Чистая правда

Глава 9

Джон Фиске вошел в здание, расположенное в Вест-Энде Ричмонда. Официально оно называлось домом престарелых, но в действительности являлось местом, куда пожилые люди приезжали умирать. Фиске старался не обращать внимания на стоны и крики, когда шел по коридору, но все равно видел немощные тела с опущенными на грудь головами и бесполезными конечностями, засунутые в кресла-каталки, выстроившиеся у стены, точно тележки в супермаркете. Их обитатели будто ждали партнера, который пригласил их на танец и который уже никогда не придет.

Им с отцом потребовалось призвать на помощь всю решимость, что у них была, чтобы поместить сюда мать Джона. Майкл Фиске так и не смог принять тот факт, что она лишилась разума, который сожрала болезнь Альцгеймера. Наслаждаться жизнью, когда все хорошо, легко. Чего стоит человек, становится ясно по тому, как он ведет себя, когда возникают трудности. По мнению Джона Фиске, его брат Майкл полностью провалил это испытание.

Он подошел к стойке помощника администратора и спросил:

– Как она сегодня?

Фиске был здесь постоянным и частым посетителем и знал весь персонал.

– Бывало и лучше, Джон, но ваш визит поднимет ей настроение, – ответила женщина.

– Да, конечно, – пробормотал адвокат, направившись в комнату для посетителей.

Мать ждала его там, как всегда, в халате и тапочках. Ее глаза бесцельно блуждали по комнате, губы двигались, но она не произносила ни слова. Когда Фиске появился в дверях, она посмотрела на него, и на ее лице появилась радостная улыбка. Он подошел и сел рядом.

– Ну, как сегодня дела у моего Майки? – спросила Глэдис Фиске, ласково погладив его по щеке. – Как мамочкин малыш?

Фиске тяжело вздохнул. Так продолжалось уже два проклятых года. В разрушенном сознании Глэдис Фиске он был Майком – и останется своим братом до самой смерти матери. Каким-то непостижимым образом Джон Фиске исчез из ее памяти, как будто вовсе не появлялся на свет.

Он ласково прикоснулся к ее рукам, изо всех сил стараясь прогнать разочарование, глодавшее его изнутри.

– У меня все отлично. Полный порядок. И у папы тоже, – сказал он и тихо добавил: – У Джонни тоже все хорошо, он про тебя спрашивал. Он всегда спрашивает.

Мать, не понимая, о чем он говорит, уставилась на него пустыми глазами.

– Джонни?

В каждый свой визит Фиске предпринимал эти попытки, но всегда наталкивался на одну и ту же реакцию. Почему мать забыла его, а не брата? В ее сознании должна была существовать какая-то глубинная причина, которая позволила болезни полностью стереть из ее памяти его личность. Неужели его существование не имело для нее ни малейшего значения?

И, тем не менее, из двух сыновей именно он оказывался рядом, когда родители в них нуждались, помогал, когда был мальчишкой, – и не перестал этого делать, став взрослым мужчиной. Отдавал им бо€льшую часть денег, которые зарабатывал. Залез на крышу в безумно жаркий августовский день, хотя ему следовало присутствовать на исключительно важном заседании суда, чтобы помочь своему старику положить черепицу, потому что тот не мог заплатить рабочим…

«Но Майк всегда оставался любимчиком, всегда шел своей дорогой, всегда беспокоился только о себе», – подумал он. Брата вечно восхваляли как будущую звезду, сына, который прославит семью. Впрочем, Джон знал, что на самом деле их родители никогда не придерживались настолько крайнего мнения о своих сыновьях. Но его гнев исказил правду, наделив силой дурное и ослабив хорошее.

– Майки? – с беспокойством позвала его мать. – Как дети?

– Они в порядке, хорошие дети и растут, как сорняки. Похожи на тебя.

От необходимости притворяться братом, который произвел на свет детей, Джону отчаянно хотелось повалиться на пол и завыть.

Глэдис Фиске улыбнулась и прикоснулась к своим волосам. Джон тут же ухватился за этот жест.

– У тебя отличная прическа. Папа говорит, что ты настоящая красотка.

