Страница 18 из 99
Майлз рассеянно отхлебнул джина и сморщился от резкого вкуса. Отвратительное пойло. Понятно, почему, потребляя несколько пинт в день, можно допиться до чертиков.
Майлз оттолкнул стакан, и тут же Молли, уже не столь дружески расположенная к нему официантка, шмякнула перед ним требуемую свечу — всего лишь жалкий огарок, прилепленный к блюдцу натеком своего же воска, и жить ему, судя по виду, оставалось не более получаса.
Майлза это не волновало. Он не намеревался настолько здесь задерживаться.
Ликуя и предвкушая, он достал из-под плаща сложенную записку, которую вытащил у Вона из жилетного кармана. Тот и не догадается, самодовольно подумал Майлз, рассматривая свою добычу. Бумажка была сложена до крошечного квадратика, чтобы легче было передавать, и не похоже, чтобы ее запечатывали. Ни имени, ни адреса на внешних сторонах не значилось.
В конце концов анонимность — фирменный знак шпионажа.
Что бы это могло быть? Наверное, инструкции, размышлял Майлз. Инструкции министерства полиции своему доверенному сотруднику, переданные через недавно прибывшего тайного шпиона. Акцент второго мужчины указывал, что им мог оказаться француз.
Придвинув свечу, Майлз медленно развернул бумажку и поднес к неровному пламени. Глаз выхватил жирно подчеркнутое слово «огнем».
Боже великий, неужели он наткнулся на план поджога здания парламента? Все равно что Гай Фокс[14], только без короля Якова I.
Майлз еще ближе поднес записку к свету, так близко, что пламя опасно лизнуло край хрупкого листка. Прищурившись, виконт вгляделся в строчки, написанные острым почерком и — какая неосмотрительность — бледно-коричневыми чернилами.
«Мысль о твоих поцелуях жжет меня огнем», — гласила фраза целиком.
Проклятие. Мало похоже на план взрыва парламента.
Майлз вернулся к письму.
«Каждую ночь я мечтаю о твоих объятиях, с тоской жду у окна твоего голоса и прикосновения твоих рук к моему…»
Нет, это определенно не план уничтожения членов парламента. Пламенный — да, но не предательский.
Майлз перешел к следующему абзацу, где речь шла все о том же. А вдруг, в отчаянии прикинул он, это всего лишь уловка на случай, если сообщение попадет в чужие руки? Придать ему вид любовного послания, а затем где-нибудь в середине вставить нужную информацию.
Майлз решительно прочел письмо от начала до конца. К последней строчке он мог с уверенностью заявить, что за пылкими излияниями не прячутся никакие перемещения войск. Может, в зашифрованном виде… но нужно иметь извращенный ум, чтобы составить шифр такой подробный, такой убедительный, такой четкий. Некоторые из описаний делали «Фанни Хилл» Клеланда, любимый контрабандный роман Итона во времена учебы там Майлза, положительно сдержанным, даже чопорным. Деларош, безусловно, обладал извращенным умом, но в такую сторону он его не направлял.
Подпись была абсолютно неразборчива — длинная загогулина, которая могла означать все, что угодно: от Августы до Якова. А что до обращения… что ж, «Любовь моя» вряд ли можно назвать настоящим именем.
О черт!
На лице Майлза появилось выражение мрачного отвращения, когда он пришел к плачевному, но неизбежному выводу. Майлз уронил листок на стол, сопротивляясь порыву удариться об стол головой, предпочтительно несколько раз кряду. Надо же сделать такую глупость! Поскольку самоубийство исключалось, Майлз схватил стакан с джином. Он выкрал не ту записку, будь она неладна.
Глава восьмая
Модные журналы: тайные досье, собранные бывшим помощником министра полиции.
Полночь опустилась на кабинет Делароша. Тьма, словно пыль, лежала толстым слоем на столе, секретере и стуле, на грубых каменных плитах пола и голых стенах. Сам бывший помощник министра полиции отбыл полчаса назад, заперев шкафы и с математической точностью задвинув стул под крышку стола. Все стихло в кабинете десятого из десяти самых страшных людей Франции.
Если не считать едва уловимого движения у дальней стены.
