Страница 102 из 106
Грохнул выстрел. Николай услышал его словно сквозь толщу воды. Его окутали одуряющая тишина и мрак.
Через какое-то время донеслось издалека:
— В машину его… Скорее!..
Голос был знакомый. Другой голос доложил сухо, казенно:
— Взяли, товарищ подполковник. Матерый зверь… Вы хлопца перевязывайте, а мы отведем гада.
Скрипнула дверь, и с озера потянуло дурманящей влагой. Призывный, одинокий крик ночной птицы будто завис во тьме и ждал сострадания.
29
Был воскресный день. Антон Иванович не спеша шел в клинику. Так и не разгадал загадки, ничего не откопал в ушедшем навеки прошлом. Сегодня ему наконец придется говорить с доктором Рейчем. Он сам позвонил утром, очень вежливо и даже несколько официально сказал, что визит кончается, так уж сложились обстоятельства, и он хотел бы встретиться с господином Богушем. Не с Антоном, а именно с «господином». Ну, и хорошо… Не вернуться им в прошлое, и пусть фрау Валькирия оставит свои запугивания.
В кабинете Рубанчука было солнечно, в открытое окно виден раскидистый тополь, блеклые его листочки у самого подоконника. Рубанчук, Крылова и Карнаухов негромко переговаривались между собой, словно кого-то ждали. Сел и Богуш у самого окна, чтоб было побольше воздуха посвежее.
Открылась дверь. Антон Иванович повернул голову и увидел… Валькирию. Она была в светло-бежевом костюме. Большие очки отливали зеленоватым блеском тополя.
— Господа… — начала она чуть нервничая. — Я должна передать вам важный документ. — Лицо ее сделалось сухим и морщинистым, как будто съежилось. Она открыла свою сумочку, вынула оттуда сложенную вчетверо газету и положила ее на стол. — Вот, прошу…
— Что это, фрау Валькирия? — без особого интереса спросил Рубанчук.
— Мне поручили… доверили… эту газету… «Франкфуртер-Рундшау» для вашего института…
Чувствовалось, что не знает, как завершить свою фразу, как объяснить свой приход.
— Поручили, говорите?..
— Да, это дело касается чести моего мужа и моей собственной чести. — Она оглянулась на Богуша. — Господин Богуш, простите, но я не могла поступить иначе.
Она зло прищурила глаза и, тряхнув головой, быстро вышла.
Богуш поднялся, подошел к столу и взял газету. Развернул. Увидел обведенное черным фломастером фото, на нем был изображен сухощавый господинчик в шляпе, большой крючковатый нос, на шее — массивный паук креста с дубовыми листьями. Внизу что-то напечатано жирным готическим шрифтом: то ли заявление, то ли интервью. Торопливо прочел. Опустил газету. Она выпала из его рук, но он даже не взглянул на нее. Обессилевший, отступил он к столу и сел.
— Что с вами, Антон Иванович? Что такое?! — кинулся к нему Рубанчук.
— Может, приляжете? — заволновалась Крылова.
— Нет, нет… рука что-то затекла, онемела… сейчас пройдет…
Карнаухов достал из шкафа лекарство.
— Выпейте, Антон Иванович, вам будет лучше.
Все стояли вокруг него, не зная, что делать. Рубанчук поднял с пола газету, развернул ее на столе. Около него склонился Карнаухов.
Крылова подвела Богуша к дивану, уложила и стала считать пульс.
— Та-а-ак… — протянул Рубанчук и прикусил губу.
Крылова подняла на него вопросительный взгляд.
— Что там? Ну… что там? Скажите.
Рубанчук махнул рукой.
— А! Потом!
Богуш стал приподниматься, но сил ему хватило только на то, чтобы поднять голову. Тогда он потянулся рукой к телефону.
— Зачем вы так, Антон Иванович?.. — начала успокаивать его Крылова. — Лежите спокойно. Не надо двигаться.
— Не принимайте близко к сердцу, Антон Иванович, — строго бросил Рубанчук. — Черт с ними!
Но Богуш только покачал головой. Ему нужен был телефон, он хотел куда-то звонить. Его голос срывался, требовательный и отчаянный голос человека, который решился на все.
В эту минуту снова открылись двери, и на пороге появился улыбающийся, сияющий приветливостью доктор Рейч. На нем был блестящий с серебристым отливом костюм, в руках — белая шелковая шляпа. Его появление показалось настолько неестественным и неожиданным, что все замерли.
