Звенья цепи

Идет инок, райский щебет птиц певчих слушает. На душе легко и спокойно. Тропка под ногами бежит, жаркий ветерок лицо овевает, в травах духмяных прячется. Макушка лета, седьмое июля – Рождество Иоанна Крестителя, великого Предтечи, возвестившего явление Сына Божьего во плоти и крестившего Его в Иордане. Надобно успеть вернуться к заутрене, помочь Паисию в праздничной службе. Будет много прихожан и приезжих мирян с дарами. Варфоломей ускорил шаг.

Повернул, огибая дикие кусты боярышника, и резко остановился, не веря своим глазам. Возле покосившегося плетня в растерзанной грязной исподнице с обнаженным окровавленным плечом, среди зарослей мальвы и лопухов лежала молодая женщина с клубками репейника в спутанных волосах. Он сразу узнал Светлану, ту милую и дорогую для него девочку, с которой в далекой юности был у них краткий замечательный роман. Ведь совсем недавно, два дня назад встретил ее с теткой. Понял, что она не признала его, пошел дальше, с улыбкой вспоминая те далекие чудные дни.

И вот она здесь в таком жутком виде. Да жива ли? Он наклонился, нащупал едва бившуюся жилку на шее. «Слава тебе, Господи!» – легонько и настойчиво хлопал по щекам. Девушка не реагировала и никак больше не подавала признаков жизни. Инок растерялся, не зная, что ему делать. Оглянулся вокруг в поисках живой души. Безлюдные окрестности ответили ему полным безразличием. Тогда поднял ее, подхватил на руки. Скорым широким шагом бросился назад, к сияющей куполами церкви. Вбежал в придел, отворил дверь своей кельи. Опустил Светлану на жесткое деревянное ложе, подложил подушку, развязал и снял грязные лапотки. Сбегал за водой и чистым полотенцем осторожно стал отирать запекшиеся пятна крови на плече. Открылись четыре глубокие царапины, как от когтей зверя. Омывая лицо и шею, с удивлением заметил старинный раскольничий крест на серебряной цепочке, подивившись красоте работы мастера.

Вдруг девушка вздрогнула, задышала часто, прерывисто. Открыла глаза и долгим непонимающим взглядом смотрела ему в лицо.

– Миша! – улыбнулась открыто и искренне. – Ты со мной! А где… – она приподнялась, оглядела келью. – Где мы находимся?

– Не волнуйся, Света!.. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – она испуганно прижала свисающий лоскут материи к груди, поджала ноги. Села на кровати, удивленно всматриваясь в висящие на стене образа.

– Что произошло, Света? Откуда у тебя такой наряд?

– Наряд? – непонимающе оглядела себя, видя испачканную землей, тиной и ряской исподницу. – Я не знаю, – вдруг прикусила губу, с ужасом и недоумением смотря на него. Память возвращалась, перед глазами вставали картины прошлой ночи. Василий, страшное лесное чудище, полуночный цветок, кудесница Алёна… Непостижимое грозное пророчество, требование невинной жертвы – ее будущего сына. Вспомнился Вадим, обещание снятого заклятья, Власьевна. Мысли закружились в бурном хороводе, забились ранеными птицами, выплеснулись обильными слезами. Она сокрушенно закрыла лицо руками. Тягостный жалобный стон вырвался из груди, разлетелся по тесному помещению. Светлана содрогалась бурными рыданиями и долго не могла произнести ни слова. Монах прижал ее к себе, не зная как утешить, усмирить горестный плач. Она никак не могла успокоиться, замочила ему рясу слезами. Наконец рыдания стали стихать. Тяжелые всхлипывания сотрясали спину, мокрое измученное лицо светилось невыносимым страданием.

– Все, все Света! Все уже позади, поверь! Побереги себя.

– Позади? – она смотрела на него глубокими отрешенными глазами. – Ты ничего не знаешь! Все только начинается!

– Что начинается, Света?

– Все! Жизнь моя колдовская начнется со смерти моего ребенка! Я спасла мужа, но не смогла спасти мальчика! – слезы вновь заструились по щекам.

– О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю…

– И я не понимала, когда шла. Не было у меня выхода! Не было!..

– Светочка, милая, расскажи обо всем! Ты страшное говоришь! Может быть, я смогу чем-то помочь?

