Маска Черного Тюльпана

Генриетта заставила свои пальцы, один за другим, отцепиться от сиденья.

— Мы… в безопасности, как ты думаешь? — спросила девушка, неуверенно озираясь.

Она прижала пальцы к глазам, гадая, сумерки ли сделали Гровнор-сквер такой мутной и зыбкой или что-то случилось с ее зрением. Серые фасады особняков покачивались как соткавшиеся из тумана видения, которые в любой момент могут рассеяться, а деревья в центре площади слились в неразличимое коричнево-зеленое пятно.

— Сюда он за нами не последует, — сказал Майлз, останавливая коляску перед особняком с широким фасадом; усталые кони были только рады подчиниться. Доррингтон не смог удержаться от удовлетворенной ухмылки, добавив: — Не скоро он выберется из-под капустного завала.

— Это было впечатляюще, — дрожащим голосом произнесла Генриетта. — Особенно тот эпизод с подводой.

Майлз принялся скромно вертеть хлыст.

— Там было полно места.

— Очень надеюсь, что никогда не окажусь с тобой в коляске, когда ты снова будешь так гнать. — Майлз перестал вертеть хлыст. — Я думала, меня стошнит. Или я умру, — пришла ей в голову запоздалая мысль.

— Ты не верила, что я сумею справиться с лошадьми? — возмутился Майлз.

— О, верила! Меня волновал тот человек с пистолетом. Мне показалось, его не слишком заботило мое благополучие. — Задрожав, Генриетта поднесла ладони к губам. — В нас только что стреляли. Ты понял? В нас только что стреляли!

Негромко приговаривая что-то успокаивающее, Майлз привлек к себе Генриетту. Не сопротивляясь, она уткнулась ему в грудь. Кошмарные сцены мелькали в ее голове быстрее, чем окрестности, мимо которых они проносились, невзирая на опасность. Темный, не имеющий отличительных знаков мчащийся за ними экипаж. Длинное дуло пистолета, блестящее в последних лучах заходящего солнца. Свист пуль, вздымавших фонтанчики ныли на дороге у них за спиной. Неисправимое воображение Генриетты подсунуло ей образ Майлза, дернувшегося назад от попавшей в него пули, застывшего и выпавшего через борт коляски в дорожную пыль; его карие глаза открыты, но ничего не видят. Генриетта осознала, что вся дрожит и не может остановиться. Если бы хоть одна из этих нуль пролетела чуть ближе…

Генриетта встревоженно посмотрела на Майлза.

— Ты мог погибнуть! — Мгновение подумала и нахмурилась. — Я могла погибнуть.

— Но этого не случилось, — успокоил ее Майлз. — Видишь? Мы оба живы. Никаких дыр от пуль.

Он поднял, демонстрируя, руку и обнаружил, что вообще-то в складном верхе коляски имеется аккуратная круглая дырочка. Майлз поспешно откинулся на предательский навес, надеясь, что Генриетта ничего не заметила. Опасность была ближе, чем он думал. Кто бы ни ехал в том экипаже — а Майлз прекрасно представлял, кто это был, — он отличный стрелок.

— О Боже, — прошептала Генриетта, уставившись на длинную царапину на боку коляски, рядом с рукой Майлза.

— Не надо. — Майлз прижал голову жены к своей груди. — Не думай об этом. Думай… — его вдруг осенило, — о капусте!

Генриетта удивленно захихикала.

— Сколько, по-твоему, французских шпионов сражено овощами? — продолжал он, развивая тему. — Мы можем сделать на этом карьеру! В следующий раз в ход пойдет лук, затем морковь и, может, немного лимской фасоли…

— Не забывай о репе. — Приподняв голову, Генриетта судорожно вздохнула. — Спасибо.

— Не стоит благодарности, — сказал Майлз, убирая с лица Генриетты прядь волос.

— Я уже нормально себя чувствую, — решительно проговорила девушка, отодвигаясь и выпрямляясь. — Правда. Извини, что вела себя как…

— Девчонка? — усмехнулся Майлз.

— А вот это лишнее, — сурово проговорила она.

Мгновение они улыбались друг другу в полном согласии, окутанные успокаивающей аурой привычного поведения. Неизвестно, сколько они так сидели бы, не появись грум и не спроси Майлза, желает ли тот, чтобы лошадей отвели на конюшню.

