Трагедии моря

Изготовившись к атаке, первый охотник не сильно ударяет концом своего кола по задней части туловища ближней к нему «коровы», по возможности имитируя толкотню, создаваемую самими животными. Таким же образом он поступает со следующей, заставляя ее перемещаться в глубь пляжа. В это время кто-то из его товарищей страхует его с тыла от повреждений, которые ему могут нанести животные, находящиеся ближе к морю.

Так, продвигаясь к противоположной стороне лежбища, охотники создают своеобразный коридор, от которого они приступают к так называемым «отгонам». До сих пор они соблюдали полную тишину, но теперь начинают громко кричать и поднимают страшный шум, чтобы напугать и встревожить «морских коров», одновременно сигналя своим товарищам, чтобы они шли им на подмогу. И вот уже все люди выстроились вдоль линии отгона и ударами палок начинают гнать животных прочь от моря. «Коровам», повернувшим обратно с гребня песчаной косы, не дают уйти в море их собратья, — которых люди гонят им навстречу. Сталкиваясь, обе группы животных наваливаются друг на друга и образуют гору живых тел высотою до двадцати и более футов.

Люди продолжают орудовать кольями до тех пор, пока обессилившие животные не делают больше попыток убежать, после чего их разбивают на группы из 30–40 особей каждая и отгоняют в глубь острова к какому-нибудь месту, в миле от берега, где их убивают и срезают с них жир».

Техническая сторона отгона описана Халдиманом с достаточной точностью, но его описанию явно не хватает эмоциональной насыщенности.

Мы должны дополнить эту картину грохочущим прибоем, пенящимся от падающих в воду, вырвавшихся из окружения моржей и ревом сотен охваченных паникой, отрезанных от моря «бегемотов». Представим себе, что все это происходит в ветреную темень, лишь в конце отгона разрезаемую красными вспышками факелов. Представьте себе душевное состояние берущих отгон, ползущих на четвереньках людей, слишком хорошо понимающих, что в любой момент их может опрокинуть и раздавить черная лавина живой плоти. Представим себе мысленным взором, как, проклиная все и вся, скользят они по покрытому навозом песку, неистово колотя кольями по головам и телам «морских коров», увертываясь от одних и осыпая других легкими, в меру своих слабых человеческих сил, ударами.

Случалось, что люди погибали, хотя в общем-то регистрация несчастных случаев велась редко. И никто не знал, сколько их погибло в далеких краях ради того, чтобы в Европе пополнялись жиротопенные чаны и денежные мешки. Один старый магдаленец вспоминал, что его дед рассказывал об одном случае, когда ветер переменил направление в то время, как охотники проползали сквозь стадо. Семь человек были раздавлены, проткнуты бивнями или унесены с переломанными руками и ногами в море, где и утонули.

Поскольку за один сезон с одного лежбища можно было взять до четырех отгонов, необходимо было, учитывая прекрасное обоняние «морских коров», производить фактический убой не менее чем за полтора километра от лежбища, с тем чтобы вонь гниющего мяса не отпугивала моржей от пляжей. Как рассказывает нам Халдиман, это достигалось отгоном животных на достаточно удаленные места убоя. Несмотря на свои могучие силы, моржи, вынужденные с мучительным трудом двигаться по твердой почве и вязкому песку, довольно быстро уставали. И как их ни подгоняли удары дубинок и укусы обезумевших от ярости собак, им требовалось четыре-пять часов, чтобы протащиться всю эту долгую смертельную дорогу. Детеныши, уцелевшие в свалке на лежбище, обычно умирали по пути. На это не стоило обращать внимания: они все равно были слишком бедны жиром, чтобы иметь какую-то ценность, хотя случалось, что убийцы пользовались свежим мясом детенышей. К концу гона обессиленные звери достигали места убоя уже совершенно неспособными к сопротивлению, они лежали неподвижно, опустив головы и лишь хрипели от изнеможения.

