Трагедии моря

Уничтожение быстрокрылых ради сиюминутной выгоды наряду с резким сокращением некогда многомиллионных сообществ насекомоядных птиц, которые прежде сдерживали вспышки массового распространения вредных насекомых на западных равнинах Канады и США, стоило фермерам-землевладельцам убытков на сумму от 10 до 15 миллионов долларов, понесенных непосредственно от нашествий вредителей, а также от уплаты стоимости химикатов и других средств борьбы с такими массовыми нашествиями.

Эти расходы несут и, видимо, постоянно будут нести в будущем не только фермеры Великих равнин, саванн и пампасов Южной Америки, но и мы с вами. Бессмысленное истребление эскимосского кроншнепа являет собой классический пример не только жестокости современного человека, но и его непреходящей глупости.

В последние годы XIX века лишь очень немногие стаи быстрокрылых избежали ружей охотников во время перелетов на север над прериями Дакоты и Канады к относительно безопасному коридору — долине реки Маккензи. Напрасно ждали их на Арктическом побережье инуиты, недоумевая, что же случилось с «пи-пи-пьЮками», которые раньше кружили в воздухе и опускались на тундру, подобно снегопаду.

На рубеже двух веков индейцы наскопиты, пересекая Земли Карибу[31] по лодыжку в ковре из спелых «кроншнеповых» ягод, также удивлялись, куда подевались полчища быстрокрылых любителей полакомиться на этих безлесных равнинах.

Последних кроншнепов видели на городском рынке Галифакса осенью 1897 года, а к 1900 году ньюфаундлендские и лабрадорские рыбаки уже сетовали на то, что «кроншнепом нигде даже не пахнет». В 1905 году один охотник по фамилии Грин, десятки лет охотившийся на острове Миску в заливе Шалёр, выражал «сожаление, разделяемое всеми натуралистами, охотниками и эпикурейцами по поводу исчезновения кроншнепов».

В пампасах Патагонии гаучо напрасно пытались разыскать неприлетевшие стаи, которые когда-то садились на землю такой плотной массой, что одним броском связки свинцовых шаров можно было убить целую дюжину птиц.

Быстрокрылые стремительно исчезали из жизни, однако, как заметил д-р Бент, «никто и пальцем не пошевелил, чтобы защитить их, пока не стало слишком поздно». В действительности коллеги Бента по профессии поступали как раз наоборот. Чем реже встречались в жизни кроншнепы, тем стремительнее росли цены на «образцы», и орнитологи бешено соревновались друг с другом в приобретении нескольких оставшихся шкурок. Согласно данным известного американского натуралиста д-ра. Чарльза Таунсенда, стая из восьми кроншнепов появилась осенью 1912 года над заливом Сандуич. Семь из них тут же подстрелили, и шкурки пяти птиц были с благодарностью от науки приняты в Гарварде другим известным орнитологом, д-ром Уильямом Брюстером, пополнившим ими огромную университетскую коллекцию «учебных образцов». Вот еще одна цитата из д-ра Бента: «Последние трофеи были добыты в Небраске в 1911 и 1915 годах. 11 марта 1911 года… две птицы были убиты г-ном Фредом Гиегером… в настоящее время они хранятся в коллекции г-на Августа Эйхе… В 1914 году эскимосские кроншнепы вообще не появлялись, а утром 17 апреля 1915 года в штате Небраска южнее Норфолка была подстрелена одна-единственная птица. Она перешла во владение г-на Хоагланда, который сделал из нее чучело».

К 1919 году цена одной шкурки кроншнепа достигла 300 долларов, и, конечно, при такой цене за свою голову несколько уцелевших птиц имели мало шансов продлить собственное существование. В 1924 и 1925 годах два последних экземпляра кроншнепов, залетевших в район Буэнос-Айреса, пополнили коллекцию аргентинского Национального музея естественной истории.

К тому времени д-р Бент закончил свой конспект «естественной истории» быстрокрылых. «История эскимосского кроншнепа, — писал он, — это всего лишь одна из наиболее печальных историй кровавой бойни невинных животных. Прискорбно сознавать, что эта прекрасная птица, огромные стаи которой когда-то проносились над нашими краями, навсегда ушла от нас, став жертвой ненасытной жадности человека».

