмотреть "нижние чины" русской литературы, как продавец сделала мне замечание с табуретки:

- Вы кого хотите найти конкретно?

- "Воскресение" Льва Николаевича.

- Нет "Воскресения".

Если "Воскресения" нет, зачем я буду кланяться и ползать? Ушел и больше ни в один подобный киоск не заходил. До сих пор ломаю голову, а если бы я захотел купить томик Гоголя, она как бы его вытаскивала из подножия вертикальной книжной колонны весом килограммов сто?

Но однажды мы гуляли по улице Роз, в городе Сочи есть улица с таким названием, и это одна из самых прекрасных улиц города, хотя и застроена почти исключительно пятиэтажками имени Никиты Хрущева, и нам попался на глаза обычный книжный магазин на первом этаже нарядного дома, покрашенного колером розового цвета.

Супруга зашла в него первой, а я остался на улице: она выбирает книги долго, я успею посидеть, поглазеть, поразмышлять над чем-нибудь. Она знает, что размышлять я могу тоже долго, не менее долго, чем она бродит в воскресный день по торговым центрам среди книг и шмоток. Бывает, в будние дни, придя на свое рабочее место к станку - роялю в кабинете колледжа искусств, спрашивает меня по телефону: что делаешь? Отвечаю: размышляю. Звонит в обед, что делаешь? Размышляю. Вечером, перед тем, как уходить с работы, звонит в третий раз: закончил размышлять? Нет. Она вздыхает в трубку и говорит голосом с нотками усталой зависти: хорошо вам, мужчинам, вы можете размышлять бесконечно.

Только я у магазина на лавочке начал настраивать свой станок на размыслительный тон, супруга зовет меня с крыльца магазина: "Заходи, тут есть, что ты ищешь".

В магазине она, вспомнив о моем "половом" влечении к русской классике в круглой тумбе, сразу спросила продавцов: нет ли в продаже произведений Льва Толстого? Есть. И "Воскресение" есть? На складе - есть. Супруга побежала звать супруга.

Продавцы, две женщины в синих халатиках, увидели меня, засмеялись: "Мы думали-гадали, зачем такой красивой покупательнице понадобился бородатый Толстой? Теперь понятно".

И пошли на склад за "Воскресением".

Почему мне так хотелось в Сочи найти и прочитать именно это произведение "матерого человечища"?

Во-первых, один французский культуролог сказал недавно такую "научную глупость": роман "Воскресение" - лучшее произведение мировой литературы всех времен и народов".

Во-вторых, один американский культуролог признался, что если кто-то хочет понять Россию, как дореволюционную, так и современную, должен непременно прочитать именно это его произведение, написанное им в конце жизни. "Война и мир" - это батальный эпос, "Анна Каренина" - психологическая любовная драма, а вот "Воскресение" - это духовная изнанка всех поступков думающего человека в России.

В-третьих, я читал "Воскресение", когда мне было двенадцать лет. В этом возрасте я читал в поселковой библиотеке все книги подряд и не помню сейчас ни строчки из прочитанного. Иллюстрацию помню: лежит дядя на кровати и курит пахитоску. Вот, слово пахитоска запомнил, означающее в девятнадцатом веке папиросу. Сюжет, действие, герои - всё выветрилось из головы, остался лишь общий смысл книги, о котором мне говорили в университете: князь Нехлюдов увидел в суде девушку, обреченную на каторгу, и, как бы сейчас сказали, "вспомнил всё". Саму книгу в университете я не открывал: а зачем, я же её читал.

Между прочим, все книги, что вы читали в детстве, надо обязательно перечитать, включая сказки. Особенно, истории про Незнайку, Чиполлино и Буратино. Помните фразу "Еще не рассвело, а в стране дураков уже приступили к работе"? Думаете, такая страна с "золотым ключиком" существует только в сказках? Детских книг не бывает, их писали взрослые люди, а значит, они писали то, что думали, замаскировав свои мысли под сказочки для детей.

В Сочи, когда бродил по городским улочкам и паркам, я тоже вспомнил "всё". Молодость, прежде всего. Как приезжал сюда неоднократно, будучи руководителем туристических групп по линии комсомола, как отдыхали всей семьей в пансионате нефтяников, как провел три ночи в дощаном сарае, когда приехал в этот город на велосипеде из Симферополя - какое это было тогда счастье, в молодости. Дай мне кучу денег, посели меня в лучший номер "Хаята", окружи меня многочисленной прислугой - нет, господа, мне не испытать то чувство уюта, покоя и тепла, как тогда, на досках без матраса - в молодости.

Кого совратил я и с кем встречусь на суде? Есть причины, чтобы взять в руки книгу и узнать, почему князь Нехлюдов лежал на кровати и курил пахитоску.

Супруга тоже себе купила книгу - "Кафка на пляже". Я прочитал название - вполне по сочинской тематике, думаю. Кто автор? Харуки Мураками. Эге, мелькнула мысль, вряд ли этот японский писатель будет ласкать женскую душу негой романтических чувств. Самураи - они же людоеды, и женам изменяли все до одного. Послушаю, что скажет, когда прочтет. Может, и я возьмусь за этого Кафку с далеких островов.

В тот же вечер супруга приступила к чтению, а я свою не открывал: ждал утра, свободного от рассвета до полудня. Не могу читать хорошую книжку урывками и на бегу. Мне нужны рядом с книгой бокал чая, сигареты, очки, бумага для записей, ручка, карандаш для пометок - целый набор предметов, а значит, большой стол и чайник с розеткой неподалеку.

- Тут про тебя есть, - говорит супруга, оторвав взгляд от страницы в начале японской книжки.

- Что про меня?

- Герой один может с кошками разговаривать.

- Что за герой?

- Деревенский дурачок, слабоумный.

- Понятно.

Не возражаю и не обижаюсь. Наш писатель тоже своего лучшего героя идиотом называл. Кстати, я действительно разговариваю с кошками. Приходит, например, на дачу ко мне какой-нибудь незнакомый тощий котяра, сидит у забора, оценивает, прогонят его или отреагируют на визит миролюбиво. Вижу, что котяра явился не из простого любопытства. "Что, -говорю ему, - небось, пожрал бы?". Он отвечает: "Пожрал бы, если бы ты дал". "Ладно, сейчас принесу, - даю котяре надежду и ухожу в дом для того, чтобы отрезать кусок колбасы или зачерпнуть в ложку сметаны. Супруга, если заметит это мое движение к холодильнику, спрашивает, опять кошкам? А просто хлеба нельзя дать? Я стараюсь быстрее покинуть кухонную зону и возвращаюсь к хвостатому гостю. Он, обычно, отбегает от меня, но недалеко, метра на три. На, говорю, перекуси, и ухожу, чтобы не смущать пугливого незнакомца.

Кто-то перекусит и больше не возвращается, кто-то потом регулярно приходит, чтобы "поговорить". Каждый год - новая компания желающих общаться. Коты, как правило, к следующим выходным дням находят своих хозяев и потом заходят в гости очень редко. А кошки, да еще беременные или с котятами, те предпочитают у меня обосноваться сразу и основательно.