Страница 10 из 88
– О чем думаешь, Межиславе? – Спросил у дружинника князь Феодор.
Не стал Межислав признаваться, что как раз о жене княжьей думал. Объясняй, да не так поймут… Потому сказал про другое, про что действительно в последнее время думал немало.
– Мыслю я княже, что предки наши оставили нам землю великую, славную во всех света концах. Святослав-то князь даже греков трепетать заставлял, когда они были в силе. А при наших временах это нарушилось.
– Что же нарушилось? – Заинтересовался князь.
– Я об том и не сразу удумал. Что с детства видишь, привычно, то считаешь и правильно. Служу я у твоего отца, князя Юрия в дружине. Воины у нас как один, умелые. В бою хоть конном, хоть пешем, как одна рука содействуют. Один княжий муж десятерых стоит, а то и более. Тем я всегда был горд. Но вот пришли к нашим порогам мунгалы, и оказалось что мы – вся – княжья дружина хоробрая, – слишком малы против мунгальского полчища. Князей у нас много, дружин много. По своей мерке мерялись – так себе казались велики, а как по мунгальской смерялись, – так и умалились.
– Что же, воин, – качнул головой Федор. – А был бы по-твоему толк, если бы съединили князья свои дружины?
– Съединить мало, – Качнул головой Межислав. – Вон, раз уж сьединили, – да на Калке все одно кончилось разгромом. Сколько князей, сколько дружиников-полянинов легло… Не только слить, еще и сладить надо, под одну главу всех воинов поставить. Дядька Годун мне рассказывал, что в древности у ромейских кесарей все солдаты были как близнецы: одинаково одеты, одинаково обучены, одним воеводам подчинялись. И в одном полку у них выходило аж по пять тысяч человек! Да не как у нас в несколько сотен ядро дружинное, а остальное вокруг из ополченцев неученых. А все истинные воины! И это в одном отряде! А у ромеев таких отрядов было несчитано.
– Читал я о том, – кивнул Феодор. – Только ведь назывались те отряды "легио", суть по-латински "сборище". А те сборища делились на "манипули" – суть по нашему "горсти". Значит начинались их истовые солдаты сперва с таких же ополченцев, как и у нас, – малые горсточки собирались в большие сборища, а Межиславе?
– Название дело десятое. Важно чего из него потом получилось.
– Ну а чего получилось на сей божий день? Где сейчас те легио? Где слава ромейская?
– Вестимо. Куда ромейские легио истаяли я не знаю, а где слава ромейская знаю – у тебя в доме живет, княже.
Шутка понравилась, засмеялся князь Феодор.
– Ну а все-таки, сказал он отсмеявшись – как мыслишь Межиславе. Ведь и ромеям не помогли их многотысячные легио. Пошто так?
– Я простой боярин, княже. Про то не ведаю. Подозреваю, что в любой силе, её же погибель таится, близкая или нескорая.
– То ты верно размыслил, – кивнул князь. – Читал я книги писанные ромейскими хронистами, и на давней латыни, и на греческом. А случилось ромеями вот что. Стали кесари ромейские свой народ обирать непомерно, заморили его податями. Оттого угас ромейский гордый дух. А когда ослабили ромеи свою державу в междуусобных войнах, то пришли к Риму многие враги, и оказалось, что бедняк с гнутой спиной пустым кошелем, и неверящим сердцем – воин никудышный, и ничего защищать не может и хочет. Надломился Рим глупой спесью и жадностью своих властителей. Так кончилась слава древнего Рима, так кончается и нового – Константинополя.
– Вот и у нас сейчас сил не по беде… – Буркнул Межислав. – И междоусобиц хватает. Одна надежда, княже. Что и другие князья как ты, авторов древних читали, и к чему разномыслие приводит, знают. Да и та надежа, – уж прости, как посидел я под дверью гридницы, да послушал совещанье ваше княжье, – сильно ослабла.
– Историю знать одно, а к себе приложить – иное. Вроде и знают князья как надо, и каждый готов сьединится, но только чтоб были все под его началом.
– Так-то так… – вздохнул Межислав.