Ушла навсегда? Не совсем так… пока что. В 1932 году для коллекции Мичиганского университета была убита птица у Батл-Харбора на побережье Лабрадора. Еще одну подстрелили в 1963 году на острове Барбадос. Кроме того, зарегистрированы несколько визуальных наблюдений, в основном в Северо-Западных территориях и в Техасе, где одну птицу даже удалось сфотографировать в 1962 году.

Остается по крайней мере возможность того, что какая-нибудь горстка кроншнепов все же уцелела, может быть даже особей двадцать, как Считают некоторые специалисты; однако это не более чем призрачные существа, не способные заполнить воздушное пространство взмахами своих быстрых крыльев, так же как мертвые птицы не могут вновь подняться в небо.

Глава 4

Охотничий азарт

Какой бы жестокой ни казалась судьба загубленного эскимосского кроншнепа, он был не единственной жертвой трагедии, постигшей большую семью прибрежных и болотных птиц. Во времена первого появления европейцев восточные берега Северной Америки часто посещали около сорока видов птиц — перелетных или постоянных обитателей летних гнездовий, — от миниатюрного песочника до импозантного американского длинноклювого кроншнепа. Все они без исключения попадали под выстрелы, в сети или уничтожались иными способами в огромных количествах.

Из трех видов кроншнепов, обитавших в Северной Америке, наиболее многочисленным был эскимосский кроншнеп, однако самым внушительным был «серпонос», известный ныне как американский длинноклювый кроншнеп{19}. Хотя главные места его размножения находились в прериях Запада, большие стаи мигрировали вдоль Атлантического побережья.

Возвышаясь более чем на полметра над землей на длинных ногах, он быстро вертел из стороны в сторону 15-сантиметровым изогнутым клювом, гордо выделяясь среди других прибрежных птиц своим ростом и пронзительными криками. На его беду эти отличительные свойства плюс вкусное мясо сделали его главной мишенью неразборчивых охотников за призами. В XVI и XVII веках он все еще мигрировал большими стаями из залива Св. Лаврентия вдоль побережья на юг к Флориде, однако к концу XVIII века стал редкостью, а в последней половине XIX века на востоке Северной Америки был фактически истреблен.

Птиц, доживших до лучших времен любительской охоты, упорно преследовали охотники за почетными трофеями. «„Серпонос“, — писал д-р Бент, — слыл отменной охотничьей дичью. Его большой рост делал его соблазнительной мишенью, он охотно снижался на звуки, имитирующие его посвист; крик раненой птицы привлекал других птиц, которые кружили над ней, пока сами не падали, сраженные выстрелами».

Слетаться к раненому товарищу — инстинктивное свойство семьи прибрежных птиц, которое до появления охотников сослужило им хорошую службу: галдящая стая отвлекала внимание хищников и намеченная жертва могла ускользнуть от преследования. Когда же подобная защитная тактика применялась против человека с ружьем, она ничего не приносила птицам, кроме новых жертв. Как писал один охотник из Торонто в 1906 году, «сильное желание прибрежных птиц прийти на помощь раненому родственнику — действительно удачное свойство их поведения, позволяющее даже неопытному охотнику, если он того хочет, настрелять полный ягдташ этой дичи».

К 1920-м годам д-р Бент, видимо, понял, что «серпонос» может разделить судьбу эскимосского кроншнепа. Его опасения, возможно, справедливы и для наших дней: хотя большие американские кроншнепы еще и встречаются в некоторых районах равнин Запада (где я любовался ими в мои юные годы), наша сельскохозяйственная деятельность настолько сократила места их размножения, а браконьерская охота так поубавила их численность, что перспектива их дальнейшего выживания весьма туманна.

Третий вид — гудзонский, или «морской», — так называют его охотники (ныне известный как «средний кроншнеп»){20},— был схож с несколько меньшим эскимосским кроншнепом, но по сравнению с ним был более широко распространен. Его гнездовья находились на всей арктической территории Северной Америки, а пути его миграций на юг пролегали как вдоль Тихоокеанского и Атлантического побережий, так и через внутренние части материка. Поэтому ему менее угрожало массовое уничтожение, чем его сородичам.

31

Карибу в Америке называют дикого северного оленя, — Прим. ред.