Страница 8 из 13
Мила отчетливо понимала, насколько это было важно.
Что там главное – наследие классического балета: ты все балетные партии проходишь с партнерами. Не просто сидишь – смотришь, а каждой клеткой воспринимаешь.
Как Мила Пахомова отлично училась в своей английской школе, так же отлично она занималась и в ГИТИСе. Девочка пришла получать знания – не валять дурака, не получать корочку.
Мы с ней оказались родственными душами.
Уровень моих отношений с этой парой, наверное, был неповторимым. Почему? Да потому, что мы оказались близки и по возрасту, и по духу, и по отношению к фигурному катанию.
Возможно, мы уже предвидели высший успех. У нас просто сумасшедшая настроенность на победу была.
И вот такой любопытный факт. Все, что мы ни делали нового, на следующий год Международная федерация конькобежного спорта запрещала своим специальным решением.
Нас с Милой и Сашей все время пытались вернуть в старые рамки. А мы все время из них «выскакивали». То поддержку какую-то изобретем, которая в привычные схемы не вписывалась. Не было ограничений по высоте, но из-за нас их ввели. Выше талии поднимать партнершу – нельзя. Под ногами пропускать партнершу тоже ни в коем случае – это акробатика! Партнершу переворачивать также запрещено – опять-таки акробатика.
Нас постоянно били по рукам. И по ногам тоже.
Как с этим боролись? Да просто шли напролом! Каждый раз добавляя что-то новое. То, что на тот момент не успели запретить – просто потому, что мы это только-только придумали.
Почему нам такое удавалось? Повезло – на нашей стороне оказался глава технического танцевального комитета ИСУ, истинный британец Лоуренс Демми. Он видел, что танцы, придуманные его соотечественниками-традиционалистами, остановились в развитии. Стагнация, застой. И все вокруг загрустили. И шансов на попадание в олимпийскую программу с таким отношением оставалось все меньше.
Лоуренс Демми – великий человек. Он очень ждал наших открытий русской школы танцев на льду. Только благодаря его позиции нам в конце концов позволили развиваться в том направлении, которое мы выбрали и в котором двигались. Не будь поддержки британца, на Пахомовой с Горшковым вместе с Чайковской поставили бы жирный крест. И до сих пор весь мир так и катался бы чопорно, правильно, по-английски – как в 50-е и 60-е годы.
В 1970 году решалось многое. У Милы в тот год было странное настроение. Она плакала, спотыкалась. У нее все валилось из рук на тренировках. Но собираться, когда отступать некуда, она умела как никто.
На чемпионате мира в начале марта на люблянской арене «Гала Тиволи» получилось так. Там сидело пять арбитров из западных государств и четыре – из «восточного блока». И выиграть дуэту из «страны победившего социализма» было ну никак нельзя.
Да к тому же Пахомова с Горшковым выступали до американцев Джуди Швомейер и Джеймса Сладки, лидеров после короткой программы. Атлетизм, техника, высочайшая скорость – вот козыри представителей США.
Но тут случилось чудо: английская судья в произвольном танце поставила выше Милу с Сашей. Американцы потом ее чуть ли не ногами пинали: «Как это так, предательство в англосаксонском блоке?!» Словом, советская танцевальная пара впервые переборола весь «мир капитализма» при перевесе в судейской бригаде в пользу Запада.
Когда летом 1970-го, в год своей первой победы на чемпионате мира, Пахомова и Горшков вступили в брак, я в эти дела вообще не лезла. Ну раз решили, значит, женитесь.
Мила, как мне казалось, очень хотела замуж. Но с ней не было никакого риска, что она наденет обручальное кольцо, погрузится в семейные дела – и закончит карьеру. У Пахомовой была ясная цель – победить на Олимпийских играх. Она делала для этого все.
