Страница 53 из 65
И когда этим ранним утром я проснулся, чтобы подготовиться к мессе, та уверенность всё ещё была во мне, ярко и невесомо светясь в моей груди, и я принял решение.
Эта месса станет последней мессой, которую я отслужу.
***
— И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки её: лучше тебе увечному войти в жизнь, нежели с двумя руками идти в геенну, в огонь неугасимый… И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную…
Я посмотрел вверх и оглядел стоящую передо мной паству, храм, переполненный из-за меня, из-за трёх лет непрерывного тяжёлого труда и усилий. Я снова взглянул на «Апостол» (прим.: богослужебная книга) и продолжил чтение «Евангелия», выбранного на сегодняшний день.
— Соль — добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы её поправите? Имейте в себе соль и мир имейте между собою., — я перевёл дыхание. — Евангелие Господа Бога.
— Хвала тебе, Господь наш Бог Иисус Христос, — процитировали пришедшие, а затем сели.
Я заметил Поппи, которая сидела в задней части церкви, на ней было мятного цвета платье с широким кожаным ремнём на талии. А затем солнце пробилось через окно, окутывая её своими лучами, словно сам Господь напомнил мне о моём решении, о том, почему я делаю это.
Я позволил своему взгляду задержаться на мгновение дольше на моём ягнёнке, сияющем в лучах света, пробивающихся через мозаику окна, а затем наклонился вперёд поцеловать только что прочитанный текст, бормоча тихую молитву, что должен был произнести в этот момент, а затем молча попросил о храбрости.
Аккуратно закрыв «Апостол», я достал телефон с заметками о пасторском наставлении. Я неохотно написал такую проповедь, которую вы бы ожидали с этим чтением «Евангелия»: о природе собственной жертвы во избежание греха, о важности самоотречения и дисциплины. О сохранении в себе праведности для деяний Господа.
Лицемерие преследовало меня, пока я печатал каждое слово, лицемерие и стыд, и теперь, просматривая эти заметки, я едва мог вспомнить агонию, в которой находился бы разрывающийся между двумя абсолютно неправильными вариантами человек. Сейчас путь, ожидающий впереди, был ясным. От меня требовалось лишь сделать первый шаг.
Перевернув телефон экраном вниз, я поднял глаза к людям, которые доверяли мне, которые заботились обо мне, которые подпитывали веру в живое тело Христа.
— Я потратил неделю, чтобы написать краткую проповедь к этому отрывку. А потом, проснувшись сегодня утром, решил отправить её в корзину, — я сделал паузу. — Образно говоря, конечно. Поскольку она на моём телефоне, а даже я не настолько святой, чтобы отказаться от своего iPhone.
Люди хихикнули, и этот звук придал мне смелости.
— Этот фрагмент был использован многими духовными наставниками в качестве основы для порицания, для последнего слова Иисуса о том, что мы должны отказаться от всех без исключения искушений, иначе потеряем свой шанс на спасение. И моя прежняя проповедь не была далека от этой идеи. Самоотречение и постоянное отрицание искушения и есть путь к небесам, наш путь к маленьким и узким вратам.
Я взглянул на свои руки, лежащие на аналое (прим.: употребляемый при богослужении высокий четырёхугольный столик с покатым верхом; иногда аналои бывают складными), на книгу передо мной.
— Но затем я понял, что опасность этой проповеди в том, что сегодня вы могли бы выйти из этого здания с представлением Господа как маленького и ограниченного бога: бога настолько маленького и ограниченного, как те врата. Я понял, что вы могли бы выйти отсюда и поверить — искренне и по-настоящему поверить — что если вы однажды потерпите неудачу, если поскользнётесь и поступите неправильно, как порочный человек, то Бог от вас отречётся.
Паства молчала. Я выходил за пределы привычной католической теории, и они прекрасно об этом знали, но я не боялся. В действительности я ощущал себя более умиротворённым, чем когда-либо произнося очередную проповедь.
