Демоны прошлой жизни

Опорный пункт полиции располагался в одном из двухэтажных четырехквартирных домиков. Одну из квартир на первом этаже передали для нужд органов охраны правопорядка, квартирку над ней выделили для проживания участкового. Участковых было двое: один занимался непосредственно Ветрогонском, а второй мотался по остальной территории части муниципального образования, в которое входили три деревушки: Кошкино, Обочинка и Лапоть. Жители Лаптя долгие годы боролись за переименование своей деревни и даже пару раз пытались перекрыть трассу в знак протеста. Эта акция прошла почти незаметно ввиду немногочисленности исконного населения Лаптя, а также из-за того, что это немногочисленное население постоянно трудилось, не имея времени на митинги и забастовки. Дело в том, что в Лапте гнали самогон. И причем делали это с любовью и со знанием дела. Продукция лапотников отличалась высочайшим качеством и была чрезвычайно востребована не только жителями Сити, но и за пределами города. Что говорить, если даже в «Вертолете» завсегдатаи всегда заказывали рюмку-другую граппы из Лаптя. Рецепт виноградной водки деревенские бережно хранили, выведать эту тайну никому не удавалось ни подкупом, ни угрозами, ни физическим воздействием. А лапотники, несмотря на врожденное пренебрежение к протестным акциям, были народом сплоченным и, если требовалось противостоять слишком любопытным, выходили все, включая баб, которые хватали в руки все, что попадало: дубины, колья, топоры, вилы и прочий садовый инвентарь…

Так что в бытовом общении с ними на рынке или в магазине жители Сити или Станицы не рисковали называть их родину Лаптем, а называли деревню просто Самогоновкой, что гордому народу нравилось значительно больше. А потому они, требуя сменить название, предлагали именно это, уже укоренившееся в округе. Но такое название не нравилось высокому областному начальству, которое, очевидно, продукцию лапотников не пробовало. Так что топономическая комиссия никак не хотела согласиться на переименование.

В первый раз, оказавшись в универсаме «Нью-сити», молодой участковый Паша Кудеяров удивился тому, что очередь была только к одной кассе, хотя работали три. У двух других стояли несколько женщин с грустными мужьями. А в очереди, растянувшейся на десяток метров, переговаривались и скалились мужчины всех возрастов. Дело в том, что за кассой сидела девушка с пышными, рассыпавшимися по плечам волосами. Девушка злилась оттого, что приходилось работать больше остальных. Злилась, огрызалась, отвечая на заигрывания мужиков, но продолжала улыбаться при этом.

Кудеяров, взяв то, что ему было нужно, направился к свободным кассам, но потом почему-то свернул и тоже встал в очередь. Девушка работала быстро, но мужики не спешили.

Когда подошла его очередь, Паша внезапно понял, как глупо он выглядит: давно бы уже к дому шел, а теперь, поддавшись стадному чувству, стоит здесь перед этой девушкой растерянный. Тем более что она понимает, почему он здесь и на что рассчитывает.

Но девушка была красивой.

– Я ваш новый участковый, – представился тогда Пашка.

– А старого куда дели? – спросила кассирша, не глядя на Кудеярова.

– На пенсию отправили, – объяснил он.

– Так не старый вроде, – продолжала щелкать по кнопкам кассы девушка.

– Так Венька теперь прочно в Лапте сидит, – весело подтвердил стоявший рядом человек в плаще, надетом на белую майку. – Нашел там себе кралю.

– Во повезло мужику! – отозвался восторженный голос. – А кого нашел-то?

Павел стал расплачиваться, а заодно положил визитную карточку.

– Здесь мои телефоны: служебный и мобильный. Звоните, если что.

Девушка молча тряхнула головой, и русые волосы почти полностью скрыли ее лицо.

А вокруг шло обсуждение.

– Теперь, выходит, наш бывший участковый будет всю Самогоновку крышевать? Так они еще, эти гады, цены взвинтят! Как теперь жить?!

– Не, мужики, лапотники прочно под Ашимовым сидят. Он и заказы им дает, а потом, кто рынок в Сити держит? Ашимов. А с ним ссориться не с руки. Но Вене, конечно, повезло: шикарное бухло на халяву до конца жизни будет.

– Только жизнь короткой окажется, – подала голос кассирша и только после этого посмотрела на Кудеярова.

