Страница 50 из 128
— Ей девятнадцать, насколько я знаю. Но, похоже, мать решает за нее все. Где учиться, с кем водиться, у кого работать. Так вот, когда она сообщила мне, что будет заниматься моим участком с высочайшего позволения мамаши, то чуть не повизгивала от счастья и восторга. Представляешь, полдня на свободе! Вдалеке от непрестанного надзора!
— Средневековье какое-то, — закатил глаза Брайан и потащил поднос на кухню. — А ты, значит, взяла на себя роль просветительницы юной особы?
— Еще скажи развратительницы, — проворчала я, следуя за Брайаном. — Ничего я на себя не брала, мне просто девчонка понравилась и все. И я вижу, что ей здесь хорошо.
Брайан резко затормозил и повернулся ко мне.
— А с тобой не может быть плохо, — негромко, но очень четко проговорил он.
Я вскинула на него взгляд и едва не разревелась, увидев, как полыхал зеленый огонь в его радужках. И в этом огне сгорали остатки его надежды на взаимность, превращаясь в печаль.
— Тебе со мной… не хорошо, — ответила я севшим голосом.
— Неправда. Мне с тобой очень хорошо. Ты была моей, пусть и совсем недолго. И оказалась такой, какой я тебя себе и представлял.
Он говорил, а поднос в его руках стал дрожать, и чашки зазвенели, постукивая фаянсовыми краями. Я смотрела на Брайана и слушала, что он говорит, и не могла вымолвить не слова. Брайан прошел дальше, поставил поднос на кухонный стол и снова заговорил.
— Я уже говорил, что мечтал о тебе годы. И в тот раз я был счастлив, как никогда. И пусть этого уже не повторится, я все равно с уверенностью скажу, что ты — лучшее, что со мной случалось. А такие вещи не забываются, их нельзя обесценить. Их хранят всю жизнь и ни с чем не сравнивают.
От его слов у меня заныло сердце, и в то же время вдруг словно спали какие-то оковы. Я первый раз за долгое время смогла ощутить настоящее облегчение.
Он меня простил. Он останется со мной тем самым прежним Брайаном. Моим нежным и верным другом. Но в чем-то будет больше, чем другом.
— Ты была со мной, хоть и недолго, и в тот момент любила меня. Я это чувствовал. И ты не притворялась. Ты была настоящей. Ведь так?
— Так. Я не притворялась… — ответила, пугаясь, что сейчас у меня откажут нервы, и я снова разревусь. А ведь Брайан меня предупредил, что жилеткой больше быть не желает. — И ты каким-то чудом вернул мне веру во все, во что я уже перестала верить.
Глаза его потеплели. Он смотрел на меня из-под слегка прикрытых век, и на его красивых губах заиграла улыбка, которую вдруг захотелось попробовать на вкус…
— Это чудо зовется «отменным сексом», — прошептал мне Брайан на ушко. И, прежде чем я собралась как-то отреагировать, успел поцеловать меня, коснувшись губами местечка возле уха.
— Я тебя все-таки соблазнил, — довольным тоном заявил он, — запишу это на счет своих самых больших побед.
— Ах, вот как, — улыбнулась я. — Спешу тебя разочаровать. Я не очень-то сопротивлялась. Так что победа эта сомнительная.
Он рассмеялся, и я физически ощутила, как испарились остатки напряжения, что еще было между нами. Сегодня определенно какой-то особенный день, а ведь он только начался.
— Слушай, Хейз, а тебе не пора обзавестись мебелью? — Брайан осмотрел кухню. Деревянный стол и старый холодильник были единственными вещами, которые я забрала из квартиры. Ну, еще и стулья.
— Как раз занимаюсь составлением списка самых необходимых покупок, — деловито ответила я. — А кстати, ты на машине?
Он кивнул.
— Оставил ее чуть ниже по улице. Я когда подъезжал, увидел, что у твоего дома кто-то уже припарковался. Это колымага твоей прекрасной садовницы?
— Угу, — кивнула я, выходя из кухни.
Подошла к входной двери, открыла ее и выглянула наружу. Уна трудилась, как заведенная. За то время, что мы с Брайаном чесали языками, она успела разобраться с пышными кустами гортензии. Теперь справа от калитки открывалось небольшое пространство, чистое от сорняков и уже очень похожее на фрагмент аккуратного садика.
