Трагедии моря

С июля по декабрь включительно, когда залив Джеймс и Гудзонов залив свободны ото льда, медведи остаются на берегу и ведут праздный образ жизни: спят, играют, устраивают берлоги, питаются ягодами, травой, бурыми водорослями, мелкими млекопитающими, не вставшими еще на крыло утками и гусями, рыбой, з также дарами моря, которые они подбирают на обширных низменностях.

Наиболее плотно населяют медведи побережье, хотя случается, что отдельные особи удаляются километров за 160 от моря, и тогда там с вертолета можно увидеть забавное зрелище: белые медведи, пытающиеся спрятать свою массивную тушу за тощими стволами елей.

В ноябре почти все взрослые особи, за исключением беременных самок, направляются к берегу. Там они собираются в группы и ожидают ледостава, чтобы начать охоту на тюленей. В ноябре 1969 года авиационная фоторазведка насчитала около трехсот медведей у мыса Черчилл и еще несколько сотен у береговой линии южнее — рекордное количество медведей, когда-либо замеченное в одном районе.

Беременные самки встречают зиму в безопасных материнских берлогах, нередко используемых медведями уже не одно столетие. Эти вырытые в земле логовища часто имеют несколько камер с отверстиями для вентиляции. В них в конце декабря — начале января родятся детеныши — обычно двойняшки, — голые, еще не сформировавшиеся существа размером с морскую свинку; им предстоит подрастать в берлоге до конца марта.

Зимой медведи кочуют в погоне за тюленями (преимущественно лах-таком и нерпой), однако радиосигналы от датчиков, укрепленных на медвежьих ошейниках, показали, что эти путешествия можно считать кочевьями лишь условно, поскольку они ограничены в основном ледяными полями южной части Гудзонова залива, и меченые животные лишь в редких случаях удаляются в поисках пищи за несколько сот километров от своего «дома». При очевидном изобилии пищевых ресурсов эти «южане» обычно крепче и здоровее своих полярных собратьев и образуют популяции большей плотности.

Отдельные маммологи, принимавшие участие в исследованиях медведей Низины, в частных беседах допускают, что в свое время белые медведи постоянно обитали в Охотском море, в западной части Тихого океана (известно, что они размножались на Курилах, Сахалине и Камчатке), а также в районах Алеутских островов, юго-восточной части Аляски и даже северо-восточного побережья Атлантики, включая залив Св. Лаврентия. Собранные факты подтверждают обоснованность такого заключения{59}.

В первое десятилетие XVII века европейцы устремились к северу от своего континента в алчном желании добыть ворвань — черное золото той эпохи. Вскоре был открыт архипелаг Шпицберген, и к середине столетия его воды уже бороздили десятки китобойных судов. Это были предшественники набиравшего силу флота, залившего в последующие века северные воды кровью морских млекопитающих в результате беспримерной бойни, о которой речь пойдет в следующих главах.

В списке жертв на первом месте оказались киты, моржи и тюлени. Однако китобои и зверобои, промышлявшие тюленя, быстро усвоили, что из туши взрослого белого медведя можно получить до двенадцати галлонов хорошей ворвани. Кроме того, огромная лохматая шкура уже давно вошла в моду европейских аристократов, жаждавших устлать коврами из медвежьих шкур холодные каменные полы своих дворцов и замков. Поэтому уже с самого начала северного мореплавания зверобои стали убивать белых медведей при первой возможности. Но систематическая охота на них началась не ранее конца XVIII века отчасти потому, что огнестрельное оружие того времени еще было довольно примитивным, чтобы без опаски вступать в единоборство с таким громадным зверем, как белый медведь. Тем не менее уже к началу 1800-х годов появление новых, более смертоносных видов оружия «помогло» белому медведю приобрести статус главного охотничьего трофея.

По мере истребления других морских млекопитающих возрастал интерес к охоте на белых медведей. Опытные капитаны направляли свои суда в облюбованные этими животными места и систематически убивали всех попадавшихся на их пути медведей. Излюбленным приемом была засада хорошо вооруженных людей возле туши убитого кита. Однажды во льдах возле восточного побережья Гренландии команда зверобойной шхуны ухитрилась за один раз убить тридцать белых медведей, использовав в качестве приманки тушу мертвого кита.