– А вот еще о чем рассуди, боярин, про Рим. – Продолжил князь Феодор. – Сами ромеи говорили на латинском языке. Захватили те ромеи эллинские земли, Элладу малую и великую, и включили в своё царство. Получилось, что в империи два великих языка сжились. Латиняне – на западе, эллины, – которых сами латиняне прозвали греками, – на востоке. Через многие колена эллины уже и сами привыкли считать себя ромеями, и гордились тем, хотя говорить то умели только на своем, греческом языке. И вот время шло, одряхлела ромейская держава. Пришли к её землям народы-захватчики, и пал латинский западный Рим. Но восточный, греческий Рим устоял, и в долгое время цвел пуще прежнего. И вот представь тех недобитых латинян, что на западе – оказались они в своих землях, под чужими князьями, под гнетом чужих народов… А недалеко стоит как бы и Рим, гордится славой латинской, хотя к истым латинянам касательства мало имеет, и живут там люди, которые говорят на совсем другом языке… Что же должны были чувствовать латинские ромеи, у которых не только державу, но и само их имя иноземцы украли?
– Мудрено разобраться, княже Феодоре… У нас на Руси, сам знаешь, инородцам ущемления нет, все равны, хоть половец, хоть чудин, лишь бы зло не чудил… Страшно помыслить, что и у нас когда-нибудь такое может случится, как у твоих латинян, – чтоб оторвали часть земли от Руси, и оказалось бы что русские люди уже не в Руси живут, а именем их другие прозываются, славой другие похваляются…
– То-то и оно. Страшные мысли, а едем к нависшим над нами полчищам мунгальским. Не они ли рвать будут, если дело не сладим?..
– На то ты и послан княже первой головой. Вся надежа сейчас на тебя… А скажи, правда ли рассказывают, что твоя жена Евпраксия по первости, когда у нас называли её "греческой царевной" запускала в челядинов и служанок утварью, да лупила их по щекам?
– Правда. То в ней горделивый ромейский дух говорил. Когда был восточный Рим в силе, не мог ни один посол к ним приехать, и в лицо назвать "греками". Жена же моя помнит, гордится славой ромейской. Долго мне её пришлось вразумлять, что не в обиду ей так говорят, и чтоб рук не распускала. Сейчас-то пообвыклась, обрусела. А как сын-Ванятка на руки упал, так и вовсе уж до прозвищ дела нет. Не до того. – Засмеялся Феодор. У тебя-то дети есть уже?
– Одного приспели.
– Хорошо это Межиславе. Видел-ли, как в церквах из камня сложенных, проходы бывают устроены? Клонятся друг к друг две каменных луки, а поверху их камень-замок запирает и держит, чтоб не обвалились. Муж и жена, как те две луки, а первенец им что замок. Хорошо, что есть у вас первенец. Хорошо, но мало, – хитро улыбнулся князь. – Еще надо, Межиславе.
– Вот как вернемся княже, сразу этим и займусь, – пообещал Межислав
***
Огромно войско татрово-мунгальское. О том рассказывали еще приходившие на Русь бежцы, и половцы, и болгары, и иные. Рассказывали, и охали, и преувеличивали. И по простой человеческой привычке, и потому, что от мунгалов всякого страха натерпелись, а у него, у страха, как известно глаза велики. Потому и вырастало войско мунгальское в рассказах до вовсе уж невообразимого размера, который на деле и земля бы не снесла, да и не прокормила. Завирались бежцы. И все же…
Мунгальский стан удивлял. Раскинулись по земле шатры, дымились костры, перестукивали копытами лошади и дивные звери с горбатыми носами, волосатыми ногами, и кривой спиной. Посольский поезд ехал по стану под охраной специально выделенных тяжело вооруженных степных вершников. Стан все тянулся. И мунгальские воины, мимо которых проезжал поезд, подходили поближе, и гортанно вскрикивая, оживленно переговариваясь, глазели, обсуждали русских послов. А иные, просто провожали пустым взглядом, не иначе уже навидавшись всего в далеких краях. А иные… И стан тянулся, и тянулся. Межислав крутил головой, пытался прикинуть, сколько здесь войска, и сбивался. Велика сила мунгальская. И даже старые бояре, из тех что ходили когда-то в сборный русско-половецкий общий поход, который окончился под Калкой, говорили, что тогда наше соборное войско поменьше этого было…