— Брай, — позвала я, — посмотри.
Брайан выглянул из-за моей спины и присвистнул.
— Ого! Да она пашет, как маленький комбайн, — констатировал мой друг. — И, кажется, девочка, действительно хорошо знает, что делает.
Уна почувствовала, что мы на нее смотрим. Оглянулась, смущенно улыбнулась нам и робко помахала рукой в рабочей перчатке.
Мы ответили ей улыбками, и я закрыла дверь.
… Брайан переделал у меня кучу полезных дел, съездил за покупками и врезал новые замки не только в сарае, но и в дверь, ведущую в сад из кухни.
Я накормила своих работяг-помощников сытным обедом, и мы немного поболтали втроем, сидя на моей пока еще пустой кухне.
Уна продолжала бросать быстрые взгляды на Брайана и нещадно при этом заливалась краской. А мой друг выработал манеру обращаться к ней слегка снисходительно, с мягкой, ласковой иронией. Глядя на них, я начала подозревать, что совсем не такого внимания хотелось бы Уне от Брайана.
***
…Закрыв за Шоной дверь, Кейран дошел до дивана и мешком рухнул на сиденье. Глубоко вздохнул, откинулся на спинку и устремил глаза к высокому потолку лофта. Какое-то время изучал перекрещивающиеся балки и металлические конструкции, поддерживающие крышу.
Из него будто вытащили стержень, на котором что-то держалось. Апатия, бессилие, мерзкий привкус во рту. Это остались на языке невысказанные слова — вся та правда, которую он не захотел превращать в ложь.
До чего же сложно, оказалось, просто открыть рот и начать говорить. К расставанию нельзя быть готовым, даже если решение принято и обдумано. Всё — чистая импровизация.
«Мы вместе довольно долгий срок, ведь так? Я вдруг поняла, что за все эти годы мы много времени проводили вместе, но ни разу не заговорили о том, чтобы съехаться. Или что-то подобное. Нам было легко и приятно, и мы просто жили».
Это были первые слова, сказанные Шоной после того, как она его выслушала. Не перебивая, без видимой нервозности и напряжения.
В глазах зарябило от переплетений темных металлических конструкций, по которым блуждал его взгляд. Кейран снял очки, небрежно бросил их на сиденье рядом с собой и закрыл глаза.
«Ты строил представления о том, куда мы идем? Ты ведь что-то такое думал?»
Почему это стало интересовать её только сейчас? Но он честно ответил.
«Думал, конечно. О возможном создании семьи».
Шона была настойчива.
«О детях?»
Кейран снова честно сказал, что и такие мысли его посещали. И вздрогнул, когда в ответ на это подруга заговорила строгим тоном учительницы.
«Я не скрывала, что не стремлюсь иметь детей. Я была честной с тобой с самого начала».
Он знал это. Не спорил и не упрекал. Не возражал. Так к чему эти вопросы?
«Хочу что-то понять, но знаю, что уже поздно. Получается, мы жили, будто нам почти все равно, что будет дальше? Ты хотел какой-то определенности? Не это ли причина твоего…охлаждения?»
Охлаждения? В тот момент Кейран прислушался именно к этому слову. А пылал ли он вообще, чтобы остыть? Сейчас он почти осознал, что не хотел ничего от Шоны настолько, чтобы искать причины своего «охлаждения». Она права: им было удобно и приятно вместе, и они просто с взаимовыгодным комфортом плыли по течению.
Шона хотела понять, искала причины. А надо их искать? Это ведь не поломка, не болезнь, не ссора. Нечего исправлять, нечего лечить, незачем мириться. Все просто закончилось.
Кейран знал истинную причину. Но сказать, что у него есть другая, он не мог. Во-первых, не хотел. Во-вторых, не было никакой другой. Была та, которую он хотел, но она не принадлежала ему, оставаясь почти незнакомкой.
Шону понесло. В какой-то момент Кейрану показалось, что она заговаривается.
«Это из-за Морин? Я так и поняла. В Столице ты впервые увидел ее, и именно тогда что-то стало меняться».
В сотый раз он повторил, что Морин его не интересует как женщина. Что она его временный деловой партнер. Он надеется успешно и в сроки завершить их проект и на этом расстаться.