Страница 3 из 43
Впереди ехали старшие, девяти-десятилетние крепыши. Со строгим, независимым видом восседали они в своих добротных седлах, крепко натягивали поводья узд, поблескивавших на солнце оловянными, медными, а у кого и серебряными бляшками. Младшие, без седел, на рваных войлочных потниках, беспорядочным табуном плелись сзади.
Тэмуджин на своем длинногривом жеребце вороной масти держался с краю. Повернувшись всем туловищем вправо, он посматривал в сторону поросшего камышом озерка в половине перелета стрелы. В просвете за редкими пучками желтого стебля мелькнуло несколько матерых крякв и селезней. Птицы были жирные, лоснились мягким пухом, и Тэмуджин, недолго думая, натянул поводья. Другие тоже приостановили лошадей, вопросительно оглянувшись на него. Тэмуджин рукоятью плетки показал на озерцо. Все поняли без слов.
Унгур, сын дяди Мунгэтэ, прошлой осенью погибшего в стычке с татарами, оглянулся на младших, молча указал направо и налево. Те быстро разделились на два крыла, вереницей двинулись в охват.
Широким кругом взяли камыши, вынули луки и стрелы. Унгур слабо махнул рукой, и кольцо стало медленно сужаться. Утки, поздно заметив опасность, встрепенулись, лихорадочно захлопали крыльями, взлетая. Несколько легких стрел прошили птиц высоко над землей, и они, словно ударившись о что-то невидимое в воздухе, бессильно уронив крылья, одна за другой шлепнулись в траву. Поредевшая наполовину стая улетала прочь от озера.
– Кто не попал?! – пронзительный, бесноватый крик вдруг просверлил застоявшуюся тишину.
Сача Беки, троюродный брат Тэмуджина, ошалело выпучив большие, навыкате, глаза, оглядывал круг.
– Чьи стрелы мимо ушли?
– Вон они, под бугром торчат.
– Где?
– Да вон, за черной кочкой синее оперение.
– Подберите их, эй!
– Чьи метки на них?
– Судить!
– Чьи стрелы, спрашиваю?
– Признавайтесь сами, потом будет поздно!
Трое из младших, виновато опустив головы, слезли с лошадей.
– Сюда выходите! – орал Сача Беки, в хищно искривленных губах тая озорную улыбку, опущенным пальцем указывал перед собой. – Вы что, от страха раньше времени умираете? А ну, шевелитесь! Сейчас я вас быстро оживлю!
Виновные, понуро переминаясь на кривых ногах в рваных гутулах, встали перед рядом старших. За их спинами, съезжаясь в кучу, толпились остальные.
– Десять кнутов по голым спинам, – предложил Тайчу, младший брат Сача Беки. – Чтобы другим неповадно было.
– Десять много, – возразил Унгур. – Пять как раз будет.
– Мало пять!
Спор, поначалу вялый от жары и усталости, вдруг распалился собачьим лаем, посыпалась ругань.
– Пятнадцать кнутов, не меньше! – оглядывая всех со злобным оскалом на круглом лице, кричал Сача Беки. – Чтобы им надолго запомнилось!
– Ты что, взбесился?
– Хватит и десяти.
– Ребра-то у них ягнячьи…
– Тогда в рубахах бить.
– Порвутся рубахи, потом на нас будут показывать.
– Разговоров на весь курень будет.
– Я говорю, пятнадцать! – не собирался уступать Сача Беки. – По голой спине!
– Даже десяти будет много, – сказал Тэмуджин, до этого молча посматривавший на провинившихся. – На кровь слетятся оводы, раны загниют.
– Верно, так мы всех оводов со степи приманим, от них и так прохода нет.
– Без кнутов обойдемся.
– А как?
– Сбросить их в воду вон с той кручи.
Спорщики переглянулись.
– Если потонут, значит, грехов у них много, сами будут виноваты.
На этот раз зароптали младшие.
– Что это за наказание? – недовольно зашумели они.
– Да они плавают лучше собак!
– А тогда почему нас позавчера били?…
– Одним один закон, другим другой…
– Искупаться и так можно было…
Ропот среди младших усиливался.
– А ну, закройте свои грязные рты! – рявкнул Сача Беки, больше всех не терпевший неповиновения младших. – Вы что, еще перечить нам вздумали?
Вынув из ножен свою огромную мадагу и, помахивая ею, тронул коня на толпу младших.
– Сейчас кому-нибудь вскрою печень… что-то я проголодался.