Улыбка Генриетты померкла, и она с некоторым смущением посмотрела на дом, потом на Майлза. Дом был в буквальном смысле неотличим от многих других на Гровнор-сквер: широкое, в классическом стиле строение с цоколем из рустованного камня и широкими пилястрами, поддерживающими треугольный фронтон. По обе стороны от входа горели факелы, но все окна наверху были погружены во мрак; темный и явно необитаемый дом. Все шторы опущены, и входной дверью, судя по ее виду, давно не пользовались. Единственный признак жизни виднелся под лестницей, где в ушедших в землю окошках мерцал свет.

Дом не напоминал Аппингтон-Хаус и совершенно точно холостяцкое жилье Майлза на Джермин-стрит.

Однако грум знал Майлза, поздоровался с ним по имени.

Усталый разум Генриетты наотрез отказывался разгадывать очередную загадку. Она позволила, чтобы ей помогли спуститься из коляски на землю, недоуменно посмотрела на Майлза.

— Где мы?

— Лоринг-Хаус, — объявил Майлз, бросив груму монетку и предложив Генриетте руку.

— Лоринг-Хаус? — эхом отозвалась девушка.

— Дом предков, знаешь? Ну, не совсем предков. У нас был дом на Стрэнде, но мы потеряли его во время Гражданской войны.

— Но… — Генриетта поискала слова и испугалась, что поездка в коляске нанесла непоправимый ущерб ее умственным способностям, потому что никак не могла осмыслить ситуацию. Она остановилась перед парадным входом. — А к тебе мы не поедем?

— Я думал об этом, — Майлз сунул руки в карманы, — и решил, что везти тебя туда не могу.

У Генриетты упало сердце.

— Не можешь? — нейтральным тоном проговорила она, спрашивая себя, не лучше ли было попасть под пулю в Стритэм-Коммон и покончить со всем разом. Майлз нес бы ее изуродованное тело на своих мужественных руках. Генриетта отогнала горестный образ. Зная себя, она, вероятно, получила бы только ранение, впала бы в раздражение, мучилась от боли, и никакого романтизма.

Майлз расправил плечи, что, учитывая их ширину, представило собой впечатляющее зрелище, к которому Генриетта, даже в ее состоянии растерянности, не осталась полностью равнодушна.

— У меня не так уж плохо, как бывает у холостяков, и Дауни поддерживает все в лучшем виде, но… ты там будешь не на месте. Это не то, к чему ты привыкла.

— Но… — опять начала Генриетта и оборвала себя, подавив желание возразить, что где будет он, там будет и ее дом. Если он ищет предлог, причину избавиться от нее, гораздо благороднее согласиться и позволить ему увезти ее домой. Но почему тогда он не привез ее в Аппингтон-Хаус?

Напряжение немного отпустило Майлза, когда он невольно улыбнулся Генриетте.

— Давай ты сначала выслушаешь меня не возражая?

От ласкового тона у Генриетты сжалось сердце, и она молча кивнула, не доверяя своему голосу.

— Я не мог привезти тебя на Джермин-стрит. Болван был прав — получилось бы сомнительно. Походило бы на… — Майлз беспомощно взмахнул рукой.

— Побег? — ошеломленно подсказала Генриетта.

— Именно. Скрываться в наемных комнатах… Все не то! Ты заслуживаешь настоящего дома, а не дешевой съемной квартиры.

— Но почему сюда? — спросила девушка.

Неужели он планирует на одну ночь поместить ее в Лоринг-Хаус, прежде чем вернуть семье перед неизбежной катастрофой? Она подумала, что всегда может ненадолго уехать в Европу, пока не уляжется скандал… Монастырь вновь показался ей очень привлекательным местом.

— Ну… — Сунув руки в карманы, Майлз прислонился к перилам в своей любимой позе и казался до боли юным. — И в Аппингтон-Хаус я не мог отвезти тебя по той же причине, а чтобы снять подходящий особняк, понадобилось бы время. А моих родителей никогда нет, они не живут в этой старой громаде, так что… добро пожаловать домой.

— Домой?

Майлз немного встревожился.

— Мебель, вероятно, немного вышла из моды, но сам дом не так уж плох. Потребуется уборка, но тут хотя бы много комнат и…

— Значит, ты не намерен аннулировать наш брак? — выпалила Генриетта.

— Что?! — воскликнул Майлз, уставившись на нее в явном смущении. — О чем ты?

— О, — произнесла Генриетта, желая уменьшиться в размерах и забиться в какую-нибудь щель. — Так, ни о чем.