Глэдис Фиске была привлекательной женщиной бо€льшую часть жизни и очень трепетно относилась к своей внешности. Однако в ее случае болезнь Альцгеймера ускорила процесс старения. И Джон знал, что она ужасно расстроилась бы, если б понимала, как сейчас выглядит. Он надеялся, что его мать продолжает видеть себя двадцатилетней хорошенькой девушкой.

Фиске протянул ей пакет, который принес; она схватила его с ликованием ребенка и тут же разорвала обертку. Потом нежно прикоснулась к щетке для волос и начала осторожно причесываться.

– Ничего красивее я в жизни не видела.

Она говорила так почти про все, что он ей приносил: про салфетки, губную помаду, книжки с картинками… Ничего красивее она не видела. Майк. Каждый раз, когда Джон приходил сюда, его брат получал очки в свою турнирную таблицу.

Фиске заставил себя прогнать эти мысли и провел с матерью очень приятный час. Он невероятно ее любил и с радостью вырвал бы с корнем болезнь, уничтожившую ее мозг. Но он не мог, а потому делал все, что было в его силах, чтобы проводить с ней как можно больше времени. Даже под чужим именем.

Джон Фиске ушел из дома престарелых и поехал к дому отца. Свернув на знакомую улицу, он окинул взглядом разрушающиеся границы первых восемнадцати лет своей жизни: покосившиеся дома с облезающей краской и дряхлыми крылечками, провисшие проволочные заборы, неухоженные дворы, выходящие на узкие, с потрескавшимся асфальтом улицы, по обеим сторонам которых стояли древние, немало повидавшие на своем веку «форды» и «шевроле». Пятьдесят лет назад, после Второй мировой войны, это был типичный новый район, где селились люди, свято верившие в то, что жизнь становится только лучше.

Для тех, кто не перешел на другую сторону моста благополучия, самой заметной переменой в их тяжелой жизни стал деревянный пандус для инвалидного кресла, построенный рядом с крыльцом. Взглянув на один из таких пандусов, Джон подумал, что, если б мог, выбрал бы инвалидное кресло для своей матери вместо болезни, пожиравшей ее мозг.

Он свернул на подъездную дорожку перед ухоженным домом отца. Чем сильнее разруха наступала на окрестности, тем больше и напряженнее трудился этот старик, чтобы не подпустить ее к своим владениям. Может быть, он хотел, чтобы прошлое оставалось с ним чуть дольше. А возможно, надеялся, что жена вернется домой, что ей снова двадцать лет и у нее свежая, здоровая голова. Старый «Бьюик» стоял на дорожке, слегка покрытый ржавчиной, но с двигателем в прекрасном состоянии – благодаря своему хозяину, отличному механику и настоящему мастеру.

Джон увидел отца в его обычной белой футболке и синих рабочих брюках в гараже, где тот склонился над какой-то деталью. Счастливее всего вышедший на покой Эд Фиске чувствовал себя, когда его руки были перепачканы машинным маслом, а на верстаке лежали внутренности какого-нибудь сложного механизма.

– Пиво в холодильнике, – сказал отец, не поднимая головы.

Джон открыл старый холодильник, который его отец держал в гараже, и, достав бутылку «Миллера», сел на расшатанный старый стул с кухни и стал наблюдать за работой отца, как частенько делал в детстве. Мастерство отцовских рук его завораживало – а еще то, что он точно знал назначение и место каждой детали.

– Видел сегодня маму?

Отработанным за долгие годы движением языка Эд перебросил сигарету, которую курил, в правый угол рта. Его мускулистые руки напряглись, потом расслабились, когда он туго закрутил болт.

– Я поеду завтра. Надену костюм, куплю цветы и прихвачу с собой в коробке обед, который приготовит Ида. Чтобы получился праздник – только она и я.

Ида Герман была их соседкой; она прожила здесь дольше остальных и нередко проводила время с Эдом, помогая ему справиться с тоской, когда его жена заболела.

– Маме понравится, – сказал Джон и, сделав глоток пива, улыбнулся, представив, как они будут выглядеть, сидя рядом друг с другом.

Эд закончил то, что делал, привел все в порядок и стер тряпкой, пропитанной бензином, масло с рук. Потом взял себе пиво и уселся напротив сына на старый ящик для инструментов.