Метафизика войны

Эта вторая задача, очевидно, является более трудной, чем первая, потому что она может требовать решений, которые варьируются от индивида к индивиду, и потому что внешние, общие и материальные меры здесь могут принести мало пользы. Это вопрос преодоления инерции духа, той силы притяжения, которая является силой внутри человека не менее, чем силой внешнего, физического мира, и находит своё выражение здесь именно в склонности к отказу от всего, в «беззаботности», в вечном следовании путём наименьшего сопротивления. Но, к сожалению, чтобы преодолеть эту опасность, как индивиду, так и расе необходимо иметь поддержку — так как способность действовать непосредственно, всегда оставаться на гребне волны, поддерживать внутреннюю инициативу, всегда обновляющуюся без стимулов для обновления, может появиться только как исключительный дар и не может быть требованием для всех. Как мы сказали, чтобы заново пробудить спящее напряжение, пока ещё не слишком поздно и не произошли процессы механизации расы, необходимо препятствие, испытание, почти вызов. Именно после этого случается кризис и его разрешение: глубинные, метабиологические силы расы продемонстрируют, остались ли ещё они сильнее, чем случайности и ход событий данного периода истории.

В случае положительной реакции из глубины приходят новые потенциальные возможности, чтобы заново насытить расовый круговорот. Для этой расы начинается новый восходящий цикл.

В некоторых случаях возможно даже, что смешение — естественно, удерживаемое в очень жёстких пределах — выполняет функцию такого рода. Это довольно известно в зоотехнике. «Чистая порода» у некоторых животных видов является результатом как сохранения наследственности, так и продуманного скрещивания. Мы не разделяем мнения Чемберлена, который был склонен распространять этот тип мышления на «высшие расы» человечества. Однако доказано, что в некоторых аристократических семьях, которые со своими вековыми законами крови были пока что единственной экспериментальной областью для расизма в истории, некоторое смешение имело ценность именно как средство предотвращения вымирания линии из-за внутреннего вырождения. Здесь — мы хотели бы это подчеркнуть — смешение выполняет функцию испытания, а не правила; более того, испытания, которое может также представлять опасную проблему для крови. Но опасность пробуждает дух. Перед разнородным элементом, внедрённым смешением, однородный элемент призван заново утвердить себя, ассимилировать чуждое, действовать в роли «доминантного» элемента по отношению к «рецессивному», говоря терминами законов Менделя. В случае положительной реакции результатом этого является пробуждение. Раса, казавшаяся выдохшейся и истощённой, пробуждается. Но если она уже пала слишком низко, или же эта разнородность избыточна, испытание не будет пройдено, и упадок будет определённым и быстрым.

Но высшим инструментом внутреннего пробуждения расы является сражение, а война является его высшим выражением. То, что пацифизм и гуманизм — это явления, тесно связанные с интернационализмом, демократией, космополитизмом и либерализмом, совершенно логично. Один и тот же антирасовый инстинкт, присутствующий у некоторых, отражается и подтверждается у других. Воля к расовому уравниванию, врождённая у интернационализма, находит своего союзника в пацифистском гуманизме, выполняющего функцию предотвращения героического испытания, подрывающего их игру и оживляющего сохранившиеся силы любого всё ещё неискоренённого народа. Тем не менее, одна странная вещь хорошо иллюстрирует ошибки, к которым может привести односторонняя биологическая формулировка расовой проблемы: расовая теория «отрицательного отбора», выраженная, например, Ваше де Ляпужем, в определённой степени разделяет то же самое непонимание положительного значения войны для расы — но здесь перед лицом полного знания фактов, — как и точка зрения демократов–интернационалистов. Если говорить конкретнее, они полагают, что любая война оказывается последовательным уничтожением лучших, способствуя таким образом деградации.

Это неполный взгляд, потому что он рассматривает только то, что потеряно из-за исчезновения некоторых индивидов, а не то, что выросло до гораздо большей степени в других из-за военного опыта и в другом случае не появилось бы. Это становится даже ещё более очевидным, если мы рассматриваем не древние войны, которые во многом велись элитами, в то время как низшие слои война обходила стороной, а современные войны, которые затрагивают целые вооруженные нации и которые, более того, в своём тотальном характере вовлекают не только физические, но также и моральные и духовные силы, как вооружённых сил, так и мирного населения. Еврей Людвиг[15] выражал ярость относительно статьи, опубликованном в немецком военном обозрении, которая демонстрировала возможности отбора, связанного даже с воздушными бомбардировками, в которых испытание хладнокровной, немедленной, разумной реакции инстинкта направления против животного импульса или импульса подавленности в конечном итоге решает, кто сумеет получить наибольшую возможность убежать и выжить.

