Повести и рассказы

И вновь приник к ружью.

И хлесть!.. Две уточки в середине стаи уронили головы и закружились на воде. Третья лихорадочно, тряся крылышками, помчалась сдуру прямо к берегу, а остальная стая с шумом и стоном вновь заторопилась на разбег и взлет… Но вот и утка, которая бежала к нам по воде, наконец оперлась о воздух и поднялась, и улетела…

— Иди, доставай, — хмыкнул дядя Саша, — если раков не боишься.

Слышал он, слышал мои слова про раков, заряжает ружье очередным патроном.

— Ах, не получилось!

— Что не получилось? — спрашиваю я, раздеваясь и входя по колени в помутневшую воду.

— Я же тебе показывал. Почему выжидал? Хотел поймать момент, когда шеи трех уток совместятся. Не получилось. Только две попались на линию. А ты что, в трусах полезешь? — удивился дядя Саша. — А потом сушиться. А мы еще к дальним озерам пойдем, там, может быть, подцепим.

Я растерянно стоял перед ним. Я никогда не плаваю без трусов. Все как-то боязно… укусит какая-нибудь рыба… разговоры ходили, что сомы хватают мальчишек за эти самые места… да и раки все же тут водятся… Но, превозмогая жуть под насмешливым взглядом бывшего солдата, я кладу на макушку тальника свои длинные трусы и плюхаюсь в воду.

Я быстро ухватил одну утку за лапу, а другая птица то ли утонула, то ли, еще живая, забилась под листья камыша. Я бултыхаюсь среди водяных трав, стыдясь своей ненаходчивости.

Но дядя Саша умеет и поощрить.

— Правильно ведешь разведку… а ты поднырни и снизу посмотри.

И точно, я окунулся с головой в воду и сразу ее увидел, притонувшую и подбившуюся снизу к зеленой ряске, сверху и не углядеть.

Когда я вытащил обеих уток и уже на твердом холмике берега оделся, дядя Саша сказал, нарочно коверкая слово:

— Маладис. — И, глянув на часы, которые тикали на его жилистой коричневой руке, объявил: — Идем покажем женщинам, как нужно готовить уток…

Нужно ли говорить, как хвалили нас женщины. Моя мама сразу же бросила упрек отцу:

— Шаих только немного моложе тебя, а смотри — как юноша. А у тебя пузо, как у секретаря обкома.

Отец страшно обиделся, отказался есть утку. С трудом уговорили.

Уговорил дядя Саша:

— Ты, Соня, напрасно на него. Он лучше меня стреляет. Но ему нельзя браконьерничать: он тут в колхозе не последний человек, — а я приехал-уехал.

Тетя Альфия, — коротко Аля, — своего мужа, конечно, похвалила, но, как всегда, с легкой насмешкой.

— Если бы вы так на войне стреляли, до Москвы бы немец не дошел.

В ответ на это обвинение, звучавшее, надо полагать, не раз и не два в их жизни, дядя Саша зубами скрипнул, но сдержался и только руки поднял:

— Яволь, яволь… их хенде хох…

Так что без укора похвалили только меня. Особенно после того, как дядя Саша рассказал, как я полз по-солдатски, как сплавал за трофеем. Правда, не стал говорить, что плавал я совсем нагишом. До занятий в школе еще оставалась неделя, ругать меня еще не было за что, так что хвалили чрезмерно.

— Он еще покажет, как надо стрелять, — говорил дядя Саша. — У него рука твердая, а глаз острый.

После знаменательного обеда мы с ним пошли подремать на сеновал. И там вновь состоялся разговор про усы.

2

— Я думаю, братишка, ты уже понимаешь: настоящий мужчина должен носить усы, — начал, потягиваясь и вдыхая запах высохшей травы, дядя Саша. — Именно усы! Это не просто украшение. Они как маленький зонт, — чтобы никакие сопли в рот не попадали, ни при какой погоде. И они как маленький раздражитель, — чтобы женщины любили. Им нравится, я знаю.

— Что ты там ерунду городишь? — послышался снизу, со двора голос проходившей мимо тети Али. Вряд ли она в точности расслышала слова своего мужа, но она знала, о чем он может говорить после хорошего обеда. — Я тебе всю жизнь говорю: сбрей ты их! Ворошилова давно разоблачили.

