Искатель, 1996 №5

Из-за машины выскочил старший сержант с такими же ухоженными усами, как у лейтенанта, который наведывался к нам неделю назад. Такое впечатление, что в мусора они пошли, чтобы никакая работа не мешала отращивать усы.

— Куда?! — преградил он дорогу нам с Верой. — В машину!

— Она москвичка, — сказал я, — ее отпустили.

Поморщив лоб, он бросил взгляд на дверь в подъезд, ожидая увидеть там начальство и узнать, как действовать. Не увидев никого, расправил усы побоевитее и решился:

— Пусть идет. А ты вернись!

— Вернусь, не боись. Мой паспорт у вашего наполеона.

Старший сержант улыбнулся. Видимо, о мании величия начальника знали все подчиненные.

Мы прошли с Верой метров десять. Со мной редко бывает, чтобы влюбился так просто и так глубоко. И чтобы так сильно боялся потерять. Я не хотел отпускать ее, но и везти в мусорятник — тоже. Произошел редкий в моей жизни случай, когда не знал, что делать. Любовь наехала неожиданно, я не успел подготовиться к обороне, а теперь уже и не хотел защищаться.

— Тебя надолго заберут? — спросила Вера с сочувствием.

— Часа два подержат, соберут дань и отпустят.

— Значит, вечером будешь свободен?

— Не сразу. Надо будет шефа отвезти в ресторан, тот самый, где мы были вчера. В половине седьмого у него там встреча. Потом отвезу его домой. Часам к одиннадцати освобожусь.

— Поздно, я уже буду в церкви.

— В какой? Я встречу после службы.

— Еще не знаю. с подружками договорилась, что позвоню, вчера надо было… Давай завтра встретимся. Ты же выходной? — губы ее сложились в улыбку, но глаза прятала, потому что из них, как из мигающих прожекторов, выстреливались нехорошие, злые лучи: так относятся к липкому, нудному любовнику, которого не на кого променять и терпеть надоело.

— Да, — ответил я, тоже потупив глаза.

— Я позвоню, — она легонько губами коснулась моей щеки, кончиками пальцев как бы промокнула след от губной помады, резко развернулась и торопливо застучала каблучками вниз по переулку, ни разу не оглянувшись. Если бы оглянулась, то услышала бы номер моего телефона, который она не знает.

Я вернулся к ребятам из нашей фирмы. Они были с большого бодуна, кубометрами выдыхали перегар. Грузчик Женя трясущейся рукой потер красный нос и спросил у меня:

— Шефу позвонил?

— Не успел. Поеду к нему, когда отпустят.

— Не будет нам житья в этом доме, — сделал грустный вывод грузчик. — Повадились мусора, теперь не отстанут, пока не перебьешь их. А попробуй тронь! Это тебе не воры в законе, а узаконенные воры.

Раньше я считал Женю глуповатым малым. Теперь не удивлюсь, если окажется, что образование у него не хуже моего. В России такие варианты не редкость.

Чуть в стороне от нас стоял белобрысый паренек, чем-то напоминающий мне киллера-неудачника, которого я ранил. Была в нем зажатость, будто живот прихватил, а никак не найдет туалет.

— Тоже наш? — спросил я грузчика, кивнув на белобрысого.

— Нет, из банды, следователь.

Я подошел к следователю, спросил:

— Что, стыдно невинных людей забирать, не привык еще?

— Кто-то же должен, — ответил он с вызовом.

— Кто-то должен бандитов ловить, а не взятки собирать с невиновных, — усмехнулся я ему в лицо. — Учись, сынок, наглей, а то не станешь начальником!

Он ничего не ответил, отошел в сторону, чтобы его не было видно из окон фирмы, расположенной в соседнем доме. Почти все служащие фирмы стояли у окон, пялились на нас и, наверное, пытались угадать, кто мы — явка наркоманов или подпольный бордель. Склонились, видимо, к последнему, потому что из подъезда участковый и старшина вытащили непричесанную и небрежно одетую девушку. Она плакала и долдонила:

— Грех, грех, грех!.. Сегодня Великая суббота!.. Грех!..

— Все в машину! — рявкнул подполковник.

Мне досталось место в обезьяннике. Пришлось стоять полусогнутым между двумя сидящими. Рядом со мной точно в такой же позе ехал Женя-грузчик. Если кто-нибудь из нас шевелился, то делал больно соседям. Матюки не смолкали, потому что машина ехала лихо.