На груди у девушки был бейджик «Карина Сорокина».

– Красивая была девка! – сказал Францев, заходя в свою квартирку, в которой когда-то жил и Павел. – Пожалуй, сама красивая в Ветрогорске, – добавил он, закрывая дверь. – Неужели не помнишь ее? Не поверю.

– Помню, конечно, просто пять лет прошло с того времени.

– Пять лет не срок, – покачал головой участковый, доставая мобильник и набирая номер. – Хотя ты сейчас в следственном комитете; уже майор. Как там у вас – майор юстиции?

Кудеяров кивнул.

Николай посмотрел на набранный им номер и прижал аппаратик к уху.

– Никогда бы не поверил, что за пять лет может случиться такой взлет…

Ему ответили, и потому Францев сказал в трубку:

– Алена Сорокина? Это ваш участковый. Давай дуй ко мне быстро. Сама знаешь, по какому вопросу. Давай, давай. Это в твоих интересах, а с дочкой ничего твоей не случится. Четырнадцать лет уж девке…. Сама домой придет – не заблудится. Короче, жду. Тут у меня большой начальник из следственного комитета… Ты поняла? Молодец.

Участковый вернул мобильник в карман и посмотрел на Павла, а потом переступил порог комнаты.

– Надо же – майор юстиции за пять лет. А вот я майора получил через пятнадцать лет выслуги. Пятнадцать лет опером в уголовке отмантулил, чтобы заслужить большую звездочку. А теперь снова капитан и, судя по всему, до пенсии участковым здесь проторчу. Если майора снова дадут, что вряд ли, то мне с того никакой радости – разве что тыщонку к пенсии прибавят. Проходи в комнату. И посмотри, как я тут все обустроил.

На самом деле перемен было немного. Только обои другие, другой диван, платяной шкаф, занавески на окнах новые, но такие же бесцветные, как и при Кудеярове.

– Ты в курсе, как я понимаю… – продолжал Францев. – Наверняка известили, как подставили меня. А что делать, когда жена дома всю плешь проела, что сутками не видит меня, что денег нет, а ей хочется жить как все, новые сапоги или платья покупать? Нам тогда платили сам знаешь как. А тут при обыске эта пачка пятитысячных. Сам не знаю, как в карман ее сунул. Потом сказал, что машинально, но все равно не поверили. Ну ладно, что хоть в полиции оставили. Одна радость, что жена сразу на развод подала.

– Один теперь живешь? – поинтересовался Павел.

– Не всегда, – уклончиво ответил участковый и тут же сменил тему: – Как, на твой взгляд, очень изменился Ветрогорск?

– Очень. При мне здесь иномарок почти не было. Разве что у Ашимова, Романова, Друяна… И, разумеется, у Васи Кулька со товарищи.

– И не говори. Раньше к рынку подходишь – там в основном «Жигули», а теперь сплошь иномарки. Есть, разумеется, старенькие, но и такие встречаются, я тебе скажу! Хорошо стал жить народ. Попритерся к новым условиям. Всякие бизнесы пооткрывали, кто на рынке стоит – не запросто так, конечно, кто еще как-то крутится. Ты такого ухаря Шишова помнишь?

– Фамилия знакомая. Был такой ханыжного вида. На него соседи жалобы писали.

– Так он и теперь такой же. Только надыбал где-то «Газель» – развалюху. Ну и развозит: кому мебель из магазина подвезет, кому картошку. Дрова из леса на «Газели» привозит и продает. А в прошлом году посадил жену в кабину, и смотались они в Карелию. В прошлом июне. Грибов здесь еще не было. А он притаранил целый свой фургончик белых грибов. Встали с женой на рынке и как начали продавать все это! Кучка – триста рублей. Народ тучей налетел. Так Шишовы до пятисот цену подняли. И все равно ведрами у них, корзинами все расхватали. За день машина пустая стала. А у Шишовых тонна этих грибов, если не больше, была. А люди наши набрали этих белых, замариновали, по банкам раскатали и сами осенью на тот же рынок вынесли. Одна баночка на полкило – пятьсот рублей. Влет уходило. Грубо говоря, трехсотпроцентная прибыль, не считая затрат на тару и маринад. На Западе разве такое бывает, чтобы за полгода так обернуться? Или возьмем…