Смотрящая со стороны

Я еще не успела задать ни одного полезного вопроса, а уже довела отца Марины до нервного припадка. Причину понять несложно: никакому родителю не захочется верить, что его ребенок свел счеты с жизнью. Странно, почему я сразу об этом не подумала. Вряд ли моя тактика вообще с кем-то сработает. Нужно придумать новый план. Рассказывать правду я не имею права, чтобы не вселять в родителей ложную надежду. Но вот разделить их точку зрения, хоть ни на чем конкретном и не основанную, могу. Допустим, я все тот же новый следователь, но теперь звоню, чтобы выяснить детали, которые кажутся мне подозрительными. У меня нет ни малейших зацепок, но это не мешает мне выслушать мнение семей погибших.

Посчитав, что отца Марины пока лучше не беспокоить, я склонилась над стоящим на столе макбуком и набрала номер родителей девушки, погибшей после нее. К телефону подошла мама Юлии Волошиной, блондинки с огромными серо-зелеными глазами. Той самой повешенной, на лице которой остался отпечаток ладони. Судя по тому, что на остальных фотографиях мне не удалось обнаружить подобных следов насилия, с опытом маньяк научился лучше контролировать себя и своих жертв. Почему бы не воспользоваться этой находкой? Представившись, я тут же перешла к делу:

— У меня на руках материалы расследования, в том числе фотографии с места происшествия. Скажите, на теле дочери вы не заметили ничего подозрительного?

— Разве в материалах это не зафиксировано?

— Что именно?

— Господи, неужели этот идиот-следователь даже не потрудился приложить мое заявление?! Извините, что я так говорю о вашем коллеге…

— Ничего страшного, — сказала я, мысленно с ней соглашаясь. — Боюсь, никакого заявления я не вижу.

— А лицо Юли видите?

— Вижу, поэтому вам и звоню.

— Боже мой, я думала, такое только по телевизору бывает…

— О чем вы?

— Ну, знаете, когда старый следователь уходит на пенсию или увольняется, а на его место приходит новый, неравнодушный, и начинает исправлять ошибки.

— Ирина Константиновна, только не думайте, что я тут же открою дело и найду виновного.

— Ах, Людмилочка Александровна, — она назвала меня именем и отчеством Милы, которым я представилась в начале разговора, — вы даже не догадываетесь, как уже продвинули расследование только тем, что употребили это слово!

— Какое слово?

— «Виновный». Старый пень и слушать ничего не хотел. Для него был виноват только один человек — моя Юля.

— Но вы ведь с ним не согласны? — прикусила губу я, поняв, что умудрилась сделать то, чего заранее решила избегать — дала ложную надежду.

— Конечно, нет. Поверьте, дело даже не в том, что я мать. Просто у меня есть глаза, а имея глаза, нельзя не увидеть все эти побои!

— Ирина Константиновна, я правильно понимаю, что следы насилия имелись не только на лице?

— На лице так, цветочки. Вы бы видели ее тело!

Я опустилась на стул.

— Худющая, — продолжала мать погибшей девушки, — как из концлагеря. Кроме синяков я нашла даже пару ссадин, правда, подзатянувшихся. Сфотографировала, выслала следователю письмом вместе с заявлением. Он сказал, мол, Юля получила травмы задолго до смерти. Никто же и не спорит! Ее до этого в университете не видели десять дней, а нам даже не сообщили. Мы с мужем тогда были на даче, пытались ей дозвониться — не вышло. Думали, что-то не так со связью, а потом…

Женщина замолчала. Несколько минут из трубки не доносилось ни звука. Я уже подумала, что разговор прервался, но тут она сказала:

— Я понимаю, зацепиться вам в нашем деле особенно не за что, но, если вы все-таки за него возьметесь, готова помочь всем, чем только смогу.

После этих слов я вдруг почувствовала, что обман, к которому пришлось прибегнуть в начале разговора, не имеет никакого значения. Эта женщина действительно верит, что я способна выяснить правду о смерти ее дочери. Я обязана оправдать ее доверие.

— Договорились, Ирина Константиновна. Для начала, расскажите мне о Юле. Чем она увлекалась, с кем дружила?

— Как каждая девушка, наверно, любила хорошо одеваться, украшать себя. С одной только разницей: у нее это очень здорово получалось. Врожденное чувство вкуса, по-другому не скажешь. Она могла сочетать самые неподходящие друг к другу цвета, вроде синего, красного и зеленого, а получался не светофор какой-нибудь, а суперстильный наряд. Такое впечатление, как будто у нее в голове был калейдоскоп, она поворачивала его и каждый раз находила новую комбинацию.

— Значит, Юля с детства мечтала стать дизайнером?

— Да, а еще жить там, где круглый год солнце, и природа не тускнеет с приходом зимы. В Сочи влюбилась с первого взгляда. Говорила, это город-оптимист, такой же, как она. Думаете, такая девочка могла покончить с собой?

— Пока не знаю, — призналась я. — А как насчет моего предшественника. Предыдущий следователь приводил какие-то аргументы в пользу этой версии?