Страница 3 из 50
— Мне необходимо провести исчерпывающие испытания, — медленно проговорил Кори, — прежде чем я смог бы приступить к такому эксперименту.
— У нас нет времени.
— Для эксперимента необходим доброволец.
— Мы позаботились об этом. Мы предоставим вам человека, не только согласного подвергнуться опыту, но стремящегося к этому и, разумеется, обладающего крепким здоровьем.
— Где вы найдете его? В вашем департаменте? — Кори взглянул на Слотера с иронической улыбкой. — Или, может быть, вы сами согласитесь на это?
— Я? — засмеялся Слотер. — Исключено! Меня в этом деле как будто нет. Я всего лишь посыльный. Почтальон.
Казалось, для Слотера не существует никаких препятствий. Все, что оставалось, — это лишь получить молекулы, хранящие память умирающего человека, и ввести их в мозг подопытной морской свинки в образе гомо сапиенс. А это уже было делом Кори.
— Я не могу прямо сейчас дать вам ответ, — сказал Кори.
Лицо Слотера вытянулось и стало неумолимо жестким, даже безжалостно суровым.
— Мы уважаем вас, как человека, работающего над своими собственными проблемами, а не только и исключительно для университета, так что нами предусмотрено, разумеется, соответствующее материальное вознаграждение. Весьма существенное. — Слотер опустил руку в нагрудный карман, словно собираясь извлечь из него пачку денег. — Мы хотели бы сотрудничать с вами как с частным лицом, благодаря чему можно было бы предотвратить какие-либо возможные затруднения для университета.
— Я не хотел бы — да и не могу — открещиваться от университета.
Слотер был слишком умен, чтобы настаивать на немедленном решении.
— Я остановился в отеле «Беверли Хиллз», — сказал он, вставая, бунгало семь. Почему бы вам сегодня вечерком не заглянуть ко мне и чего-нибудь не выпить?
— Я позвоню вам, — сказал Кори. — Мне необходимо также обсудить все это с моим ассистентом.
— Я думал, вы будете главным, шефом, так сказать.
— В моей области знаний шефов нет. В решении своих проблем я завишу от усилий многих людей. Даже так называемые эксперты знают слишком мало об РНК в памяти.
Сразу же после ухода Слотера Кори принялся звонить на химический факультет Гиллелю Мондоро. В течение трех последних лет Гиллель как химик консультировал Кори при проведении каждого эксперимента. Никто, однако, на звонки Кори не отзывался. Кори предположил, что Гиллель должен быть в это время в одной из лабораторий на нижнем этаже. Туда пришло новое оборудование, и Гиллель скорее всего отправился в эту лабораторию наблюдать за тем, как электрики будут устанавливать новые устройства. Горячий поборник прогресса, Гиллель был в курсе, кажется, всех без исключения перемен и новшеств на химическом и биохимическом отделениях.
Здание казалось непривычно тихим, несмотря на то, что рабочий день еще не кончился. Обычно в коридорах витал легкий гул, в котором смешивалось гудение осциллографов и моторов, телефонные звонки, чьи-то голоса, звуки шагов… Кори вошел в небольшую библиотеку на втором этаже и увидел двух девушек, в поисках какой-то книги углубившихся в картотеку трудов по молекулярной биологии..
— Не знаете, у кого сейчас книга Хэрши и Кэйза, доктор Кори? — спросила одна из них, нетерпеливо отбрасывая со лба прядь богатых каштаново-рыжеватых волос.
— Из библиотеки, надо полагать, никто не брал эту книгу, — сказал Кори.
— Значит, кто-то стащил ее, — сказала вторая девушка с нескрываемым отвращением к неизвестному вору.
— У меня есть копия, — обратился Кори к рыжеватой девушке. — На неделю могу дать вам ее. Я вернусь к себе через полчаса.
Спасибо, доктор Кори, — улыбнулась в ответ рыжеватая девушка.
— Вы не видели Гольдберга? — спросил ее Кори.
Гольдберг было прозвище Гиллеля Мондоро, им же самим переведенное на немецкий. Студенты иногда с нарочитым французским акцентом называли Гиллеля Монт д'Ор[1]. Наверное, они относились к Гиллелю с симпатией, иначе не стали бы так безобидно и мило шутить в его адрес.
