Страница 16 из 96
— Что мне сделать для тебя, милый? Хочешь, прокатимся на озеро? Или поедем к тебе? Поиграем во что-нибудь, я тебе сделаю массаж…
…Я вспоминаю, как проходил первый этап масштабного «мейкап-шоу». Двенадцать финалисток появляются перед почтенной публикой обновленными. Достаточно сильно, но не до конца. Достаточно кардинально, чтобы не походить на себя прежних, но изменений явно не хватает, чтобы взять приз в конкурсе красавиц. Скорее наоборот. Имиджмейкеры сделали все, чтобы зритель отшатнулся, а качнувшись назад, затем еще с большим рвением качнулся вперед. Женщины прелестны в своем незавершенном уродстве, и беззащитно-отважны, чем еще больше раззадоривают публику.
Они ковыляют, они шепелявят, они сморкаются и трясут щеками. Рейтинг шоу взлетает в заоблачную высоту.
Уродов любят все.
«Дамы и господа! Не прекращаются смехотворные попытки оскорблений… Глупцы обзывают наше шоу „рекламной акцией“ концернов „мейкапа“! То, что добротно сделано и востребовано миллионами, не нуждается ни в каком представлении. Но мы действительно рекламируем, мы рекламируем новую концепцию мировоззрения. Если хотите, мы рекламируем гражданина будущей России, и нам вдвойне приятно, что будущее за такими прекрасными девушками! Они ничего и никого не стесняются, они готовы идти до конца в поисках своего „я“! Разве не такими мы втайне мечтаем видеть себя? Разве не главное чаяние человека — освободиться от предрассудков, сбросить оковы нелепых приличий и прожить жизнь ярко?! В очередной раз наша великая держава показала, откуда распространяются по планете истинная духовность и истинные гуманитарные ценности. И запрет нашего замечательного шоу в Америке лишь подтверждает косность и упадничество западной цивилизации…»
Теперь финалисткам предстоит борьба за право стать настоящей красавицей. И когда борьба началась, миллионы зрителей вздрогнули, потому что столь жестокого формата никто не ожидал.
Первоначально обкатывался и вариант мужского шоу, и нашлось достаточно много претендентов, но Экспертный совет идею отклонил. Опросы показали, что в публике борьба мужчин за обворожительное личико не вызовет ни сочувствия, ни азарта. По-настоящему жесткую схватку могли показать только женщины, припертые к стенке своим уродством. И они показали схватку, на которую не могли рассчитывать даже режиссеры…
— …Наклонись, — говорю я.
Милена подается вперед, наклоняясь над крахмальной салфеткой. Не знаю, что она ожидает услышать; я протягиваю руку, запускаю под корсет и беру в ладонь грудь. Ее глаза моментально обволакивает туман, даже на расстоянии я чувствую, как слабеют женские мышцы, превращаясь в пластичную, подвластную мне массу. Человек в белом кителе с золотыми пуговицами стоит у нее за спиной. Рядом с ним еще один мужчина, в расшитой льняной рубахе, с дымящимся подносом и подсвечником.
— Накройте нам в кабинете! — говорю я, и белый китель сгибается, блеснув лысиной.
За нашим столиком проходит узкий балкончик, в нем четыре или пять дверей отдельных кабинетов. Вся стена со стороны общего зала зеркальная, а наверху плавно переходит в прозрачный стеклянный купол. Метрдотель распахивает одну из дверок. Оркестр в зале начинает играть какую-то русскую тягучую мелодию, цыган со скрипкой проходит вдоль столов, собирая купюры в глубокую черную шляпу. Его поддельные золотые зубы блестят, как часть сервировки. Секунду я вижу перед собой обнаженный затылок Милены, я трогаю пальцем бугорки ее позвонков. Девушка тут же замирает на полушаге, ее голая спина под шнуровкой покрывается мурашками. Я не могу это почувствовать, но наверняка ощущения Костадиса сродни удару тока. Эмоциональный стрим заказчика выверен на девяносто два процента, и в сфере сексуальных предпочтений эта женщина представляет собой вершину того, о чем он подсознательно мечтал. Несмотря на разницу в возрасте, они созданы друг для друга. Остальные восемь процентов бессознательных порывов не под силу одолеть даже режиссерам перфоменса.
