Страница 6 из 7
Если вернуться к тому славному времени в Мельничном Ручье, то кульминацией лета была кража Машиного велосипеда. Она поехала на станцию позвонить из автомата, опустила заветные пятнадцать копеек, вышла – а ее красной, ярко сверкающей «камы» – не было. Машу как будто током ударило. Она помнила, что велосипед стоял прямо на деревянном крыльце, и был повернут в сторону железной дороги, а теперь вместе велосипеда был чей-то окурок и – пустое место, воздух! Маша – не поверила, осмотрелась. Вытирая слезы, дошла до киоска с мороженым. Обида душила. Какое-то время Маша надеялась, что велосипед привезут обратно, или произойдет что-то такое, что не позволит явной несправедливости так жестоко ворваться в жизнь. Велосипеда – не было. Машина мама не расстроились, и даже не рассердилась, а Славка обещал, что до осени будет возить ее на своем собственном велосипеде, который привезла в подарок его мама из Африки. Велосипед этот был с великим множеством цветных наклеек и тремя несколько покореженными фонарями, зеленым, желтым и ярко красным. Так Маша впервые узнала, что на свете есть благородные люди и что бывают только два вида рам – женские, под большим углом и безопасные, и – мужские, на которых только одна железная палка, параллельная земле, куда и нужно садиться. Ощущение присутствия Славки за спиной, который отчаянно крутил педали в два раза быстрее, чем обычно это делала она, было столь чудесным, что Маша совершенно забыла об инструкциях безопасности, и потом, по глупости, как-то даже поехала на этом велосипеде сама и одна: со всего маху хряснулась прямо на железную «мужскую» раму.
А потом они все вместе отправились в ЛТО. Учеников собрали прямо с дач на «редиску» и «щавель», то есть завезли всей школой в лагерь и расселили в бараках. Грозная дама в сероватом халате обошла каждую комнату на шесть коек и четко сообщила о распорядке дня. Побудка была в пять утра, потом был кросс вокруг поля под песню группы «Секрет» «Привет», а потом их всех развозили на сельскохозяйственные работы «в поля», где и оставляли на целый день. За обедом давали, в основном, – хлеб, единственное съедобное пропитание, которое было у администрации лагеря, но зато под вечер можно было забраться в чужой барак и съесть родительские сушки, которые запасливые одноклассники хранили еще с воскресенья, когда лагерь был открыт для посетителей. Сразу пугали «местными», молодыми парнями – трактористами, которые тоже выходили в поля и пытливо вглядывались в лица девушек. Через день в одном из бараков была дискотека, где Маша впервые встретила представителей соседних школ. Кирилл спал в бараке «для мальчиков», как и Славка, и только через неделю пошли слухи, что оба приятеля ухлестывают за «штучкой» из соседней школы, что, впрочем, оказалось злой шуткой Машиных подруг. Они старательно мазали Машу по ночам пастой и, однажды даже спрятали ее одежду в душевой, где Маша долго боялась появляться, по причине страха продефилировать голой перед пытливыми представительницами трех соседних школ. Это было куда страшнее и обиднее, чем необдуманная фраза Машиной одноклассницы Леры, которой родители привезли из дома теплый плед, и она громогласно сообщала, что ей – «жарко» в пять часов утра, скидывая плед на пол и демонстрируя большое белое тело, чем дико настроила против себя пять соседних оледенелых скелетов под простынями. Так и не обнаружив свою одежду, Маша тогда отправилась на дискотеку в пижаме и была прозвана одноклассницами «арестанткой». Впрочем, ей все равно повезло больше, чем Юльке, например, которая без посторонней помощи, сама объелась щавеля, собранного с полей и полностью потеряла вкусовые ощущения. Теперь, она каждое утро, как и Лера, просыпалась в пять утра, разворачивала конфету, съедала ее, громко причмокивая, и на весь барак сообщала, что «вкуса – нет и не будет!», чем вызывала неминуемое сочувствие окружающих, которые закупали ей конфеты тоннами, в ожидании, когда он, этот самый вкус, наконец, «вернется».
