Страница 1 из 2
Вячеслав Бакулин
«Мерсорожец»
1
– Чтоб вы все передохли поскорее! – цедил сквозь зубы Витька. Побелевшие от напряжения пальцы стискивали вытертую сине-голубую оплетку руля, а хищно сузившиеся глаза подмечали каждую мелочь на непростой трассе. – Все, все до единой! Ненавижу вас!
Он еще раз крутнул руль, не сбавляя скорости на вираже и с трудом вписавшись в поворот. Нога до отказа вжала педаль газа. Слегка пробуксовывая на гравии, разлетавшемся из-под колес почти как пушечная картечь в фильме про пиратов, и виляя из стороны в сторону, машина неудержимо рвалась к победе. Все прочие претенденты на титул победителя очередного этапа мирового «Гран-при» безнадежно отстали. Теперь, пожалуй, только чудо могло позволить им сравняться с самым молодым чемпионом за всю историю профессиональных автогонок – обладателем самой лучшей реакции и самой ослепительной улыбки в мире, миллионером и любимцем женщин, гордостью России Виктором Кораблевым.
Чуда не произошло. Зато в кармане завибрировал и приглушенно заиграл мобильник.
Витька медленно открыл глаза. От висков к щекам ползли капли пота. Майку на спине и шорты сзади – хоть выжимай. Сердце колотилось как сумасшедшее. А мобильник все не унимался.
– Чтоб вы передохли! – в последний раз прошептал Витька, разжимая пальцы и вытирая мокрые ладони о майку на боках. Между делом отметил, что изолента на руле, оказывается, была весьма грязной, и майку теперь придется стирать. А-на-пле-вать!
Звонил отец.
– Алло, сын, – голос Павла Сергеевича был ровным, но уже по этому обращению – не Вик, не Витька, не Тюся, не Викто́р или Тор, а нейтральное «Витя», или, вот как сейчас, «сын» – Витька понял, что дело серьезное. – Ты где?
– Гуляю! – честно ответил Витька, пожимая плечами, отчего телефон, зажатый между плечом и ухом, едва не грохнулся на разъезжающийся от ветхости коврик под ногами.
– Далеко?
– Не очень. Минут пятнадцать. Ну, может, двадцать. А что?
– Ты мне нужен. Дома.
Почему-то именно так Витька с самого начала и подумал. «Сердцем чуял», как говорила бабушка…
Однажды, когда Витька был еще совсем маленький, они с мамой и папой ездили в гости к папиному брату дяде Виталику. На день рожденья. Как обычно, сначала все ели и пили за красивым большим столом, потом взрослые стали разговаривать, а Витьку посадили на диван и дали толстую книжку с картинками. Правда, картинки были только черно-белые и с какими-то неизвестными дядями и тетями (значительно позже, уже научившись читать, Витька узнал, что это был один из выпусков альманаха «Актеры советского кино»), но все равно интересно. Разглядывая выражения лиц и придумывая, что с такими можно говорить, Витька вполуха слушал разговор за столом. Как всегда, очень интересный, хоть половину слов он и не понимал.
– Война будет! – говорила бабушка.
– Чепуха! – горячился кто-то, не видимый за плотной фигурой друга дяди Виталика, имя которого Витька забыл сразу же, как только их познакомили. Сидя с краю стола, безымянный друг заслонял юному книгочею большую часть обзора. – Не нужно поддаваться на провокации, вот и все!
– Нет. – Бабушку Витька тоже не видел, но почему-то был уверен, что она поджимает губы, качая головой. – Будет. Я сердцем чую.
И тут Витька не выдержал.
– Бабушка! – звонко, как все малыши, еще не научившиеся соизмерять громкость издаваемых ими звуков, позвал он. И поскольку в оживленных разговорах десятка подвыпивших взрослых даже громкий голос четырехлетнего мальчика вполне может затеряться, повторил еще раз, совсем уже громко и отчетливо: – Ба-буш-ка!
Разговоры за столом стихли, а бабушка – раскрасневшаяся, с выбившейся из прически прядью волос, – тут же оказалась рядом.
– Да, Витюнечка! – заворковала она. – Ты чего, маленький? Попить? Пописать?
– Не… – смутился Витька. И замолчал. Правда, ненадолго.