Притом что вообще-то влюбленность партнеров друг в друга по жизни на льду мне мешает. Да, тогда, в 1970-м, заключение этого семейного союза на тренировочном процессе, как мне казалось, особенно не отразилось. Зато в последующие годы отражалось – и еще как! Я им говорила – то, что происходит у вас в семье, оставляйте в семье. У меня на катке вы появляетесь без этих ваших внутренних проблем. Ведь случалось, что они приходили на тренировку – и просто не разговаривали друг с другом. А кататься-то как? Я что-то делаю, о чем-то говорю, а эти две звезды потухли: одна – в одном углу, другой – в другом ковыряется на льду.
Тогда я придумала простую, но эффективную тактику: «Боже, ну какое же дерьмо мне досталось! Нет, ты только погляди на себя – невозможно смотреть! Платье словно все пожеванное. А ты? Ты вообще до сих пор так и не научился кататься!»
Все это я говорила им обоим. И обидно им было сильно. После моих обвинений – не оскорблений! – двое этих чемпионов тут же, в одну секунду, объединялись против меня. Проезжали, сцепившись друг с другом за руки, на меня не глядя – и работали. То, что мне и было надо.
Ну а к вечеру уже все шло нормально.
Был потрясающий документальный фильм Димы Полонского в 1971 году, где он как раз запечатлел момент, когда Мила и Саша поругались – и катались в разных углах площадки. А я в кадре сидела на стуле в коньках и изумленно крутила головой – мне в тот момент оказалось не с кем работать.
После 1970 года наступила мировая гегемония Пахомовой и Горшкова. В последующие шесть лет они лишь раз проиграли – в 1972 году красивой немецкой паре Анжелике и Эрику Букам, брату и сестре. На том чемпионате Европы в шведском Гетеборге расклад судей оказался такой: пятеро «капиталистов» и четверо «социалистов».
А уже на чемпионате мира в канадском Калгари через полтора месяца Мила и Саша выиграли вчистую!
Но самым тяжелым оказался не 1972-й. Год, когда за семилетний период своего доминирования они проиграли единственный раз.
Самым страшным стал 1975.
В тот год Александр Горшков стоял на краю гибели. «Его спасло чудо» – не фигура речи.
Это был тот случай, когда человек «упал» – и никто не верил, что он сможет подняться. Тем более, подняться так быстро.
Какой бы гениальной фигуристкой Пахомова ни была, но через две недели после пограничной, без малейшей уверенности в положительном исходе операции на легком Людмила выйти на лед не смогла бы.
И из 100 мужиков тоже вышел бы только один – я уверена.
И этот один – Александр Горшков – вышел и катался, теряя сознание.
Признаюсь, я тогда была против такого решения. Но Саша его принял – и Мила, возможно, к этому подталкивала своего супруга и партнера.
А всего за несколько недель до этого, на чемпионате Европы в Копенгагене они выиграли. Ребята обошли моих же Линичук с Карпоносовым. С ними весь год тренировались на одном льду. И притом оказались сильнее очень перспективной пары Ирина Моисеева и Андрей Миненков, которую тренировала Татьяна Тарасова.
Представители советского Внешторга попросили тогда Милу с Сашей после показательных выступлений сфотографироваться на фоне рекламного плаката нашей экспортной водки.
Конечно, я была против. Но приехали люди то ли из советского посольства, то ли из торгпредства и сказали: «Надо! Приказ из Москвы!» Я им говорю, что во дворце этом датском холод собачий и сквозняки. Но посольским было плевать на датские сквозняки и на последствия.
Эта дурацкая фотосъемка в продуваемом насквозь зале могла стать толчком к обострению болезни. Горшков начал покашливать. Саша потом признался, что ему очень тяжело. Это он-то – человек, который никогда ни на что не жаловался. Он всегда терпел до последнего.
Во время перелета Копенгаген – Москва было видно, как Сашу мучают боли. Он из хвоста самолета ко мне подошел: «Ленуля, мне плохо».
А у меня был приличных размеров кусок настоящего мумие. Я им выдавала это азиатское чудо-средство по четвертушке. Со спичечную головку. А тут я посмотрела на Горшкова – и дала ему большой кусок.
Много позже мне сказали, что как раз это уникальное вещество с Памирских гор могло купировать внутреннее кровотечение у спортсмена на высоте 10 000 метров. Без приема мумие человек там, на борту, мог умереть.