— Ну и что? — повысил голос дядя Саша, приподнимаясь на локте и как бы специально отвечая ей сквозь дебри сарая. — Усы носили все великие люди — Ленин, Сталин, Молотов…

— Молотов трус, жену отдал в лагеря. Ты меня тоже отдал бы в лагеря, если бы тебя попросили твои товарищи по контрразведке?

— Брось говорить глупости, женщина. Я знаю, ты наша, советская.

— А у Молотова была шпионка?

— Вряд ли. Но Сталин имел прямые усы, а у Молотова они были бесформенные. Иди, иди дальше, это долго объяснять. — И уже понизив голос, снова опустив облысевшую, но с кудрями возле ушей голову в брошенный на сено полушубок, он продолжил разъяснение уже для меня.

— Усы носили все военные люди в России, гусары, драгуны. Могло не носить усов лишь высшее командование — Суворов, Кутузов. А из нынешних, — посмотри, какие усы Буденный носит! Давай, милый, начинать растить усы. Ты как побреешь пару раз пушок над губами, так сразу начнут вставать. Но!.. — дядя Саша страстно и судорожно зевнул, — словно хотел укусить свисавший над нами слева веник табака. — Усы надо подбирать к своему характеру. Усы с загнутыми вверх кончиками — у людей уверенных в себе, но чаще просто хвастливых. А если кончики загнуты вниз, — человек упрям и много пьет. Если же усы прямые…

— Как у Сталина?

— Да, как у Сталина… его труднее распознать. — Дядя Саша сделал значительную паузу. — А вот если усы маленькие, скромные, такому палец в рот не клади.

— Как у вас?

— Как у меня. Но есть и пошлые усики — в нитку. Это жулики носят такие усы, прожигатели жизни. А если только у концов губ, — это китайцы, там другая философия. — Дядя Саша, зажмурившись, снова зевнул. — Как хорошо на родине. Я действительно служил в контрразведке… как сказала моя жена… Вот хочу тебе рассказать одну историю. Это было в Западной Украине, когда мы наконец погнали фрицев. Много народа освободили, но хватало там и предателей, шпионов… не секрет, не все хотели Советской власти… Но как ты узнаешь, кто он? Улыбается, кланяется, кивает… а сам ночью ножом солдат наших зарежет или мину подсунет под рельсы… Попал мне в руки мужичок один, круглолицый, бритый, в наколках. Говорит, уголовник, немцы заставляли воду носить, печки растапливать. Надо сказать, к уголовникам и наша власть относилась более благосклонно, но это отдельный вопрос. Вот мельком допросили мы его и хотели уже пропустить на освобожденную территорию, да что-то меня остановило.

Сам не могу понять, что. По моему приказу поместили его в сарайчик и ушли. Нет, он не привязан, только куда он побежит? Побежит — его тут же пристрелят. Смирно лег на землю и лежит. А я обошел этот хлев, — он из прутьев и глины слеплен, — и в щелку смотрю на него. Час или полтора потерял, но чего-то жду. Я ведь в душе охотник, терпеливый.

И вот смотрю, мужичок достает кисет с табаком, бумагу и проводит двумя пальцами вот так… — Дядя Саша повторил жест над своими губами. — Ага, думаю, попался, у тебя усы были еще недавно… Зачем ты их сбрил?.. Тебе интересно?

— Очень, — отвечал я. — И вы его арестовали?

— За что, милый? Нет, так дело не делается. Ну, мало ли, сбрил и сбрил. Может, разонравились. Я решил с ним с другого бока разговор завести. Подсадил к нему Витьку из штрафников, он хорошо уголовный мир знает. Покачай, говорю, его на предмет биографии. А сам снова в щелочку смотрю. Витька первым делом снимает с себя одежду до пояса и показывает мужичку свои наколки. Мне будешь подчиняться, говорит, у меня видишь что нарисовано. А у тебя? Ну, тот вынужден тоже обнажиться. Витька потер пальцем пару наколок у него, — да ты еще сосунок, говорит, свежие наколки. Где сидел? Кого помнишь? И наугад имена якобы знаменитых вождей уголовного мира. Тот невпопад кивает, как если бы слышал про таких. Витька словно бы рад. А вот угадай, говорит, что обозначают такие наколки. И называет всякую абдракадабру.

— Аббревиатуру, — робко поправил я дядю.

— Ну, канично, нам, татарам, вси равна. Говорит, что такое АА. Тот не знает. «Ангел ада»! А что обозначает ГУСИ? Тот не знает. «Где увижу, сразу изнасилую». Э, говорит Витька, ты совсем еще темный.