Девушка первая заходит в кабинет, и на секунду я теряю ориентацию. Мне кажется, что мы очутились на улице, настолько прозрачно внешнее стекло. Это угол Невского и Садовой, мы находимся в самом основании дождевого перекрытия. В метре над головой разбегаются чуть подрагивающие многослойные тросы, которые удерживают купол над перекрестком, еще выше, над куполом, видны опоры легкового монорельса и массивные аркады воздушного метро. Внизу на двухъярусных тротуарах кружит толпа. Внешнее стекло выдается над стеной, как раздувшаяся капля. Я помню, как эти «капли» выглядят снаружи. Постоянно меняют свой цвет, участвуя в «бегущей строке», и никогда не бывают прозрачными. Милена подходит вплотную к окну, кладет на него руки и смеется.
— Красота… — шепчет она. — А можно как-нибудь открыть? Я хочу им что-нибудь крикнуть…
Я оглядываюсь. Столик уже сервирован, горят двенадцать свечей, метрдотель бесшумно захлопывает дверь. Теперь никто не войдет, пока я не позову. Внутри «капли» — два фиолетовых диванчика полукругом, низкий столик, покрытый настоящей накрахмаленной скатертью, на нем серебряные приборы и высокие бокалы с вензелями. В таких заведениях все натуральное…
— Сними юбку, — говорю я, не оборачиваясь. Последняя возможность глазами Костадиса заглянуть в общий зал. С этой стороны стена прозрачная, и все как на ладони. В верхнем зале абсолютно ничего интересного, если не брать в расчет не просто шокирующей — бьющей наповал роскоши. Среди золотых купидонов и орехового рококо две румяные нимфы в кокошниках таскают на цепи медвежонка. Иностранцы хлопают, балалаечник и гармонист хохочут. Гарсоны усаживают за освобожденный нами столик троих крепких толстячков. Костадису все это неинтересно, он скидывает пиджак, расстегивает рубашку. Ему не терпится заняться девушкой, но я успеваю заметить.
Мужчина с квадратным затылком потерял к блондинке всякий интерес. То есть он делает вид, что ушко спутницы занимает его больше всего на свете, но это не так. Краем глаза он следит за дверцей нашего кабинета.
Я запомню этот профиль…
…Двенадцать финалисток первого «Тотал-мейкап» были поставлены перед непростой задачей. Только три призерши могли рассчитывать на возвращение к своей прежней, неказистой внешности. И только лучшая, завоевавшая первое место, могла рассчитывать получить оболочку кинозвезды, полный курс омоложения, контракты с ведущими рекламными агентствами и денежный приз с шестью нулями. Остальным светило навсегда остаться недоделанными страшилищами, поскольку завершение коррекции обошлось бы в десятки тысяч евро. У одной разъехались в стороны и страшно косили глаза, а плечи опустились вниз настолько, что кисти рук доставали до колен. У другой испортился прикус, нижние зубы почти уперлись в нос, а грудь приобрела устрашающие размеры. Третья, ранее довольно миловидная, стала все больше смахивать на мужчину, говорила басом и прятала за спину мосластые кулаки. Кто-то согнулся дугой или приобрел невообразимо кривые ноги, кто-то набрал сотню кило жира…
И почти все обросли волосами, начав походить на стаю уродливых обезьян.
Тысячи феминисток и правозащитников всех мастей визжали во весь голос, предрекая устроителям шоу немедленный крах. Они вполне справедливо утверждали, что ни один человек с нормальной психикой не усядется у телевизора смаковать страдания своих несчастных сестер. В первый же вторник оказалось, что психическим отклонениям подвержены семнадцать миллионов россиян. Подал в отставку министр информации, замшелый ретроград, не пожелавший идти в ногу со временем. На заседании правительства он произнес с трибуны дословно следующее: «…Создатели гнусного „Тотал-мейкап“ ставят под угрозу основы цивилизации. Этот сверхэкстремальный проект перешагнул все границы дозволенного. Эти женщины, в прошлом добропорядочные служащие, работницы, хозяйки… Они готовы идти по трупам, идеология шоу буквально подталкивает их к страшным преступлениям. Они своим поведением расшатывают гуманистические коды, они ставят под сомнение все ценности, воспитанные демократией и христианством. Они размывают границы, за которыми человек перестает быть сознательным существом, контролирующим инстинкты…»