— Евреев сегодня здесь нет. У них Йом Кипур — Судный день, — сказала девушка с рыжевато-каштановыми волосами. — Поэтому здесь так тихо.
Она сказала это без всякой задней мысли, точно так же она могла бы произнести: «французов» или «испанцев» сегодня здесь нет.
— Монт д'Ор предупредил нас, что сегодня его не будет, — подтвердила вторая девушка. — Как будто мы и так этого не знаем. Мой парень тоже сегодня не пришел. Странно — он совсем не религиозный, а Иом Кипур отмечает.
— Атавизм, — сказала рыжеватая. — Наверное, это в нем сказываются молекулы ДНК или РНК. А вы как думаете, доктор Кори?
Кори понятия не имел, что сегодня еврейский праздник. Не удивительно, что здание притихло. Процент евреев, работающих в области теоретической физики и биохимии, был высок по сравнению с их общей численностью в университете. Может, потому, подумал Кори, что интеллектуальное воспитание, в основе которого лежит Талмуд, приучило их мыслить абстрактно? Не подтвердится ли идея Лысенко в наши дни? Кто вправе решать — какой закон верен, а какой — нет? Законы формулируют люди, наука развивается фазами, знания никогда не бывают до конца определенными, они всегда в какой-то мере относительны, считал Кори.
Он спустился по лестнице, туда, где находилась лаборатория, в которой проводились опыты на животных. Как и в тюрьме, дверь здесь можно было открыть только специальным ключом, своего рода отмычкой.
Самка шимпанзе по кличке Минни встретила Кори радостным повизгиванием и нажала кнопку, означавшую для нее появление банана в клетке. Кори положил банан в контейнер, присоединенный к клетке.
— Попробуй еще раз, — сказал он обезьяне.
Минни снова нажала красную кнопку, и банан проскользнул внутрь клетки. Очищая его от кожуры, Минни откинула назад голову и усмехнулась — совсем как та рыжая в библиотеке.
Никто не учил Минни нажимать кнопки, чтобы получить лакомство. Она переняла это умение от своего прежнего партнера Оскара, принесенного в жертву эксперименту. Его РНК инъецировали Минни, в память которой вошли хитрости Оскара. Она проявляла теперь ту же самую идиосинкрозию, которую Кори наблюдал у Оскара, его неприязнь к определенным студентам, его отвращение к определенной пище, которую Минни вполне охотно ела до инъекции РНК Оскара. Были ли новые свойства и привычки Минни результатом этой инъекции? И как долго пришлось бы обучать Минни навыкам, и уловкам Оскара, если бы в ее организм не ввели молекулы его РНК? Не получив ответа на эти вопросы, нельзя было приступать к экспериментам на людях.
Предложение (или требование?) Слотера казалось опасным. Кори поднял телефонную трубку и набрал домашний номер телефона Гиллеля. Ответила супруга Гиллеля Карен.
— Он в синагоге, — сказала она, — вернется во второй половине дня. Йом Кипур кончается с наступлением темноты.
— Значит, поздним вечером, — сказал Кори, думая о том, что времени на обсуждение с Гиллелем предложенного Слотером эксперимента не остается.
— Приходите к нам обедать, — голос Карен звучал как всегда весело. — Как только солнце скроется за горизонтом, мы приступим к еде, а я приготовлю сегодня к ночи все лучшее, что только смогу. Это нетрудно. Мать Гиллеля готовит отвратительно, но он уверен, что в этом деле она само совершенство. Все искусство в том, чтобы еда не пригорела, как это у нее бывает. И никаких маминых приправ!
Слова «приступим к еде» Карен произнесла по-немецки. Все в Карен нравилось Кори. Особенно ее живость, которую Гиллель называл «дерзостью», ее грация и молодость.
— Первый кусочек, съедаемый после поста, — уточнила Карен значение слов, произнесенных ею по-немецки. — Хотите, я обучу вас идишу и составлю вам партию внутри нашего круга? — смеялась она.
Стройная, совсем еще молодая женщина с лицом Нефертити и грациозными движениями евреев-сефардов, строгой походкой и копной черных как смоль волос, блестящих, будто покрытые лаком такой была Карен. Она не носила никаких украшений и не пользовалась косметикой, лишь оттеняла веки и красила чувственные губы. Гиллель повстречал ее в университете, где она изучала сценическое искусство. Карен, казалось, была рождена, чтобы стать женой Гиллеля.