Год от года ширились масштабы бойни. Китобои из Новой Англии, промышлявшие в 1790-х годах у берегов Лабрадора, убивали каждого встреченного ими белого медведя, а также скупали шкуры белых медведей у лабрадорских инуитов, которых они снабдили ружьями, превратив их тем самым в охотников, промышляющих медведей круглый год. К началу 1800-х годов сие возымело двойное действие: племя инуитов сократилось наполовину вследствие подхваченных от китобоев болезней, а нанук, как называли инуиты белого медведя, стал вымирающим видом на всем побережье Лабрадора, где всего за полсотни лет до этого Картрайта удивляло их изобилие.

Повинны в том были не только инуиты. Рыбаки, трапперы, торговцы и даже миссионеры лавиной хлынули на Лабрадор, и каждый из них стремился убить каждого увиденного им медведя. К 1850 году видели лишь нескольких белых медведей, да и те, что называется, были взяты на мушку. Сохранилось упоминание о паре детенышей, пойманных живыми на острове Скуэр-Айлендс в южной части Лабрадора. Это позволяет сделать вывод, что в 1850 году немногие оставшиеся в живых медведи еще приносили потомство. Впрочем, вскоре там не осталось в живых ни одного медведя.

Некогда многочисленная и полнокровная популяция белого медведя на северо-восточном побережье была полностью истреблена. В ту пору началось массовое уничтожение белых медведей почти во всех районах их обитания. После того как добытчики ворвани прикончили гренландских китов в Арктике, они переключились на белых медведей. Последствия были поистине ужасными. В 1906 году команда одного норвежского судна всего за одно лето уничтожила в водах Гренландии 296 белых медведей. В «промысловые сезоны» 1909 и 1910 годов британские китобои убили в арктических водах у берегов Канады 476 белых медведей, перетопив их жир в ворвань. Тем временем кито-бои-янки произвели подобное же опустошение среди белых медведей в северной части Тихого океана.

Прекращение китобойного промысла в Арктике не принесло заметного облегчения оставшимся в живых медведям. Норвежские, шотландские и ньюфаундлендские промысловики в погоне за стадами гренландского тюленя и тюленя-хохлача у Ньюфаундленда, Лабрадора и Гренландии убивали каждого попадавшегося на их пути медведя. Но это было не единственной причиной постигшего белых медведей бедствия.

Еще в 1820 году Европу и Америку охватила мания арктических исследований. Экспедиция за экспедицией отправлялись на Север: одни хотели отыскать легендарные Северо-Западный и Северо-Восточный проходы, другие пытались достичь Северного полюса, одни — во имя науки, другие — ради спортивного интереса. И все они считали себя вправе делать все, что им заблагорассудится с любым представителем животного мира, встретившимся на их пути.

Вот как в 1909 году Эрнест Сетон-Томпсон характеризовал их отношение к белым медведям: «У арктических путешественников стало привычкой убивать всех попадавшихся им полярных медведей. Причем не имело значения, нужны ли им были медвежьи туши или нет. В последние годы масштабы этого бессмысленного кровопролития еще более возросли, поскольку возросло число путешественников и их оружие стало еще более смертоносным. Один арктический исследователь рассказал мне, что он сам убил 200 полярных медведей, а воспользовался лишь несколькими».

Типично и поведение Роберта Пири, одного из двух американцев, претендовавших на открытие Северного полюса. В качестве главных источников пищи, топлива и одежды он использовал для нужд экспедиции таких крупных животных, как карибу (северных оленей), моржей, овцебыков и медведей. На заключительных этапах экспедиции он насильственно привлекал к себе на службу целые отряды инуитов вместе с сотнями собачьих упряжек и заставлял как членов экспедиции, так и инуитов ставить капканы или отстреливать любого и каждого пушного зверя, чью шкуру можно было продать в Соединенных Штатах, в том числе и в первую очередь белого медведя.