Отделенное от скелета подкожное сало быстро «портилось» или разжижалось, утекая в почву, поэтому очередного моржа убивали только тогда, когда для его сала освобождалось место в жиротопенном котле. Но даже если два котла кипели круглые сутки, требовалось несколько дней, чтобы перетопить все сало, собранное за один отгон. За это время солнце, сначала выманившее «морских коров» на пляж, становилось их беспощадным мучителем. Оно палило так, что даже толстая шкура моржей давала трещины, сквозь которые по тяжело вздымавшимся бокам стекали вниз ручейки крови и жира. Воды не было, и по мере истончения струйки жизненных соков жажда становилась последней мукой агонизирующих животных.

В конце концов кто-нибудь наносил им последний удар. Во времена Халдимана это делалось выстрелом в голову «морской коровы» железным ядрышком диаметром в один дюйм из заряжаемого с дула оружия. Часто выстрел оказывался несмертельным и лишь оглушал животное. Не беда — шкуру сдирали заживо. Затем полностью срезали пласт подкожного сала, толщина которого осенью достигала не менее пятнадцати сантиметров, и вилами кидали его в кипящий котел. Голые скелеты бросали на месте, где они оставались до тех пор, пока вместе с сотнями гниющих трупов не разлагались, превращаясь в грязносальный песок и оставляя после себя лишь акры гнилых костей и невыносимую вонь.

В прежние времена бивни тщательно вырубались из черепов, но к 1760 году интерес к ним заметно упал. Массовый приток слоновой кости в Европу из Африки и Индии в конце концов привел к относительной девальвации стоимости моржовой кости. В 1800-х годах скупщик на Магдаленах платил один цент за каждый моржовый бивень приличного размера, который тогда еще можно было найти на островах. До конца лета «магдаленцы» обычно ухитрялись насобирать на бывших местах убоя больше двух тонн моржовых клыков. Однако к этому времени покупателей, заинтересованных приобрести это бывшее сокровище, уже не нашлось, и наш скупщик был вынужден загрузить им одну из своих шхун в качестве балласта.

К 1760 году изменение настроения европейского рынка обесценило и моржовые шкуры, и «овчинка» уже практически не стоила выделки. Не падал в цене один только жир. В 1767 году жир, полученный весной от одного моржа среднего размера, приносил доход, эквивалентный 20 долларам (по ценам 1984 года), а осенью от одного тучного самца можно было добыть жира на сумму до 60 долларов. К концу же следующего десятилетия цена на жир даже удвоилась! В освященном веками стиле петля человеческой алчности затягивалась все туже и туже.

С ростом цен на моржовый жир моржей истребляли все более интенсивно и беспощадно, быстро сокращая их численность. В то же время по мере сокращения количества моржей возрастала стоимость их жира. Спираль уничтожения с каждым витком все теснее стягивалась вокруг своих жертв.

Coup de grâce[121] был нанесен в 1762 году, когда правительство Великобритании предоставило двум бостонцам — некоему г-ну Томпсону и полковнику Гридли — монополию на промысел моржей на Магдаленах и в близлежащих водах. Впервые Гридли побывал на островах в последние дни войны с Францией, возможно сопровождая вице-адмирала Молиньё Шульдана, который привел туда британскую эскадру и был поражен, увидев «на каждом из островных лежбищ по семь-восемь тысяч моржей». За ними предприимчивому Гридли виделись тысячи фунтов стерлингов, готовых наполнить его карманы и карманы его друзей. И к 1765 году он имел все основания рассчитывать на это, ибо то, что ранее сообщал лейтенант Халдиман, было истинной правдой: «Магдалены, кажется, самое лучшее место в Северной Америке для добычи «морской коровы». Количество этих животных просто невероятно, приближаясь, насколько точной может быть такая оценка, к ста тысячам или более».

Людей Гридли в течение первого года пребывания на островах хватило для работы только на трех из одиннадцати постоянных лежбищ; тем не менее они в тот год убили около 25 000 моржей и добыли более 1000 бочек жира. На следующий год Гридли привез из Акадии на Магдалены двадцать семей французов, ранее занимавшихся промыслом моржей на острове Принца Эдуарда и в проливе Нортам-берленд.

121

Последний удар (фр.). — Прим. перев.