Негодование еврея–гуманиста Людвига (тем не менее, ставшего агрессивным пропагандистом идеи «нового Священного Союза» против фашизма) бессильно против того, что является верным в соображениях подобного рода. Если следующая мировая война будет «тотальной войной», это будет значить также и «тотальное испытание» сохраняющихся расовых сил современного мира. Без сомнения, некоторые будут уничтожены, а другие пробудятся и восстанут. Бесчисленные катастрофы могли бы стать только лишь высокой, но необходимой ценой героических вершин и нового освобождения примордиальных[16] сил в эти серые столетия. И таково фатальное условие для создания любого нового мира — а для будущего нам нужен именно новый мир.

То, что мы сказали здесь, нужно рассматривать только как введение в вопрос об общей ценности войны для расы. В заключение нужно рассмотреть три фундаментальных вопроса. Во-первых, так как мы предполагаем, что существует фундаментальное различие человеческих рас — различие, которое, согласно доктрине трёх степеней расизма, не ограничивается материей, но касается также души и духа — то нужно ожидать, что духовное и физическое поведение по отношению к опыту или испытанию войной различается у различных рас; следовательно, будет как необходимо, так и интересно определить направление, в соответствии с которым для каждой расы произойдёт вышеупомянутая реакция.

Во-вторых, необходимо рассмотреть отношения взаимозависимости между тем, что правильно понятая расовая политика может сделать для обеспечения целей войны, и, наоборот, что война при верном духовном отношении может сделать для обеспечения целей расы. Мы можем говорить в этом отношении о некотором виде семени или первичного ядра, созданного изначально или пробужденного расовой политикой, которое выявляет расовые ценности в сознании людей; о семени или ядре, которое принесёт плоды, придав войне ценность, в то время как, напротив, военный опыт, инстинкты и течения глубинных сил, появляющиеся из такого опыта, дают расовому чувству правильное, плодотворное направление.

И это ведёт нас к третьему и последнему вопросу. Люди привыкли говорить слишком обобщённо и слишком романтически о «героизме», «героическом опыте» и подобном. Когда их романтические представления уходят, то в наше время, кажется, остаются только материальные — такие, что люди, поднявшиеся и сражающиеся, считаются только «человеческим материалом», а героизм сражающихся связан с победой только как средство; а цель — это ничто иное, как увеличение материальной и экономической власти и территории данного государства.

Учитывая соображения, на которые мы указали, необходимо изменить это отношение. Из «испытания огнем» изначальных сил расы именно героический опыт, превыше всех других, был по своей сути средством для духовных и внутренних целей. Но есть нечто большее: героический опыт отличается по своим результатам не только у различных рас, но также и согласно тому, насколько внутри каждой расы оформилась и пришла к власти сверхраса. Различные степени этой творческой дифференциации соответствуют многим способам героического существования и многим формам пробуждения посредством героического опыта. На нижнем плане возникают гибридные, в своей основе жизненные, инстинктивные и коллективные силы — это в некоторой степени похоже на пробуждение в большом масштабе «первобытной орды» с солидарностью, единством судьбы и уничтожения. Постепенно этот в основном натуралистический опыт очищается, становится более величественным и светлым, пока не достигнет высшей формы, соответствующей арийской концепции «священной войны», победы и триумфа как вершины, так как его ценность идентична ценностям святости и инициации, и, наконец, смерти на поле боя как mors triumphalis, не как риторической фигуры, но как действительного преодоления смерти.

15

Эмиль Людвиг (1881–1948) — писатель, противник нацистского режима, покинул Германию после прихода Гитлера к власти. Принимал активное участие в еврейском движении; в Германии его книги были сожжены по приказу Гитлера. Автор популярных биографий исторических фигур, включая Гёте, Бисмарка и Муссолини. — прим. перев.

16

Примордиальный — изначальный, первоначальный. — прим. перев.