Высадили нас во дворе отделения милиции, где около ворот стоял большой кузов для мусора. Если милиционеры поставили его сами, то не лишены юмора, не совсем пропащие.

— Всех в ленинскую комнату, — приказал подполковник.

Комната, действительно, была ленинская: с портретом вождя мирового бандитизма и лозунгами времен строительства социализма, смести с них пыль — и середина восьмидесятых, а не девяностых. Такое впечатление, что коммунисты уже выиграли президентские выборы и начали репетировать девяносто седьмой год. Я по старой памяти занял место в последнем ряду и приготовился кемарить под бормотание номенклатурщика.

Участковый ушел и вскоре вернулся с пачкой бланков протоколов и тем самым лейтенантом с идеально горизонтальными усами. Сев за застеленный красной скатертью стол, лейтенант наклонился очень низко. У меня сложилось впечатление, что он с помощью усов проверяет ровность стола. Проверка удовлетворила его, поэтому он взял из пачки бланк и принялся заполнять. Участковый кивком позвал меня за собой и вышел из ленинской комнаты.

В конце коридора, у окна, стоял подполковник и распекал белобрысого следователя. Наверное, объяснял, что чистоплюям и не хапугам нет места в доблестных рядах милиции. Следак что-то пробурчал и прошлепал мимо меня набыченный.

— Мне сказали, что ты шофер хозяина дома, — произнес подполковник.

— Да.

— Едь к нему и скажи, что обещания надо выполнять. Если до вечера не позвонит, завтра опять наведаемся и заодно обыск произведем, что-нибудь «случайно» сломаем. Все понял?

— Да.

— Свободен, — отпустил меня райотделовский наполеон.

Хотел я объяснить ему, что всегда свободен, что могу в себе убить любое желание, а человека, который ничего не хочет, рабом не сделаешь. Не стал, потому что не поймут: в мусора идут те, у кого желаний через край, а возможности удовлетворить или справиться с ними почти нет.

Я вернулся в ленинскую комнату с участковым. Он выбрал из стопки мой паспорт, принялся заполнять протокол.

Усатый лейтенант уже заполнил и принялся поглаживать свою горизонтальную гордость, ожидая червонец от режиссерши. Она положила деньги на стол, произнесла устало:

— Жду вас завтра.

— Завтра праздник, — насмешливо сказал лейтенант, — Пасха!

— Ну вот, посидим, разговеемся, а потом заберете, — произнесла она серьезно, забрала паспорт и вышла из комнаты.

Мне показалось, что мусора смутились. Или только показалось?

Шеф был в приподнятом настроении. Кто-то уже сообщил ему об очередном налете милиции, и у меня закралось подозрение, что именно это известие и развеселило шефа. Промурлыкав себе под нос мелодию, которая была в моде лет пятнадцать назад, он подошел ко мне, похлопал по плечу, что делал очень редко, когда удавалась выгодная, но рискованная финансовая операция.

— Вовремя приехал, я собирался уже такси вызывать.

— Вы же знаете…

— Да-да, — он еще раз похлопал меня по плечу. — Но придется разговор с милицией отложить, я сегодня улетаю во Францию. Жена позвонила и… другие дела. Вообще-то, дела у прокурора, а у нас делишки — так говорят?

— Вроде бы, — ответил я без особого энтузиазма.

Значит, шеф бросает нас на расправу мусорам, выкручивайтесь, как хотите. И все эти ссылки на знакомого генерала — не более, чем трепня. Что ж, если сильно начнут наглеть мусора, переберусь в коттедж шефа, поживу в роскоши, пока он будет шляться по заграницам. А там посмотрим: может, подберу другое жилье, а может, другого хозяина: не люблю, когда меня сдают.

— И что тебе сказали милиционеры?

— Сказали, чтобы вы им кое-что сказали. А еще лучше — отслюнявили.

— А хари у них не треснут?! — шеф промурлыкал под нос ту же мелодию. — Значит, они взломали двери во все квартиры, даже в те, где живут москвичи?

— Да. И оставили открытыми. Думаю, одну из них грабанут, потому что никого нет дома, хозяева уехали вчера, как говорят ребята, дня на три.