Страница 11 из 36
– Здорово, Годран, – говорю я ему. – Ты прям как в отпуске! Он злится.
– Хорош отпуск... Полно свежего воздуха, а вид моря просто чудесный.
Он обходит побеленную известью комнату, в которой стоит всего лишь одно кресло.
– Четыре шага в длину, три в ширину... с утра я измерил ее сто двадцать раз... Подумать только, я выбрал эту работу потому, что люблю действовать.
– Не расстраивайся, – говорю я, хлопая его по спине. – В каждой работе есть свои неудобства, приятель. Как жилец? Он пожимает плечами.
– Неплохо... Молчит и продолжает мечтать... Мне кажется, он или йог, или поэт... Руки под голову, взгляд в потолок и жует щепочку...
– Ясно... Открывай!
Он достает из кармана ключ и отпирает низкую дверь. За ней находится секретная камера нашей конторы, не указанная ни на одном официальном плане здания, служащая нам для особо деликатных дел.
Мне в нос бьет запах хлева.
Жилец занимает камеру уже довольно давно, а поскольку вентиляция в ней не ахти какая, то запашок стоит более омерзительный, чем у хозяйки борделя, специализирующейся на девочках-малолетках.
Дощатые нары занимают всю длину одной из стен. На этом жестком ложе лежит Карл Бункс.
За несколько дней он сильно похудел. Заключение выбелило его, как солнце кости... Глаза запали, щеки ввалились, как бока больного животного. Весь его облик претерпел сильные изменения. Даже ритм дыхания и тот стал другим...
В стену вделано железное кольцо. Такое же надето на его ногу; их соединяет цепь.
Я закрываю дверь, давая себе время привыкнуть к обстановке, потому что вид прикованного молодого человека меня смущает. Я человек действия и люблю, чтобы мои противники стояли на ногах.
Подхожу к нему.
– Привет, Бункс.
Он бросает на меня холодный взгляд, лишенный всяких эмоций.
Я разглядываю его.
– А вы очень похожи на свою сестру, мой милый... Только не такой загорелый...
Новый взгляд, такой же равнодушный.
– Вас не удивляет, что я говорю с вами о вашей сестре? Он слабо пожимает плечами, что означает: «Нужно большее, чтобы удивить меня». Этот парень совсем не трус.
– Я познакомился с ней вчера, как и с вашим отцом... Ваша семья живет в очень красивом доме... Правда, он скорее напоминает собор, но все равно впечатляет!
Его взгляд приобрел выражение. Я знаю, в эту минуту он «видит» поместье, парк, дорогу, пихты...
Я безжалостно продолжаю:
– Да, там чистый воздух... Пахнут пихты... – И усмехаюсь: – Здесь тоже пахнет пихтой, правда, Бункс? В виде гроба...
Его абсолютное равнодушие меня раздражает.
– Кстати, о запахе дерева, – говорю. – Хочу сообщить вам маленькую новость.
На этот раз он не удержался и бросил на меня беглый взгляд, выдающий наигранность его равнодушия.
Ему тут же становится стыдно за это, как за непристойность, и он снова неподвижно замирает.
– Странную новость, Бункс, которая касается вас самым непосредственным образом: ваши похороны состоятся завтра!
Он улыбается.
– Не заблуждайтесь. Мы не собираемся вас убивать. По крайней мере так скоро. Но раз уж мы изъяли вас из обращения, то хотим, чтобы все было по правилам. Теперь все нормально... Вас обнаружили с размозженным пулей чайником в поместье вашего отца. По мнению властей, это – месть нацистов. Когда являешься таким откровенным франкофилом, как Бунксы, надо быть готовым к подобным вещам. Кстати, ваша семья очень стойко переносит горе...
Я понимаю, что сегодня его тоже не разговорить. Думаю, будет правильно вообще не задавать ему вопросов. Люди – это мыслящие мулы: чем больше вы стараетесь победить их упрямство, тем сильнее они упираются.
Я закуриваю сигарету.
– Простите, что истощаю ваш и без того скудный запас кислорода.
Протягиваю ему пачку, и он с совершенно естественным видом угощается из нее.
– Спасибо, – говорит он.
Это его первое слово на сегодня. Я смотрю на часы.
– Ну что же, рад был увидеть вас в добром здравии, – говорю я, – но вынужден откланяться... У меня галантное свидание с одной вашей соотечественницей, очаровательной юной особой по имени Рашель... Может, вы ее даже знаете. Я подцепил ее в вашей деревне. Возможно, вы ходили с ней в одну школу? Может, даже лапали ее?
Он не реагирует.
– Как бы то ни было, я научу ее любви по-французски, – продолжаю я. – Вы себе не представляете, какой я хороший учитель.
Вдруг он вскакивает на своих нарах, встает на колени и хватает меня за плечи.
– Я вам запрещаю...
Он замолкает и отпускает меня.
– Простите, – бормочет он. Я секунду смотрю на него и выхожу.
Глава 7
Выйдя из этой темницы, я чувствую такое сильное раздражение, что решаю пропустить стаканчик, чтобы разрядиться.
Кафе напротив – где мы завсегдатаи – прекрасно подходит для удовлетворения этой потребности.
Это заведение является как бы филиалом префектуры полиции, в которой я имею честь и несчастье работать. Его хозяин так же подвижен, как больная полиомиелитом черепаха, а официантка зовет нас по именам. В этот час ресторанчик почти пуст. Четыре парня режутся в белот за дальним столиком, потягивая винцо. Хозяин читает последний выпуск «Франс суар», помешивая свой кофе.
– Чего желаете, месье Тонио? – спрашивает меня роковая женщина буфетной стойки.
Она миленькая, возможно излишне пухленькая. Года через три-четыре она достаточно раздобреет, чтобы стать хозяйкой заведения. Она будет завлекать клиентов, питающих слабость к довоенной эстетике. Сейчас она принимает себя за Урсулу Андрес. На ней прозрачная блузка, позволяющая видеть розовую комбинацию и черный лифчик. Она выпячивает губы при разговоре и задницу при ходьбе. Если вы имели несчастье положить руку ей на круп, она начинает звать на помощь, и хозяин, который небось сам потихоньку массирует ей это место, клянется, что мусора самые худшие мерзавцы на всем белом свете.
В этот милый мирок людей, не обремененных интеллектом, я и заявился.
– Дюбонне, – отвечаю я на профессиональный вопрос официантки.
Она наливает мне щедрую порцию.
Потягивая свою микстуру, я думаю, что жизнь некоторых людей совершенно сумасшедшая.
Вот Карл Бункс. Маринуется в секретной тюрьме и не может надеяться ни на что, кроме пули в башку.