А потом Славка – пропал…. Об этом сообщила пионервожатая, обходящая бараки и засовывающая фонарик под каждую кровать, не прятался ли он где-то поблизости, как заблудившийся щенок или брошенный котенок. К Славке никто не приезжал, вестей от отца, тем более, от матери, он не получал и ходил по лагерю понуро, но гордо. А в тот день, – раз и след простыл. Под вечер оказалось, что сбежал к «местным», обыграл кого-то в карты и напился до чертиков, за что его заочно исключили из пионеров. Славка не обиделся, а только страшно дулся на пионервожатую в течение целого года. Зато среди одноклассников он стал негласным героем, и за это его особо невзлюбил Кирилл. В тоже лето, в этом же ЛТО Славка притащил Маше целый ящик мороженого, которое долго хранилось потом в ее холодильнике, на радость маме и подруг, которые только и расспрашивали о том, что будет дальше, и будет ли. Тогда же Маша завела дневник, где расписывались все, кто приходил к ней на день рождение, и где Славка впервые официально написал, что нравится ему только она.
Когда начинался учебный год, радовалась этому событию все. Осенние сумерки, стальной холод, крадущийся вдруг под кофту и вдруг – ниоткуда взявшееся – внутреннее блаженство. Краски багряные, красно-желтые, такие густые, как на мольберте, выставленном прямо на улице: медленно накладываются кистью, а застывшая разноцветная масса в какой-то момент отваливается, шелушится на холсте, как согнувшийся в три погибели резиновый каскадер-игрушка на стекле в метро, куда ее с размаху бросил что-то тараторящий продавец. Из школы Кирилла все время выгоняли. В основном, за глупые шутки, прогулы, записки под партой. Много позже Маша поняла, что было это все-таки из-за его родственников – научных корифеев и антикоммунистов. Славку, напротив, в школе любили. Его отец никогда не высказывался на родительских собраниях и никогда их не посещал. Славка рос подобно травке во дворе, но было в нем что-то очевидно бойкое, мальчишеское. Честность, прямота, ясность мысли. Учился он неважно, но был с ранних лет, как говорится, «с руками»: чинил под партой замок, который только что нашел по дороге, выпиливал из дерева ажурный кораблик, мог решить четыре варианта контрольной по математике. Впрочем, и это было неважно. Любили его, как обычно любят – просто так.
В том же Тунисе их с Кириллом поселили в странной гостинице. С бассейном и множеством крыс, которые появлялись в самый неожиданный момент из-под кровати или из щели в полу ресторана. Известный анекдот «хорошо, что слоны не летают» мог бы быть переделан в тунисский вариант, «хорошо, что не летают африканские крысы». Туристов тоже расселили как-то странно, по одному человеку в номер и к незнакомым людям.
Рано утром они встречали с Кириллом восход в песках. За считанные минуты зашли далеко-далеко, в пустыню. Обдувало холодным ветром. Белым огнем горели широкие снежные полосы неба, которое вдруг померкло, воздух потемнел и буря, докатившись смерчем, закрутила пыль над равниной, тучей помчала ее над садами и промеж мраморных колонн. Стало темно, а потом, в один момент, небо расправилось, как осветило гигантским прожектором изнемогающую равнину. Желтая громадина вдруг показалась из-за песка, белый луч, розово-пурпурный, красный отражались теперь в изумрудном песке, словно в прозрачной воде. Солнце из грозовых туч озарило пески сильно и резко. Темно-сизый фон неба еще более усиливал яркость зелено-грязной земли.
– Ты видел? – спросила Маша.
– Ну, видел, – ответил Кирилл.
Началу отношений со Славкой, как Маше казалось на тот момент в школе, был случай, который произошел еще во времена их учебы, когда вовсе не он, а Кирилл пригласил ее на концерт. Раздобыл где-то билеты на итальянского певца Тото Кутуньо. Певец был дико знаменит, попасть на его выступления было практически невозможно, и событие его выступления для Петербурга было особым, если не сказать, – сверхъестественным. Кирилл пригласил Машу, демонстративно помахав билетами перед Славкиным носом, а когда она отстояла под дождем бесконечную очередь, сформировавшуюся под оградой, вошла в роскошный комплекс и бросилась к нему, наспех сунул скомканный билет ей в руку и убежал в неизвестном направлении. Он болтал с девицей из соседней школы, и Маша, от расстройства, не слышала ни одной песни. В антракте девиц уже было две, и Кирилл не только делал вид, что видит Машу впервые, но всячески давал понять, что не знает ее вообще. Зато после второго действия, набравшись храбрости, Маша все-таки вышла на сцену, чтобы подарить звездному итальянцу цветы. Поклонники знали, что Тото Кутуньо на каждом концерте поет одну из своих песен девушке тринадцати лет, ту самую песню, которую он в свое время посвятил дочери другого известного итальянского певца, Челентано.