Страница 132 из 147
ЛЕНА. Нет, боюсь! Может, к тебе, а дверь оставим открытой?.. Сначала с лестницы, издалека на него посмотрим?
ТАНЯ. Обидится.
ЛЕНА. Тоже верно.
ТАНЯ. А почему штемпель нашего города? Он что, в гостинице остановился? А-а, сидел в тюрьме. Ну, покажи ты мне открытку?!
ЛЕНА. Ты будешь издеваться… Свечи!!!
ТАНЯ. Это верно. При свечах мы все моложе выглядим. Там? (Несет из кухни свечи, зажигает.) А не споткнется?! Может, уж дедушка на костылях? Для человека его профессии сорок лет все равно что девяносто для простого человека. Лысый, как женская грудь, импотент…
ЛЕНА. Уходи! Уходи, зараза! Ты меня ненавидишь! Ты мне завидуешь!
ТАНЯ. Я тебя, Елена Николаевна, готовлю к худшему. Я знаю жизнь.
ЛЕНА. Ты знаешь нашу, серую жизнь! А он… как марсианин. У него слова другие.
ТАНЯ. Так дай прочесть! Меня интересует последняя открытка. Не буду комментировать, честное девичье, прочту и верну. Я же не враг тебе!
ЛЕНА(на швейную машину). Машина!!!
ТАНЯ. А может, оставим? Пусть видит, что трудишься в поте лица своего? И если что, пристрочим ему что-нибудь!
ЛЕНА уносит машину.
Я тебя такой взволнованной еще не видела. Ну, что он, особенный из себя?
ЛЕНА вернулась с тремя фужерами, с шампанским. Стоит, замерла в раздумье.
ТАНЯ. Это может быть аберрация памяти… Недавно ездила на встречу выпускников нашего юрфака… был у нас, помню, Юрочка один… Мне почему-то казалось, что он мне нравился… А сейчас увидела — господи!..
ЛЕНА(кричит). Прекрати! Это была любовь с первого взгляда!
Кто я и кто он?! Знаменитый поэт! Его молодежь при мне на руках несла!
ТАНЯ. А я и не помню такого… Пахомов… Про Вознесенского слышала… про Евтушенко…
ЛЕНА. Да все они тогда уже были старики в сравнении с ним! Александр Пахомов — это!.. (Не может найти слов.) И я ему написала! Вот этой рукой! И он ответил! Да, из-за границы, да! Тогда письма даже из ГДР шли два месяца!
ТАНЯ. Открытку давай!
ЛЕНА. Ой, грязь?! Твои пальцы!.. (Достала платок, оттирает стекло на книжной полке.) Когда из Берлина он мне написал… я уже замуж вышла, дура… за Вадима. Это ж три года прошло. Открытка всё во мне всколыхнула… Подала на развод, написала Александру, на тот московский адрес… Это был, наверно, адрес его матери… Не думай, к этому времени мы с Вадиком так и так уже ссорились… Ты-то его через десять лет увидела. А вот теперь можешь смеяться. Пахомов больше не отозвался.
ТАНЯ. Почему же это я должна смеяться?! Я всегда знала, что они негодяи. Живут секундой. И сама знаешь, какой.
ЛЕНА. Но теперь я думаю, может быть, он действительно сидел? Как диссидент? Книжек его в магазинах больше не продавали… И по радио не говорили… Или умер, думала я… или насовсем уехал, остался где-нибудь в Америке или Франции…
ТАНЯ(обняла). Дурочка моя! Я понимаю, ты решила: если через столько лет вспомнил, стало быть, любит особенной любовью… Из Парижу специально за тобой вернулся!(Хохочет.)
ЛЕНА. Ты жестока. Почему не можешь допустить, что мужчины тоже могут быть благородны… хотя бы одиноки и несчастны?
ТАНЯ. Ага, начнем подбирать старичков, которых в детстве обожали? Я вот зачитывалась книгой Кони… ну, ты не знаешь, был такой знаменитый адвокат в конце прошлого века… Ну и воскресни он сегодня и приди ко мне… что же, я его с собой в койку положу?! В гроб я его положу, если он, как Ленин, мучается непохоронённый…
ЛЕНА. Прекрати!.. (В слезах.) Я умоляю тебя!.. Он же понимает — целая жизнь пролегла…
ТАНЯ. Ну, дай прочту.
ЛЕНА. Он… он мне раньше на улицу Полярную писал… а я теперь на Свободном проспекте? Так он нашел адрес!
ТАНЯ. Милая! Запрос в адресное бюро стоит пятак… Ладно. Давай текст. Ну, не идет же, не идет!
ЛЕНА(достает откуда-то с груди открытку, подает). Вслух. Только не кривляйся, не добивай меня.