Младшие шарахнулись от него прочь, опасливо оглядываясь на сверкающий на солнце, гладко отточенный клинок. Сача Беки, подумав, убрал нож и взялся за длинную, из восьми тонких ремешков витую плеть. Почти не размахиваясь, неуловимо резким ударом он достал ближнего, заставив его скорчиться от боли.
– Мы поняли!
– Поняли все! – торопливо закланялись остальные.
– Говорят, восточные черти уймутся только когда им покажешь кнут, – ворчал Сача Беки, засовывая плеть за оттопыренное голенище гутула. – Оказывается, правду говорят люди.
Провинившиеся с засиявшими лицами, не скрывая счастливых улыбок, зашагали к берегу. У высокой кручи их повалили на землю, взяли за руки и ноги. Раскачав, с криками сбросили в темную глубину омута.
Барахтаясь в водорослях, отплевываясь, те по-собачьи выползали на берег.
Тронулись дальше.
По пологому склону невысокой сопки, усеянной по верхушке крошевом древних камней, они перевалили к руслу Онона, когда вдруг сзади донесся отдаленный тяжелый рокот. Глухой звук, стремительно приблизившись, лопнул оглушительным громом где-то рядом, словно у них над ушами враз забили семьдесят больших барабанов. Ребята недоуменно повернули головы назад, и лица их вытянулись в испуге. Сзади их, захватив всю северную половину неба, взметнулась огромная гора грозовой тучи. Угрожающе нависнув тяжелым брюхом прямо над ними, белоснежными боками она вздыбилась в немыслимую высь.
С пугающей быстротой, подобно дыму под степным ветром, туча заполняла небо над холмами, накрывая их черной тенью. С порывом ветра резко дохнуло прохладой. В другое время ребята, может быть, и обрадовались бы концу этой обезумевшей жары, но сейчас всем стало жутко: казалось, кто-то огромный и страшный смотрит на них изнутри этой темной тучи.
Новый грохот сотряс воздух, заставив присесть перепуганных лошадей.
– Вперед! – первым опомнился и пронзительно закричал Тайчу, подбадривая себя и ребят. – Кто на самом деле быстрее, наши кони в галопе или небесная туча в погоне?!
– Стойте! – сзади, сквозь загрохотавший топот копыт, раздался чей-то голос. – Стойте все на месте!
Передние натянули поводья, оглянулись, недовольными взглядами выискивая кричавшего.
Это был Кокэчу, сын сотника нукеров Есугея, их ровесник. Два года назад он стал учеником у шаманов и с тех пор редко водился с друзьями. И сегодня, увязавшись с ними на охоту, он все держался в сторонке, помалкивал среди младших.
Понукая поводьями своего белого жеребца, он торопливо обогнал их, перегородив всем дорогу.
– Что случилось? – Тэмуджин, откинувшись назад, левой рукой с трудом удерживал разгоряченного жеребца.
– Не шевелитесь! Молнией ударит… – Обычно бесстрастное лицо Кокэчу на этот раз, казалось, было взволнованно.
Недолго помолчав, будто раздумывая, он быстро сказал:
– Пусть младшие отъедут в сторону.
– А ну, все туда, быстро! – Унгур вытянул руку, указывая влево. Дождавшись, он снова повернулся к Кокэчу. – Ну, что?
Наезжая мордами лошадей на шамана, ребята пригнулись вперед, выжидающе глядя на его тонкие, поджатые губы.
– Не нужно было бросать их в воду, – негромко сказал тот, качнув головой в сторону отъехавших. – Так приносят жертву хозяевам вод, а это не была жертва, вы по дурной своей прихоти баловались, наказывая их. А ведь знаете, что большой грех играть с водой. Боги воды рассердились на вас и, видно, хотят самих наказать.
– А чего же ты раньше молчал? – недоверчиво посмотрел на него Сача Беки.
– Ты не маленький, чтобы тебя на каждом шагу дергать за загривок, – говоря наставительным тоном, Кокэчу ни на кого не смотрел, но все поняли, что он говорит для всех. – Перед тем как сделать шаг, подумай, к чему придешь. Для этого тебе дана голова, а не только чтобы носить лисий малахай.
– Нет, ты скажи нам, почему нас сразу не предупредил? – не унимался Сача Беки. – Может быть, ты не знал? А какой же ты тогда шаман? Или ты потихоньку дожидался, когда мы богов рассердим, чтобы потом поучать нас?