– Миша! – она вдруг увидела на нем черную скуфейку, крест на железной цепи, суконный подрясник. Оглянулась на висящее в углу распятие. – Помоги, Миша! Жизнью будущей новорожденной тебя заклинаю: помоги мне!

– Да что случилось с тобой? Расскажи по порядку!

И она сбивчиво и долго говорила обо всем. С самого начала, с прихода кораблей из похода, страшного предсказания, рассказанного мамой Вадима. И заканчивая ужасной сегодняшней ночью, предрассветной встречей с колдовской девушкой Алёной.

Инок слушал внимательно, не проронив ни слова, поражаясь искушениям и испытаниям, выпавшим на долю его любимой повзрослевшей девочки. Полный сумбур и сбой всех мыслей происходил внутри, острое желание помочь разбивалось об ощущение немощи и малоопытности в таких мистических вопросах. Он налил из кувшина воды, протянул стакан Светлане.

– Не волнуйся, Света, я сделаю, что смогу! Мы решим эту проблему, не отдадим твоего сына! – его глаза вдруг яростно заблистали, он на миг опять стал прежним, – дерзким и безжалостным. Но, тут же сник, осенил себя знамением, поцеловал крест. Ушло благодатное состояние, перед ним сидела несчастная женщина, во имя любви и спасения мужа принявшая тяжкий грех, не убоявшаяся могущества нечистого духа и попавшая в тонкие лукавые сети. Она по святой и наивной простоте приняла благородное решение, отдавая душу во власть дьявола. Вряд ли сознавала, что делает, в ослеплении страшного неизбывного горя не задумалась о последствиях. И была обманута.

Он смотрел, как она пила. Зубы стучали о граненые стенки, губы с жадностью принимали холодную освященную воду. Вдруг судорога боли исказила лицо, стакан выпал из рук. Ее вывернуло наизнанку, сотрясая тело долгими пронзительными спазмами.

– Не принимает душа даров Божьих! – произнес монах. – Плохо дело, Света!

Она отвернулась, уткнулась лицом в подушку и дико, жалобно застонала:

– Во мне она, Миша! Ничего не дает сделать! – жуткое утробное рычание вырывалось из груди. – Помоги!.. – тело забилось в тяжелом эпилептическом припадке, медленно сползая вниз.

Он кинулся к ней, пытаясь совладать со взбесившейся плотью. Прижимал руки к полу, всей силой наваливаясь на нее. Она колотилась об пол головой, изгибалась в бешеном исступлении. Пыталась оттолкнуть, сбросить его. Яростная, неукротимая, находящаяся в неистовом глубоком трансе вырывалась упорно и отчаянно. Наконец затихла, и ее сморил долгий спасительный сон. Михаил поднял, положил ее на кровать, укрыл простыней. Некоторое время наблюдал за ней, чутко следя за глубоким ровным дыханием. После встал, перекрестился на образа. И пошел к Паисию.

Протоиерей уже проснулся, пил чай на кухне. Чувствовал себя неважно, всю ночь ворочался с боку на бок. Тупая тянущая боль в правом подреберье не давала заснуть или хотя бы забыться в блаженной дреме. Как всегда в бессонные ночи в памяти всплывали отрывки его простой и открытой жизни. Только окончил институт, получил диплом инженера, и сразу молодым лейтенантом на фронт. Дни военные, лихие, ничего не боялся тогда. Два ранения перенес легко, а третье под Ржевом надолго оставило его в госпитале. Там и познакомился с невысокой, хрупкой медсестрой с шальными черными глазами. И завертелась жадная глубокая любовь. Дни летели незаметно, он выздоравливал на глазах, лелея в сердце первое большое чувство. Время быстро шло, раны затягивались. Полгода лечения и опять на передовую. Тяжелое вынужденное расставание, искренние долгие слезы, все это было у них. Поклялись писать друг другу и обязательно пожениться после победы. Всю войну до конца прошел Паисий. В Берлине ударный батальон, где он был командиром, штурмовал Рейхстаг. За что и был награжден орденом Славы вместе со своими лучшими бойцами.

После демобилизации встретился с невестой. Закатили веселую, шумную свадьбу. Счастье казалось безграничным. Вскоре родился сын, следом красавица дочь. Долгое время жили в Красноярске, уже и дети выросли, школу закончили. По партийной линии направили его в большое село, главным инженером на только что построенный маслозавод. Ему тогда за сорок было, жена не намного моложе. Поселились в крепком кирпичном доме, завели скотину, огород. Жили спокойно…