– Так я вам скажу… – продолжил кто-то из гостей прерванную беседу. И тогда Витька, поняв, что спрашивать надо сейчас, а то будет поздно, выпалил:
– А как ты сердцем нюхаешь?
На лице бабушки проскользнула растерянность.
– Что, маленький? – переспросила она.
За столом снова все замолчали, и Витька вдруг понял, что да, он хочет и пить, и писать, причем одновременно. Не зная, куда девать руки, которые неожиданно стали очень мешать, он пару раз качнулся с пяток на носки и пробормотал уже значительно тише, зато куда сильнее обычного картавя:
– Чуять – это нюхать. Как собаки сторожевые. Я по телевизору видел… А у сердца ведь ноздрев нету…
– Чего нету? – громогласно переспросил безымянный друг дяди Виталика, нависая над Витькой с вилкой в руке. На вилке подрагивал розоватый и влажно блестящий ломтик сала.
Витька уставился на побитые мыски своих сандаликов и, отчаянно желая оказаться сейчас где-нибудь далеко-далеко отсюда, еле слышно прошептал:
– Ноздрев…
– Бегом? – на всякий случай уточнил Витька, берясь за ручку на дверце машины. Павел Сергеевич помолчал немного, а потом, почему-то вздохнув, ответил:
– Бегом необязательно. Просто постарайся не задерживаться, идет?
– Идет, – кивнул Витька, хотя отец уже отключился, и подумал: «Значит, все не так уж плохо».
С некоторым усилием открыв насквозь проржавевшую дверь, он выбрался из жаркого и душного салона. Как сумел, отряхнул шорты и майку – толстый слой пыли покрывал отнюдь не только руль, – звонко чихнул, в последний раз посмотрел на странную машину и припустил к дому.
– Да ты что, пап?! – от возмущения Витька аж заикаться начал. – Я, по-твоему, совсем того?
– Допустим, – кивнул Павел Сергеевич. – Но согласись, странно получается: еще час назад все хорошо, рыбки живы и здоровы, а потом – раз, и подохли. Все пятнадцать штук. Одновременно.
– Заболели, – пожал плечами Витька, говоря этим, что он, вообще-то, ни разу не ихтиолог и рыбу не любит ни в сыром, ни в жареном, ни в соленом виде. Даже роллы предпочитает с крабами или креветками. А так – чего только на свете не бывает…
– Допустим, – еще раз кивнул отец. – Хотя, если вспомнить, что сегодня утром у нас с тобой вышел небольшой конфликт… и именно из-за рыбок…
О да, это Витька прекрасно помнил…
– Тор, ну мы это уже тысячу раз обсуждали, – покачал головой стоящий у раковины отец, выдавливая на губку моющее средство из бутылочки.
– А знаете, какой он красивый! – Жутко сердясь на себя из-за подрагивающего и срывающегося голоса, Витька предпринял последнюю попытку. – Серенький, с полосками. А глаза – зеленые. А…
– А ты знаешь, какая я, с моей аллергией, буду красивая через полчаса с кошкой в доме? – перебила его мама, допивая чай. – С распухшим носом, красными слезящимися глазами, чихающая – бррр! Помнишь, Паш, какая я последний раз от Лариски приехала с ее Мусей?
– Вот именно, – хмыкнул отец, подставляя намыленную тарелку под струю воды. – Да и потом, не уедешь ведь никуда с кошкой-то. Ее кормить надо, убирать за ней…
– Рыбок, между прочим, тоже кормить надо, – буркнул Витька, поняв, что снова проиграл.
– О, кстати, – кивнул отец.
– Покорми рыбок, – синхронно с ним произнес Витька. Вздохнул и поплелся, нога за ногу, в гостиную, игнорируя смех мамы и выставленный вверх большой палец отца.
Сухой корм надо было растирать между пальцами, которые потом неприятно пахли. Да и вообще Витька не любил рыбок, только и знающих, что плавать целый день туда-сюда и жрать. Ни погладить, ни поиграть. Почти у всех в классе были нормальные животные: собаки, кошки, морские свинки, хомячки, попугайчики. У вредины Янки Корзиной – кролик, а Генка Краснов клялся, брызгая слюной от возбуждения и смешно пуча глаза, что ему на день рожденья через два месяца подарят самого настоящего хорька. Краснов, конечно, то еще трепло, но тенденция, как говорит папа. Тенденция…