— Добрый день, господа… Или… быть может, я не вовремя?
У Богуша побелели губы, он слегка приподнял голову.
— Здравствуй, Герберт… Входи.
Тишина в кабинете становилась нестерпимой. И слова Богуша падали в ней как камни, ударяющие по стеклу.
— Извините, господа… — пробормотал Рейч.
— Хорошо, что ты пришел, Герберт, — тяжело дыша, заговорил Богуш и обратился ко всем остальным: — Я вас очень прошу… Мы должны поговорить с доктором…
В его взгляде был и требовательный приказ, и покорная мольба. Словно он ждал этой минуты всю жизнь. Рубанчук переглянулся с Карнауховым, тот кивнул на дверь. Но Крылова продолжала сидеть рядом с Антоном Ивановичем.
— Я не оставлю вас, — заявила она с такой твердостью, что все это поняли и не стали возражать. Рубанчук с Карнауховым вышли за дверь.
Рейч, все еще ничего не понимая, стоял посреди комнаты и смотрел на Богуша с некоторой опаской, прижав шляпу к груди. Богуш, опершись на локоть, показал ему на стул.
— Я решил прийти к тебе сам, Антон, — нарушил тишину Рейч.
— Спасибо, Герберт. Мы знаем о вашем решении. Тут была фрау Валькирия, — медленно произнес Богуш.
— Она не могла говорить от моего имени. Я хотел сам побеседовать с тобой… — Повинуясь взгляду Богуша, Рейч взял стул и, поставив его около дивана, сел. Спросил с искренним участием: — Ты плохо себя чувствуешь?
— Так… ничего… немного сердце прихватило…
— У вас что, совещание было? — Рейч оглядел кабинет. — Я, кажется, помешал вам?..
Богуш кивнул в сторону стола на газету. Пусть Рейч возьмет ее и прочитает. Спасибо фрау Валькирии, теперь все стало на свои места, теперь они могут быть откровенными.
— Газета? — ничего не понимая, Рейч взял газету, прочитал интервью, нахмурился. — А-а…
Рейч долго молчал, потом утвердительно качнул головой. Да, правда… Хоть и не совсем… Белая шляпа его скатилась с колен на пол, неуверенными движениями Рейч сложил газету вдвое, вчетверо, потом разгладил ее на коленях. Снял тяжелые, в темной оправе очки и начал с ожесточением протирать их…
— Спасибо Герберт, — с какой-то холодной отстраненностью сказал Богуш. — Спасибо за эту правду.
— Я очень не хотел, чтобы ты ее знал, поверь мне…
— А я сразу почувствовал, что так оно и было.
— Нет, не так! — быстро заговорил Рейч. — Не совсем так… Когда партизаны обстреляли машину бригаденфюрера фон Дитриха, его привезли вместе с шофером к нам в госпиталь. Шофер скоро умер. А Дитриха положили на стол. Рана была критической… в живот и, кажется, была задета печень… Я знал, что ты блестящий хирург, но тебя забрали в гестапо… И тогда мы с майором Штумпфом вырвали тебя оттуда. Помнишь?
— Помню.
— Я поставил тебя к операционному столу. Спасая генерала, ты отвел от себя подозрения. Мы оперировали в страшных условиях… Ты показал себя великим мастером, Антон… Помнишь?
Богуш не отрывал глаз от потолка. Черной волной накатилась та ночь, и он увидел: солдаты в вестибюле, майор с пистолетом в руке, маленькое высохшее тело на операционном столе… Значит, он собственноручно спас генерала фон Дитриха…
— Ты спас не только генерала, ты спас самого себя, Антон… и того старика-врача, — голос Рейча охрип. — А я… я не мог поступить иначе.
— Что ты наделал, Герберт!
— У меня и в мыслях не было…
— Что же ты наделал тогда, Герберт! — еще тяжелее вздохнул Богуш.
— Но ведь если бы ты узнал, что Дитрих в госпитале, ты убил бы его и погубил себя… Я боялся… Но потом ваши люди подорвали офицерское казино… И ты сбежал вместе с доктором Адольфом… Помнишь?.. Я дал вам оружие и свою машину.
Стало тихо. Мария Борисовна отпустила запястье Богуша, быстро прошла к стеклянному шкафчику в углу кабинета, нашла в нем нужное лекарство и вернулась к дивану.
— Антон Иванович, родной мой, ну-ка, быстренько под язык… — Он покорно открыл рот.