— Иисус в «Евангелии от Марка» — неизвестный бог. Он немногословен, загадочен, непостижим. Его учения резки и неумолимы. Он заявляет о вещах, которые мы могли бы принять как за чудо, так и за безумие: говорение на новых языках, приручение змей, вкушение ядов. И тем не менее он тот же самый бог, которого мы встречаем в главе двадцать второй в «Евангелии от Матфея», говорящий нам, что заповеди любви (прим.: в оригинале «the greatest commandments» — величайшие заповеди, однако в русском языке их принято называть заповедями любви) — это единственные правила, какие мы должны соблюдать: возлюбите Господа Бога всем сердцем своим, и всею душою своею, и всем разумением своим и возлюбите ближнего своего, как самого себя. Так какой Иисус прав? Какие же заповеди мы должны использовать, сталкиваясь с вызовом и переменами? Должны ли мы сосредоточиться на укрощении всего злого или же на взращивании любви?
Я вышел из-за аналоя, чувствуя необходимость двигаться, пока говорил, пока обдумывал путь к тому, что хотел донести.
— Думаю, ответ таков: мы следуем за Марком, дабы жить праведной жизнью, но предостережение заключается в том, что мы должны найти новое определение праведности для себя. Что такое праведная жизнь? Это жизнь, где вы любите Бога и любите ближнего своего. Иисус объясняет нам, как надо любить, в «Евангелии от Иоанна»: «Нет больше любви той, как кто положит душу свою за друзей своих». Иисус показал нам эту любовь, когда Он отдал Свою собственную жизнь. За нас. Его друзей.
Подняв глаза, я встретился взглядом с Поппи и не смог сдержать небольшую улыбку, которая тронула мои губы. Она была так прекрасна даже сейчас, когда морщила лоб и прикусывала губу, что походило на беспокойство.
— Бог намного больше, чем наши грехи. Бог хочет видеть вас истинных: оступающихся, грешащих, запутавшихся. Всё, что Он требует от нас, — это любовь: любовь к Нему, любовь к другим и любовь к самим себе. Он просит нас пожертвовать наши жизни: не жить как отшельники, лишённые всякого удовольствия или радости, а пожертвовать Ему наши жизни, чтобы Он мог умножить нашу радость и умножить нашу любовь.
Я взирал на приподнятые кверху лица, читал их выражения, которые варьировались от задумчивых и вдохновлённых до откровенно подозрительных.
Это было нормально — я рассчитывал сделать эту проповедь примером для них. Сегодня днём я собирался позвонить епископу Бове и пожертвовать свою собственную жизнь. Сложить свой сан. А затем найти Поппи и предложить ей выйти за меня замуж.
Я проживу свою жизнь, купаясь в любви, как Бог и планировал для меня.
— Для нас, католиков, это не так легко. В некотором смысле легче жить в грехе и с чувством вины, нежели остановиться на любви и прощении, особенно любви и прощении для себя. Но это то, что нам было обещано, и на своём примере я не отрекусь от Божьего обещания истинной, наполненной любовью жизни. А что сделаете вы?
Я сделал шаг назад от аналоя, выдохнув с облегчением. Я сказал то, что мне нужно было сказать.
А теперь настало время сложить свою жизнь.
ГЛАВА 22.
Я не смог найти Поппи после мессы, но всё должно было идти своим черёдом. Мне хотелось сразу же позвонить епископу, пока в мыслях и душе царила уверенность. Я хотел двигаться вперёд, хотел познать эту новую жизнь и познать её прямо, чёрт побери, сейчас.
Только когда я набирал номер епископа Бове, реальность в полной мере накрыла меня.
Мне придётся оставить паству в шатком положении: им предстоит посещать других священников, пока не найдут нового пастора, который останется в церкви Святой Маргариты. Но ещё хуже то, что я повторял судьбу своего предшественника. Да, я ухожу, чтобы жениться, а не потому, что меня арестовали, но всё равно. Почувствуют ли мои прихожане разницу?
Больше никаких комиссий и собраний, борьбы за чистоту в духовенстве. Больше никакой работы во имя Лиззи и от имени Лиззи. Больше никаких молодёжных и мужских групп, никаких блинных завтраков.