ТАНЯ(читает). «Елена прекрасная! Через несколько стремительных лет, как и обещал, я возвращаюсь в твою жизнь и готов упасть к твоим ногам. Понимаю, уже не тот юный демон… ожесточен и обуглен, как от удара молнии. Если сердце твое занято, прости и на дверную ручку своей квартиры снаружи привяжи черную ленточку. Если по прежнему не забыла меня, жди в ближайшую субботу вечером, только ничему не удивляйся… Я знаю, ты милосердна и нежна, перевяжешь мои раны… и мы заживем счастливо на зло всем моим и твоим врагам. Целую, пряча глаза свои, как василиск, не желая обжечь тебя… После лауреата малой Нобелевской премии Сергея Иваненко, который живет в Америке, я все же второй поэт на свете. Твой отныне и навсегда Александр». (Пауза.) Я думаю, он действительно эти годы просидел в тюряге.
Лена отбирает открытку.
Мужчина горячий, согласна. Убил любовницу… или еще что натворил… Ишь какой почерк!
ЛЕНА. Почему же любовницу? Может, соперника застрелил? На дуэли?
ТАНЯ. Может быть. Дали «червонец». Как раз, судя по твоему рассказу, на десять лет и исчез.
Пауза.
ЛЕНА. Ах, почему ты такая безжалостная?! Ничего не знаешь и судишь!
ТАНЯ. Я безжалостная?! Детка. Это я еще предполагаю вполне милый вариант… отсидел, вспомнил, написал… А если просто — жил, пил, делал детей… и вот — ковыряя в зубах, вспомнил. Где-то еще одна родная наивная душа.
ЛЕНА. Вы все, юристы, такие! Что ты, что Жириновский!
ТАНЯ. Как ты можешь меня с этим человеком равнять?!
ЛЕНА. А если он болел?.. Все эти годы.
ТАНЯ. Пил, что ли?
ЛЕНА. Ну почему обязательно пил? Не хотел обременять. А может, и пил. Страдал. У поэтов это бывает. «Люблю отчизну я, но странною любовью…» Уходи! (Закрыла глаза рукой.) Захлопни дверь!
ТАНЯ. Золотая моя!.. Ну, чего ты?! Просто за тебя боюсь… Ты такая добрая, нежная. Явится сейчас нечесаный, весь в коросте… наглый… в твою белую постель: «Люби меня, детка, пока я на воле…» А вдруг еще и не один!
ЛЕНА. В каком смысле?
ТАНЯ. А черт его знает! С подругой! Скажет: у нас так принято… в колониях… или психушках… ты будешь моя вторая жена… Надо все предусмотреть! А то еще и с мальчиком каким-нибудь явится… эти артисты, поэты почти все к старости голубые… Ну, мальчика я могу взять на себя… но захочет ли он с тобой строить нормальную семью?
Лена села, плачет.
Боже мой! Какие мы одуванчики!.. В каком мире ты живешь?! Ты посмотри, что в газетах пишут! Аферисты, преступность! То квартиру у бедной женщины оттяпают… то деньги… Наверняка сразу денег попросит! И не вздумай в первый же день прописывать… Хорошо, как скажешь. Я пошла.
ЛЕНА(вскочила). Нет!.. Я боюсь.
ТАНЯ. Чего ты боишься? К тебе сейчас придет бывший советский известный поэт… человек благородный, возвышенный… Хорошо хоть не равняет себя с Сергеем Иваненко, о котором даже я слышала по радиостанции «Свобода»! А может, явится вовсе другой мужчина с его документами… Скажет, это я, Ленок, я состарился…
ЛЕНА(шепотом). Я узнаю его!
ТАНЯ. Узнаешь? У моей коллеги по работе брат вернулся из южной республики СНГ… воевал… лежал в госпитале… Брат! Она его не узнала! Чиненый-перечиненый! Все другое: лицо… голос… Не говоря о том, что как бы старше лет на десять… Нет, ты оденься небрежней. А то решит — сидела тут и все пятнадцать лет как дура ждала в этой юбке. Штаны надень, так надежней.
ЛЕНА. Я подумала… мы куда-нибудь пойдем.
ТАНЯ. Куда пойдем? В ресторан, что ли? Ты когда в последний раз в ресторанах была?
ЛЕНА. А что?
ТАНЯ. Оставишь все деньги. Нет уж, давай здесь. У меня тоже кое-что найдется. А потом уйду. Как кивнешь… Господи, как я могу ненавидеть тебя? Сама такой была… лет в тринадцать-четырнадцать… Я сейчас… (Уходит.)
Звонит телефон.
ЛЕНА(замерла. Наконец, сняла трубку). Слушаю!.. Алло?.. (Со страхом.) Почему-то ничего не слышно!.. Если вы из автомата, перезвоните, пожалуйста. Алло?.. (Положила трубку, ждет.)
Возвращается ТАНЯ с бутылкой шампанского и коробкой конфет.
ТАНЯ. Вот! Для начала ничего больше не надо. Небось, через столько лет сам любимой девушке ящик мартини притащит и корзину роз! Если такой знаменитый человек. Ты чего?