Подобно водяному жуку, скользящему по водной глади на краю заросшего тиной пруда, легко, почти не тревожа окружающей темноты, тоненькая металлическая пластинка продвигалась между центральными створками единственного оконца этой комнаты. Серебристый металл столкнулся с крючком, на который запиралось окно, и остановился. Еще мгновение, и металл продолжил подниматься, как ртуть в барометре, поднимая вместе с собой и крючок.
Металл исчез. Створки окна, не открывавшиеся с первых дней царствования Людовика XIII, распахнулись наружу с легкостью, говорившей о недавно смазанных петлях. Неподвижный воздух будто пошел рябью, когда более темная по сравнению с окружающим тень просочилась через подоконник и аккуратно опустилась на пол. Створки снова были закрыты, крючок — накинут из предосторожности. Плащ, лежавший на плече взломщика, превратился в оконную занавеску. Работа этой ночи требовала света, а свет мог привлечь ненужное внимание. Кусок грубой ткани законопатил щель под дверью.
Закончив приготовления, молчаливая фигура осторожно раздула огонь в маленьком потайном фонаре. Не было ни шипения, ни дыма, ни потрескивания фитиля — только что была тьма, а в следующий момент уже появился свет.
Фигура в черном одобрительно кивнула и вместе с приглушенным светом направилась к столу Делароша.
Стул, так тщательно поставленный каких-то полчаса назад, мягко выдвинули и с такой же тщательностью отставили немного в сторону — освободить достаточно места, чтобы фигура залезла под стол и ощупала его заднюю стенку длинными пальцами в черных перчатках. Вот деревянный выступ, не больше занозы, и, словно Спящая красавица, тихо погружающаяся в сон, деревянная панель отъехала назад, за ней открылся тайник всего на одну папку.
Одним плавным движением злоумышленник в черном выбрался из-под стола и, легко распрямившись, положил папку на девственно-чистую промокательную бумагу Делароша. Одной рукой он придвинул фонарик, обеспечивая надежный поток света, а второй быстро, но размеренно листал содержимое папки, стараясь запоминать его.
Когда оставалось две страницы, фонарь дрогнул, отчего волны света заплясали по стенам. Розовая Гвоздика быстро поправила фонарь, но ее озабоченно сузившиеся глаза так и не оторвались от густо исписанной страницы.
Значит, уже дошло до этого.
В папке находился, выглядя так невинно, как только может выглядеть листок бумаги, набросок последних инструкций Делароша Черному Тюльпану. И там, в середине страницы, обнаружилось имя «леди Генриетта Селуик».
Ошибка в написании, знала Розовая Гвоздика, не давала надежды на ошибочные инструкции; она всего лишь указывала на презрение Делароша к англичанам, выражавшееся в сознательном искажении имен. Черный Тюльпан должен был, следуя указаниям Делароша, «обратить особое внимание на леди Генриетту Селуик и м. Майлса Доринктона — помощников вероломной Пурпурной Горечавки». Оба они имеют возможность пользоваться ресурсами бывшей Пурпурной Горечавки, его лигой и его контактами, чтобы вредить Французской республике. Допускаются любые методы. «Любые методы» было жирно подчеркнуто.
Розовая Гвоздика пробежала страницу: мозг быстро работал, пока взгляд разбирал мелкую вязь почерка Делароша, знакомого ей теперь не хуже своего собственного.
Обладай она другим темпераментом, Розовая Гвоздика могла бы захлопнуть папку, выругаться или стиснуть руки, чтобы не дрожали. Будучи же тем, кем была, Джейн Вулистон, и так бледная от природы, она лишь чуть больше побледнела, еще немного выпрямилась и поджала губы.
Так дело не пойдет.
Она уже уведомила — если ее курьер уцелел в путешествии — и Генриетту, и военное министерство о присутствии в Лондоне Черного Тюльпана. Надо немедленно известить их о новом развитии событий. Она сегодня же ночью отправит зашифрованное письмо. Порывать связь с Генриеттой нет смысла — Деларош подозревает ее только из-за родства с Ричардом, а не из-за необычного объема переписки с Францией.
14
Гай Фокс (1570–1606) — участник «порохового заговора» при правлении короля Якова I (1605); должен был взорвать здание английского парламента, но за день до заседания порох обнаружили, а Гая Фокса арестовали и впоследствии казнили.